Потому, когда он открывал дверь и узрел на пороге застывшего визитера, то, едва сдерживая раздражение, рявкнул:

— Ну и нахрена трезвонить? Знаешь же, что открыто!

— Не крути головой. Вот так поверни, ага… — прядь натянулась в пальцах, перед глазами блеснули ножницы, Олекса пытливо глянул на нее и еще раз уточнил: — Ты уверена? Может, больше оставить, а? Это ж целых пять сантиметров.

— Отрастут, — буркнула Милана, безрадостно глядя на себя в зеркало.

— Да я понимаю, что отрастут. Так я режу? Нет?

— Фигней ты страдаешь. Режь уже! — велела она.

— Чик! — хмыкнул Олекса и щелкнул ножницами, снимая длину с пряди. Прошелся расческой, примерился и щелкнул снова. После уже не жалел, работа заспорилась, он только выкрикнул куда-то в глубину зала: — Наталь, будешь варить кофе, на меня черный. Детка, будешь?

— Не-а, — мотнула она головой. — Без сахара он противный, а от сладкого мутит.

— Ого, чего-то ты совсем уже, подруга! А с молоком там, со сливками — не? Диета?

— Слушай, ну не хочу я кофе, а? Нельзя?

— Можно, можно, только башкой не дергай! — возмутился Олекса. — Держи ровно, смотри на себя в зеркало и вдыхай воздух. Ты красивая. Офигенно красивая. Умиротворяйся, давай! Что уже случилось?

— Да ничего не случилось, — фыркнула она. — Устала. Днем съемки, ночью конспекты. Иногда наоборот.

Олекса легко пожал плечами, забрал несколько прядок у лба, поднял их вверх и задумчиво спросил:

— А челку херакнуть не хочешь?

— Ага, и виски побрить! — теперь уже возмущенно брякнула Милана. — Ну ты думай, когда что-то предлагаешь.

— Предлагаю поговорить о твоем дикаре.

— Цивилизованный выискался.

— Да, цивилизованный. И ты это знаешь, детка. А я знаю, что ты уже несколько дней про него ни слова. И щебетать на своем дурацком непонятном влюбленном языке перестала.

— Нечего говорить, вот и ни слова, — пожала она плечами.

— Не понял.

— Ну вот нечего. Мы поссорились немножко. Сначала я обижалась, а теперь он не звонит.

Краткосрочное зависание всего Олексы полностью и отдельно — ножниц перед Миланкиным носом сменилось старательно выводимым присвистыванием. После чего ее друг выпрямился во весь свой не самый большой рост, расправил широкие плечи, отчего сделался еще плотнее, чем был, и поскреб густую, отливающую рыжинкой бороду. И для правильного понимания услышанного резюмировал:

— То-то я смотрю, тебе теперь в любое время дозвониться можно. И что так?

— Не сошлись во мнении про мою фотосессию. Ту, в журнале, — объяснила она. — Звонил, шумел. В общем, фигня какая-то вышла.

— Фигня, — повторил за ней Олекса и уточнил: — Еще жениться не успел, а уже собственника из себя строит?

— Он не строит, — вздохнула Милана, — он и есть собственник. Что, в общем-то, совсем не удивительно при его маман, да и при всем остальном. Там для девчонок, наверное, предел счастья — оказаться, наконец, на поводке. И пофигу, рецепты булочек они коллекционируют или по клубам зажигают.

— Ну круто, что ты это понимаешь все-таки. Я уже думал, что не… со всей этой твоей любовью. Еще бы выводы правильные делала — вообще бы зашибись.

— Это ты сейчас про что?

— Про то. Ты рвешься на поводок?

— Ну при чем здесь поводок! — возмутилась Милана.

— Ты умная девочка и сама понимаешь, что если твой дикарь вырос там, где он вырос, то и отношения с тобой воспринимает как поводок, в который ты радостно впряглась. Он другого же не видел, походу.

— Ты тоже считаешь, что он мне не подходит? — спросила она, сердито глядя в зеркало на Олексу.

— Не знаю. Правда не знаю! — развел руками тот. — Я вижу, как к нему относишься ты, и совсем не понимаю, как он к тебе. Ты столько времени одна в Кловске торчишь. Кукуешь в своей квартире и его ждешь. А он и носа не кажет. Это как, детка? Отпустил, ни разу не приехал, зато скандалы дебильные по телефону устраивает, что ты потом как в воду опущенная ходишь, но еще и его оправдывать пытаешься. Чем? Мамочкой его? Воспитанием? Селом? Мужик — он либо мужик, либо нет. Вот я его пока мужиком не вижу.

— Я не знаю, почему он не приезжает, — уныло пробормотала Милана. — Говорит, что занят. Но он и правда там впахивает, на рудниках своих. Ну вот нравятся ему его камни!

— Поближе нигде камней не нашлось? Ты у меня брульянт, например, — не менее уныло хохотнул Олекса и взлохматил ее макушку. — А может, мы тебе кончики рваные сделаем?

— Если ты собрался участвовать в каком-то конкурсе, то я не подписываюсь, — тряхнула головой Милана. — У меня еще пара активных съемок.

— Я думаю, как оживить унылость на твоей мордахе. Милан, ну вот нахрена тебе мужчина, который не делает тебя счастливой, а?

— Много ты в счастье моем понимаешь, — усмехнулась она.

— Я видел тебя последнее время с Олегом. И вижу сейчас.

— Так похоже?

— Ну, Олег тоже собственник. Просто по другим причинам. Но скажи честно, тебе оно надо — заниматься перевоспитанием взрослого, сформировавшегося человека?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Да не собираюсь я его перевоспитывать, — проговорила Милана. — Как ты не понимаешь? Ну вот давай тебя перевоспитаем. Это же уже не ты будешь тогда.

— Хорошо. А вот такому, как есть, срывающемуся по пустякам, еще и по телефону, ты ему доверяешь?

— Не порти мне настроение! — обиженно сказала она. — Я ему доверяю, понял?

— Настроение у тебя и без меня испорченное. И ты — влюблена. А я, слава богу, могу позволить себе недоверие к неизвестному мне человеку. К тому же, кажется, придурку редкому. Сколько вы в молчанку с ним играть будете?

— А вот нисколько! — Милана фыркнула и потянулась за телефоном, который по привычке торчал в заднем кармане джинсов. — Сейчас возьму и позвоню.

— А поехать к нему слабо? Сюрпризом?

— Нафига?

Олекса удивленно вскинул брови, отбросил на столик ножницы с гребнем, повернул ее кресло так, чтобы оказаться с ней лицом к лицу. И принялся перечислять, загибая пальцы:

— Во-первых, ты измаялась уже вся, а решать конфликты лучше при личной встрече. Во-вторых, надо показать ему пример правильного поведения. В-третьих, ты соскучилась, и если он идиот — то кто-то должен быть умным… Ну и в-четвертых, я тебя подстриг, сейчас уложу, когда еще ехать, если не сегодня?

— Ну а если он не дома, — с сомнением в голосе возразила она. — Надо позвонить все равно.

— Блин, Милана! Ты сама говорила, что там куча народу и слуг. Не пустят тебя, что ли? Подождешь на месте. Явится, поговорите. При хорошем раскладе — он обрадуется. А какой еще может быть расклад, кроме хорошего, а?

— Он иногда на границу уезжает, — гнула свое Милана. — Мне там жить?

— И долгие у него такие поездки?

— Не сильно, конечно. Но я не испытываю огромного желания гостить ни у его матери, ни у Стаха.

— Там гостиниц нет?

— Вроде, есть, не помню… — она пожала плечами и, оттолкнувшись ногами от пола, развернулась обратно лицом к зеркалу.

Олекса закусил губу, пожевал чуть бороду, наблюдая за ней, сунул лапу в карман и вытащил оттуда ключницу, после чего положил ее перед ней на столик.

— Ну вот и харе придумывать отмазки, детка. И выпендриваться тоже. Бери мою машину и дуй в свой дурацкий Рудослав, раз вляпалась, забирай своего дикаря и вези сюда. Буду из него человека делать.

Милана удивленно воззрилась на ключ, а потом быстро вскинула глаза на Олексу. Он ухмыльнулся. Нетерпение, вспышкой пронесшееся в Миланкином взгляде, которое она обязательно отрицала бы, если бы он посмел о нем заявить, было сродни одновременно и азарту, и предвкушению. А стало быть, радости. Замуж она собралась. Всерьез. И это, походу, охренеть как важно для нее. Кто бы подумать мог.

— Он и без тебя — нормальный человек, — фыркнула Милана. — Но будет классно, если вы подружитесь, иначе мне хоть разорвись.