Что было после, Назар уже не помнил. Заснул, откинувшись на сиденье. Дерьмовая идея дрыхнуть вот так, в салоне на обочине, но его физических сил не хватало на то, чтобы бороться дальше. Наверное, эта усталость и спасла его от ночных демонов. Спал он теперь без сновидений. А когда проснулся — в права вступил следующий день. Прохладный, дождливый, пробирающий сыростью до костей. Назар потянулся к телефону, который по-прежнему молчал. Молчал, потому что Милана не перезванивала и не писала. Он из голого упрямства снова набрал ее, но, как и в предыдущие разы, без толку.

Черт с ним. Встретятся — поговорят. Не отвертится. Даже если он вчера перегнул, она все равно не сможет ему отказать в разговоре сегодня.

Сегодня они наконец увидятся.

Сегодня.

Назар вдруг улыбнулся. Приоткрыл окошко машины. Вдохнул влажный воздух, наполняя им легкие дополна. В лесу что-то чирикало, несмотря на погоду, жизнерадостно. А потом взлетела сойка, пронеслась низко, прямо перед лобовым стеклом машины и исчезла. Ехать. Надо ехать. И чем раньше он выберется, тем лучше.

До усадьбы он добрался быстро, сгонял в душ, бросил несколько футболок и смену белья в рюкзак, соорудил и сожрал пару бутербродов, потому как готовить времени не было. А еще совершенно искренно возрадовался, что мать не успела вернуться, иначе обязательно устроила бы ему ту еще головомойку. А так о его отъезде скажет дядя Стах. Нет, она, конечно, обидится, что лично не предупредил. Но слушать ее причитания в очередной раз Шамрай не хотел. Впрочем, Стаху отзваниваться Назар не стал тоже — иначе разговор затянется, а выехать ему нужно было сейчас.

До Кловска из Рудослава пути часов шесть, если добираться машиной. Это по железке — всю ночь трясись, а столько терпения у Назара точно не было. Он и шесть с трудом продержался — гнал. Что найдет в конце пути — не имел ни малейшего представления. Он в Кловске-то никогда не бывал, чтобы хоть как-то ориентироваться. Все, что у него было — адрес «нашей» квартиры, который Милана когда-то скинула ему сообщением. И навигатор, наличие которого выручило.

В итоге к столице подъезжал уже сильно после обеда, а потом бесконечно петлял сумасшедшими столичными улицами.

Города — нихрена не видел. Не успевал за городом. Запутался в развязках, понимая, что то ли карты, вшитые в операционку, устарели, то ли сам идиот. Несколько раз тщетно пытался дозвониться до Миланы, которая ему так и не отвечала весь день, а потом ее телефон оказался и вовсе выключенным. И наконец выяснил, что почти час кружил вокруг нужного отгроханного у реки жилищного комплекса, несколько раз проехав мимо.

Выдохнул только припарковавшись во дворе. Запоздало подумал, что надо было, наверное, что-то привезти. Цветы хотя бы купить. А он и правда дикарь, гнул свою линию, пока не долбанулся со всей дури. Выбрался из салона. И то ли в Кловске было теплее, то ли погода за почти уже прошедший день улучшилась, но воздух, коснувшийся его лица здесь, показался совсем иным, чем с утра, в промозглом лесу намного западнее столицы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Подъезд тоже угадал с трудом. Пришлось спрашивать у местных обитателей. Пользоваться домофоном Назар Шамрай в свои двадцать три года не только не умел, хотя интуитивно все было ясно, и схема на аппарате наличествовала, но не стал даже пробовать — повезло, что кто-то как раз выходил на крыльцо. Так и оказался внутри, в просторном холле первого этажа, с консьержем и огромным современным лифтом.

Восемнадцатый этаж. Cool. Миланкиным голосом.

А цветы все же зря не додумался купить. Все-таки лучше бы с ними. Тем более, реально виноват.

Назар прошел коридором, вдоль которого, почему-то напоминая гостиницу, располагались входные двери с номерками квартир. Нашел нужную. На секунду замер, искренно надеясь, что Милана дома и откроет. Эффект неожиданности ведь должен сработать?

И вдавил кнопку звонка, слыша, как тот разливается трелью внутри. А потом прозвучали шаги. Чуть тяжелые или это только так казалось.

«Звукоизоляция не фонтан, конечно», — успел подумать Назар, прежде чем дверь перед его носом распахнулась. И прямо перед собой он увидел такого же замершего, как сам, мужика, недоуменно уставившегося на него. Рослого, широкоплечего, с хорошо развитой мускулатурой и, соответственно … в одних черных боксерах, облепивших тело.

— Олекса? — севшим голосом спросил Назар после секундной паузы.

— Игорь, — представился незнакомец и неожиданно широко ему улыбнулся: — А вы к Милке? Проходите, я как раз ее жду.

— Что значит — жду? Милана где?

— Да шляется где-то, сам не в курсе. Эти бабы… Как утром свалила, так и нету. Да ты проходи, а то холодно! Милка моя все равно еще где-то в пути.

Через секунду ему стало не только холодно, но и больно. Назар со всей дури зарядил Игорю в нос. «Моя» — его добила. Как приговор им обоим. Потому что второй удар, пришедшийся в живот, этого урода подкосил и уронил на пол.

— Милана терпеть не может, когда ее имя сокращают, учти на будущее, — рявкнул Назар и, развернувшись, стремительно рванул к лифтам, не видя и не слыша уже ничего. Мудило, вроде бы, кричал что-то вслед… или громко стонал, приходя в себя. Но какая разница.

Какая, блядь, разница.

Уже больше ни в чем никакой разницы нет. Потому что сейчас его прикончили. Одним коротким словом «моя».

Квартира была «наша». А Милана была — «моя». Но не его.

Да и он — больше не он. Он теперь — отчаяние. Одно сплошное отчаяние.

Потому что она все-таки ему изменила. Потому что уничтожила. Потому что, блядь, они все были правы, а он оставался все эти месяцы развесившим уши лохом, который так и не понял… не понял, что то, что стало для него всей жизнью, в действительности было летним романом избалованной мажорки. Со скуки, от нечего делать, лишь бы скоротать время. Устроила себе каникулы, а он себе — сердце рвет.

Впрочем, в ту минуту, когда уши закладывало в лифте во время спуска, Назар еще об этом не думал. В голове его после вспышки ненависти была пустота. Отупляющая и на короткое время дающая облегчение. Потому что иначе организм просто не справится с нагрузкой. Разум — не справится. Он просто сойдет с ума, если все еще не сошел.

Навалится все остальное позже. И лютая боль, и лютая ярость, и лютое желание стереть себя нахрен с земли, потому что утратил единственное, что имело для него ценность. А прямо сейчас — его засосала растерянность, потому что он больше не знал, что ему делать. Земля сошла с орбиты. Назар — не чувствовал под собой опоры. Но никогда еще он не любил Милану так сильно, как в эти минуты спуска — понимая, что потерял. Простить не сможет. Да ей и не нужно.

Телефонный звонок лязгающим металлом терзал ломившие виски.

Назойливо и мерзко. И блядство в том, что униматься даже не думал, несмотря на то, что когда человек в адеквате, он в жизни не станет так настаивать. Настаивать быть услышанным.

Смешно. И как же погано. Паскудно как.

Шамрай приподнял голову с кровати и заставил себя разлепить глаза, по которым полоснул свет электрической лампочки. Он ни черта не помнил, почему не выключил его. И сколько уже спит — сходу не соображал. Он даже с трудом осознал себя лежащим в кровати в старой хате бабы Мотри, дошло не сразу. Пока это были только стены и потолок, убогие, древние, с облупившейся выцветшей краской.

Ха. Выцветшие цветы. Тоже ржач.

Телефон в ответ на его непрозвучавший ржач отрубился, и Назар откинул голову назад на подушку, будто бы прислоненный к горизонтальной поверхности затылок чем-то мог помочь в его беде. Беда — это когда внутри черепушки каша, огнем горит, больно. Вот сейчас главное сосредоточиться на боли. Тогда другое внутрь не проникнет. Он все делал, чтобы не проникло, чтобы длить и длить подвешенное состояние, в котором ничего не надо решать. Он не мог решить.