— И ты… останешься? Здесь? — севшим голосом спросил Назар, завороженно глядя в ее лицо.

— С тобой! Лесной ты человек.

— Миланка… я думал, с ума сойду.

Да Назар и так был сумасшедший. Только этого она сказать не успела. Он подхватил ее на руки и унес в комнату, уронив на кровать, большую, мягкую, пружинящую, пахнущую стиральным порошком и этим домом — древним и пропитанным чем-то бо́льшим, чем временем. Скрипучую, но какая разница, если никто, кроме них, не слышит.

Дурел он по ней. А она по нему. И какая уж разница, сколько часов он спал последние несколько суток, даже если вовсе не спал. Лишь бы Милана и дальше по нему дурела. Вскрикивала от его прикосновений, подставлялась под поцелуи, целовала сама, теряя голову и не помня себя.

У нее была очень чувствительная грудь. Пышная, по-девичьи упругая, легко возбуждающаяся, покрывающаяся мурашками, с острыми розоватыми сосками. В темноте — не видно, но он слишком хорошо себе ее представлял, чтобы раз за разом приникать к ним губами, ласкать языком и слушать, как звонко звучит от этого ее голос.

Ее аккуратный затылок и шея — каждым позвоночком — реагировали на его касания, даже если он просто рядом дышал, горячо и шумно. От этого она изгибалась дугой и тихо вскрикивала. Пожалуй, что в мирное время щекотки боялась, а значит, ревнивая. Но когда они занимались сексом, он быстро просек и спуску не давал, потому что она, теряющая голову, была зрелищем невиданным и невозможно возбуждающим.

Ее тонкие пальцы, острые ногти, царапающие его спину, не давали покоя ему, доводя до исступления. Заставляя отдаваться ей так же самозабвенно, как и она. И прежде Назар даже не подозревал о том, какие грани она ему в нем открывает. И на какие эмоции он рядом с ней способен. В то же самое время не знал, что и она тоже… она тоже открывала ему себя — и самой себе открывалась. В этом Милана ни за что не призналась бы. Он и сам себе мало в чем признавался, словно бы это делало его слабым, а ведь еще неделю назад Назар говорил ей, что это никакая не слабость.

Сейчас он говорил другое. Была глухая, черная-черная ночь. Только серебристый луч убывающего месяца, заглядывавший в небольшое окошко сквозь старую тюлевую занавеску, едва-едва рассеивал этот мрак, отражаясь в Миланкиных глазах, наконец, спокойных, безмятежных, умиротворенных. То же самое чувствовал и Назар, прижимая ее к себе и чертя пальцами и губами линии на ее лице, шее, ключицах и груди — где дотягивался. И поцелуи перемежал короткими репликами.

«Вообще-то я планировал тебе речку показать и все».

«Что на нее смотреть? В ней купаться надо».

«Вот завтра купальник возьмешь и будем купаться».

«Далеко?»

«Да прям за огородом, у нас к ней спуск тут. Там красиво».

«То есть это там красиво?»

«Ага. Очень. И тут красиво. И тут. И здесь тоже красиво. А тут — красивее всего».

«Назар! Щекотно!.. А почему про дом не говорил? Столько времени потеряли».

«А как тебя сюда было вести? Ты ж видишь…»

«Вижу. И что?»

«И то!»

«Сумасшедший».

«Ты не привыкла к такому».

«Давай я сама разберусь, к какому я привыкла, а к какому нет, ага? И вообще, спать пора».

«А как с тобой спать-то?»

«Молча и с закрытыми глазами».

В сон они провалились оба и как-то сразу. Почти что сразу. А всего через несколько часов подхватились по его будильнику. До усадьбы добирались затемно — кажется, ни один из них даже не умылся, так они спешили. Потому что Назару на работу, потому что надо еще в чертову Змеевку заехать, потому что впереди очередной идиотский день, когда неизвестно куда забросит. Да и Милане надо успеть показаться на завтраке — чтобы лишний раз не раздражать хозяина дома, потому что если Стах отцу донесет, добром не закончится. А значит надо усыпить его бдительность и помелькать с прилежным видом в особняке.

Назар высадил ее возле террасы. Крепко поцеловал на прощанье, а она, лукаво глянув на него, внезапно попросила ключи от дома бабы Мотри.

«Ты сразу туда приезжай из своего леса, я тебя там буду ждать. Только адрес сообщением сбрось».

«Как же ты доберешься?» — в своей обычной тугодумной манере начал усваивать информацию Назар.

«Да уж не пешком!» — хохотнула Милана, снова поцеловала его наскоро в щеку и выпорхнула из салона на утренний, пока еще свежий воздух.

Занимающийся день определенно сулил куда больше хорошего, чем предыдущий. Чем любой другой из тех, что она провела здесь, потому что теперь у нее появилось, чем заняться, и предстояло немало из того, что она сама себе нафантазировала.

Проскользнув по спящему дому в свою комнату, как ей казалось, незамеченной, Милана первым делом сбегала в душ, тщательно вымылась и, блаженно обтираясь полотенцем, параллельно умудрялась читать, что там за ночь накатал ей Олекса, потерявший ее из виду. Ему она быстренько отписалась, что никуда она не пропадала и все у нее хорошо. А потом, не высушив волос и даже не сняв банного халата, прикорнула на кровати да так и заснула до самого завтрака, когда солнце во всю светило в ее окно, уже полноценно прогревая землю.

Последней мыслью ее было, как Назар выдерживает в таком безумном ритме без продыху. А первой по пробуждении — что она успела соскучиться, хотя с их расставания прошло всего несколько часов.

Видеть Стаха не хотелось, а вот есть хотелось. Невысушенные как положено волосы теперь чуть вились, но лицо было свежим и вполне довольным жизнью — она даже готова была слушать болтовню хозяина, как бы тот ее ни достал своими разглагольствованиями. Вот только Шамрай-старший почему-то сначала отсутствовал, потом явился, когда она уже доедала, был крайне немногословен и всем своим видом излучал едва сдерживаемое раздражение, высказанное лишь единожды:

«Впредь постарайся ночевать в доме, Милана. Что мне отцу твоему потом говорить?»

«Что я не одна, я под присмотром», — с самым невинным видом улыбнулась ему Милана и упорхнула, пожелав приятного аппетита, хотя в действительности от его гнева — хотелось ноги унести поскорее. Бог знает, как они под этим бешеным взглядом не подкосились. Они с Назаром, конечно, слишком разные, но иногда у обоих темперамент зашкаливал… и эта жесткость, которая подчас пугала ее — нет, не у Назара, а у Стаха. Назар пусть и не ангел, но что делать с его скверным нравом она, кажется, уже поняла.

После завтрака Милана отправилась искать Марью, чтобы претворить свой план в жизнь. С экономкой у нее сложились довольно теплые отношения. Эта тихая и почти незаметная для хозяев женщина была по-настоящему добра к ней, предупредительна, всегда заранее сообщала о том, в каком настроении Шамрай, запомнила Миланкины предпочтения в еде и всегда готовила что-нибудь такое, чтобы ее порадовать. А еще замечала цветы в ее вазе и регулярно меняла там воду. Потому в успехе собственного начинания Милана практически не сомневалась.

Она уговорила Марью командировать в дом Назара садовника, чтобы помог прибраться на участке — хотя бы на дорожках траву выполоть, проредить деревья, чтобы на голову не ложились, и еще горничную — чтобы та помогла убрать внутри. Марья же, смекнув, в чем дело и по этому поводу обрадовавшись, пообещала прислать людей после обеда, и вдохновленная Милана отправилась за покупками — старенький, но, вроде бы, рабочий холодильник она успела приметить, а значит, можно даже чем-нибудь запастись, чтобы не нужно было никуда выбираться в те немногие часы, что у них были с Назаром. Уже после полудня она была на месте вместе с пакетами из едва ли не единственного на весь город терпимого супермаркета. Ну, если это их сельпо можно так обозвать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Там, на участке, войдя в ворота, Милана наконец оглянулась вокруг себя. Не наскоро. Не спеша, потому что теперь точно никуда не нужно бежать, а спокойно и с воодушевлением.

Домик и правда был неказистый, и при свете дня она понимала, что ему никак не меньше сотни лет или около того. Явно что-то совсем старорежимное, до первой мировой построенное. И если думать в подобном ключе, то могло быть куда как хуже. А здесь… необычно. И интересно!