Как пояснил разумный доктор Сагдей, кокс — это продукт серого цвета, получаемый путём коксования каменного угля при температурах 950—1100 °С без доступа кислорода, а не всякая наркотическая дребедень. И для изготовления этого необходимого для выплавки стали и чугуна продукта годится далеко не всякий уголь! Тот, внутри которого путешествовали мы — годился.

Вагоны загнали на заводскую территорию, выгрузку никто начинать не торопился, и этому мы были только рады: получить по кумполу ковшом экскаватора или манипулятора, закрепленного на козловом кране нам не улыбалось. А вот парализовать работу предприятия, продукция которого явно использовалась в военно-промышленном комплексе — это милое дело! Так что первым вылез Сагдей и перестрелял охрану из лука. Прозвучало скучно, выглядело примерно так же — обыденно.

Урук щурился, прицеливался, плавно натягивал тетиву, а потом свистела стрела, раздавался сдавленный хрип (доктор стрелял в горло) и глухой удар тела о бетон. После этого один из наших черной тенью стремительно бежал через двор, чтобы занять место охранника, надеть его каску, взять его винтовку и продолжить водить прожектором туда-сюда, создавая видимость работы.

Комбинат оказался огромен, целый отдельный город на окраине Хунедоары, разные цехи и здания раскинулись друг от друга на расстоянии трех-четырех километров. Мы заняли только небольшой участок промзоны, на склоне горы, черт знает как это место называлось на металлургическом языке. Тут были охренительно здоровенные бункеры для угля, куда топливо перегружали из вагонов. Мне всегда казалось, что такого рода заводы должны работать круглосуточно, что-то я когда-то читал про то, что потушить и раскочегарить обратно сталеплавильную печь — дело муторное и очень-очень небыстрое. Но тут, возможно, работали какие-то другие технологии или магические, артефактные штуковины, или имелись другие веские причины, чтобы в данный момент народ не толпился тут со страшной силой. Так или иначе, завод был почти пуст, за исключением охраны и редких специалистов в нескольких закутках промзоны, которые чего-то там чинили-ваяли в свете прожекторов, жизнь тут замерла.

— Нам нужно туда! — я махнул рукой вниз по склону, в сторону, откуда несло сыростью, тиной, рыбой и всем, чем обычно пахнет река.

Даже после многих часов в вагоне и полным носом угольной пыли, я ощущал ее запах. А еще — едва уловимые нотки гари и каленого железа. Да, да, можно над этим только посмеяться, ведь мы находились на территории металлургического, чтоб его, комбината, но уж я-то в любом состоянии сумею почуять Хтонь-матушку! Она была там, за рекой…

— С этим будут проблемы, — заявил Радгаш Беспалый. — Легкой прогулки не получится. Тебе стоит залезть на стену и глянуть.

И я залез и глянул. И выматерился. Хунедоара — настоящая, старинная, а не тот эрзац из пяти небоскребов в Оазисе посреди Хтони, предстала перед моими глазами. Город, в котором сочеталась современная архитектура спальных районов и торговых центров со средневековыми узкими улочками и строениями из дикого камня, простирался у подножия прибрежной возвышенности с мрачными и великолепным замком местных владельцев — Хуньяди! Хуньяди… Старинный магический и упыриный род, такой же мощный как Ракоци или Батори, со своей традицией кровопийства, когда обращение в вампира происходило после того, как до смертного часа волшебника оставалось совсем немного. Балканские аристократы так обманывали смерть, и расплачивались за обман, как говаривали, своей душой… Сколько тех самых «спящих» таятся в подземных склепах этой твердыни?

— Так, — сказал я. — Падажжите. А это что за хрень? Фуникулер? Да ну нахрен, нам не может так повезти! Это просто гребаный джекпот, друзья мои!

Внезапное фото настоящей Хунедоары из 1975 года. Я не знал как мне выкрутить сюжет и тупил и полез смотреть на виды города — и вуаля!

Конечно, это был никакой не фуникулер, а самая настоящая промышленная канатная дорога, с огромными многотонными вагонетками, которые доставляла обогащенную руду сюда, к металлургическому комплексу, на гору. И от этого самого обогатительного комбината до замка вроде как оставалось не так-то и далеко! Один хороший рывок — и вот они, ворота!

— Мы должны это сделать, — сказал Сагдей, который рядом со мной взирал со стены на город внизу. — Что бы там ни было — размолотить паскудное упыриное гнездышко просто необходимо. Оставлять Хуньяди в тылу, во время твоего э-э-э-э сомнительного предприятия и великого резчицкого таинства в Хтони — дурацкая идея. Представь — малюешь ты там свои каракули, а к тебе подбирается какой-нибудь бледный зубастый старикан со стойким желанием отсосать кровушки!

С одной стороны — пусть присасывается, охренеет от счастья. А с другой стороны — в его словах был резон. Прикончить один из великих балканских родов — дело благородное, и точно затащит на великий подвиг! Но… Полтора десятка уруков против вампирского замка? Ну да, у нас был пулемет, и куча взрывчатки, и татау… Ладно — с двумя десятками гайдуков, десятком боляр или пятью-шестью носферату мы бы справились. Теоретически. Однако, склепы, и скрывающиеся в них очень, очень древние высшие вампиры которым более чем по полутысяче лет — вот что меня настораживало. Эти твари дрыхли годами, чтобы потом проснуться и жить… Какое там жить? Активничать, существовать несколько месяцев: наслаждаться всеми плотскими удовольствиями, которые были доступны их замершим на рубеже смерти телам. Нет, нет, они не выглядели как дряхлые старцы — маги с этим справляются довольно легко, это мы видали многократно. Импозантные мужчины, элегантные женщины, выглядящие на очень хорошо сохранившиеся «слегка за сорок». Сукипадлы кровососущие. Невероятно опасные!

— Мы, пожалуй, сами не справимся, — задумчиво проговорил я, и ухватил себя за волосы. — Что там у нас с гребаным полнолунием?

Сагдей Лучник задрал голову вверх, и стекла его очков отразили серебряный блеск круглой как монета луны.

— Самое оно, — откликнулся доктор. — Полнее некуда.

— Ять… — я поскреб башку обеими руками. — Надо как-то наших сюда приземлить. Понимаешь, они точно нагрянут. И, я думаю, без Воронцова опять не обойдется, хотя там такие стремные личности на подмогу придут, что от них всего можно ожидать. Но я бы перестраховался. Надо как-то обозначить место для мягкой посадки. Посадки… Эй, кто-нибудь помнит, как обозначают площадку для конвертопланов?

В голове моей забрезжила идея, и я боялся ее спугнуть. Черт знает, сработает на сей раз резчикова дичь или нет, но в принципе — почему нет?

— Снежинку рисуют! — подсказала Райла, которая стояла внизу, но разговор наш слышала. — Ну, восемь палочек перекрещенных, в середине квадрата… Что, никто не видел? Правда?

И почему-то смутилась и добавила:

— Я в Дубровнике видела!

Смущенная орчанка — это зрелище не для слабонервных. Что у нее там — зазноба в этом Дубровнике, что ли? Или как Сагдей — учится на какую-нибудь мудреную специальность? Может она выглядит как дикарка, которая ходит где вздумается и гуляет сама по себе, а на самом деле всегда мечтала быть швеей-мотористкой! Или там мастером по ламинации ресниц… Всякое бывает! Некоторое вон коктейли мутят и кофе варят. Мы, уруки, народ даром что свирепый, а глубоко внутри — нежный и многогранный.

— Ага-а-а!!! — обрадовался я. — Всё, ща мы их приземлим. Только бы не опоздать, только бы не опоздать!

Я спрыгнул со стены, присмотрел приличную такую стоянку спецтехники, с бетонным покрытием, и прикинул, что даже для самого крупного подкрепления сил в принципе хватить должно, так что…

— Отгоняйте все это нахрен! — замахал руками я и усвистал прочь во тьму, в поисках какой-нибудь жижи, которая могла бы служить колором, и большой такой, конкретной малярной кисти.

Судя по тому, что электромоторы вскоре загудели и завыли, послышался металлический и стеклянный грохот, а пара возмущенных криков забредшей на шум охраны быстро захлебнулась, уруки там уже занимались вовсю и приносили пользу, несмотря на абсолютное отсутствия практики вождения… Капец автопогрузчикам, что тут скажешь!