Он снова берет меня за руку, как только мы оказываемся на улице, и я ненавижу, насколько этот маленький поступок важен для меня. Тем более, что это логичный шаг, учитывая, насколько переполнены улицы. В Нью-Йорке есть энергия, которой просто нет в других городах. Постоянный пульс, который наполняет город живым присутствием.

Оливер ничего не говорит о том, что я не сказала ему, что была здесь. О нашем последнем разговоре, нашем браке или нашем разводе.

Мы идем по улице вместе, держась за руки, выглядя как обычная, незамысловатая пара для любого стороннего наблюдателя.

— Ты за то, чтобы поехать на метро? — он спрашивает меня после того, как мы прошли квартал.

Я киваю, несмотря на то, что никогда раньше не ездила в нью-йоркском метро и никогда не испытывала к этому никакого интереса.

Пройдя еще один квартал, мы спускаемся по лестнице на ярко освещенную, оживленную станцию. Свежий ночной воздух становится застойным и затхлым. Оливер покупает карточку в одном из киосков, смеется надо мной, когда я пытаюсь заплатить за нее, а затем демонстрирует, как пройти через турникет, чтобы попасть к поездам.

Каждое движение отработано и эффективно, демонстрируя спокойную уверенность, которую я привыкла наблюдать от Оливера. Очевидно, он не лгал о том, что раньше ездил на общественном транспорте. Оливер с легкостью ориентируется в толпе и суматохе, ожидая, пока пройдет один поезд, а затем ведет меня в следующий, как только открываются двери.

Вагон, в который мы садимся, уже битком набит людьми. Все места заняты, на ближайшем сидит пожилая женщина с бумажным пакетом, набитым продуктами.

Я быстро пробираюсь сквозь массу скучающих и озабоченных лиц, хватаясь за ближайший металлический столб, как только достигаю его. Тем не менее, я не готова к внезапному крену, как только двери закрываются. Я отступаю на шаг назад, когда метро начинает двигаться, сталкиваясь с теплым, мускулистым телом. Дорогой одеколон заменяет запах затхлости и пота.

Рука Оливера обвивается вокруг моей талии, чтобы поддержать меня, поглощая каждое колебание, пока поезд мчится по подземным путям. Я вздрагиваю, когда неожиданно срабатывают тормоза, сильнее прижимаюсь к Оливеру, когда двери открываются на следующей остановке.

Его смешок низкий и веселый, когда тела перемещаются вокруг нас, так близко, что у меня по спине пробегает дрожь.

— Тебе следовало надеть шлепанцы.

Мое лицо пылает. Мне не нравится, что он видит меня такой расслабленной. Что он знает меня достаточно хорошо, чтобы сказать это. Это напоминание о том, как много еще он знает. Сколько еще он видел.

— Они не подходили к моему платью.

— Тогда тебе следовало надеть джинсы.

— Я думала, что ты будешь в костюме.

Я дергаю за рукав его пиджака, чтобы доказать свою точку зрения, но поскольку его рука лежит на моем животе, в итоге я касаюсь его кожи скорее ласково, чем вынуждено. У меня перехватывает дыхание, когда его хватка на мне усиливается.

— И я была права, — добавляю я.

Двери закрываются, и мы снова начинаем двигаться.

— Напряженная неделя на работе, — говорит он.

Я уверена, что напряженная неделя на работе — обычная неделя для Оливера, но я этого не говорю. Сколько часов он проводит в офисе — не мое дело. И если у него действительно происходит даже больше, чем обычно, я не могу поверить, что он тратит время, чтобы привести меня туда, куда мы направляемся.

После еще двух остановок Оливер опускает руку. Мой живот чувствует себя опустошенным без ее веса и тепла.

— Это наша.

Я выхожу из метро вслед за двумя девочками-подростками. Они хихикают, оглядываясь через плечо каждые несколько шагов. Я понимаю, что они смотрят на Оливера, когда мы подходим к лестнице. Я надеюсь, что в их возрасте я более тонко оценивала парней, но, вероятно, нет.

Я так сосредоточена на старшеклассницах, что снова спотыкаюсь, на этот раз без оправдания, кроме собственной неуклюжести.

И снова Оливер рядом, чтобы поддержать меня.

Не привыкай к этому, — говорю я себе.

Я думала, что слишком сильно жажду независимости. Что моя неспособность поддерживать серьезные отношения была связана со мной, а не с чем-то абстрактным. Но я поняла, чего не доставала — доверия. Не то логичное, количественное, которое можно определить по надежности, складывающейся с течением времени. А сырое, инстинктивное доверие, которое либо есть, либо его нет. Ловля после падения.

— Может быть, тебе стоит пойти босиком, — предлагает Оливер.

Я бросаю взгляд на цементные ступени, испачканные пролитыми напитками, грязью и бог знает чем еще.

— Нет, спасибо.

Он отпускает мою руку. Но его пальцы сплетаются с моими, переплетаясь, пока не становится ясно, что мы держимся за руки.

— Ты упрямая.

— Ты миллиардер без машины.

Оливер издает смешок, слегка удивленный.

— Это то, что ты ищешь в парнях? Шикарная машина, чтобы увести тебя куда-нибудь?

За этим вопросом скрывается многое. Мне достаточно услышать, что он воспринял мои слова как суждение. Как недостаток.

Я просто пыталась отвлечься от того, каково это — чувствовать, как его рука сжимает мою.

Я реагирую на закипающий гнев, что-то темное, уродливое и неожиданное скручивается у меня в животе.

— Я не хожу на свидания. Я замужем, помнишь?

Оливер ничего не говорит, когда мы достигаем верха лестницы, и я жалею, что не держала рот на замке.

В этой части города толпы поредели, больше людей уезжает, чем прибывает.

Мы проходим мимо длинного, похожего на склад здания, под пешеходным мостом и переходим улицу. Впереди простирается темная вода, вдоль которой проходит пешеходная дорожка. А потом Оливер тянет меня влево, и я вижу это.

— Вау. — Я снова спотыкаюсь о трещину в тротуаре, больше сосредоточенная на том, чтобы смотреть вперед, чем на то, что прямо передо мной. В третий раз Оливер успокаивает меня.

Когда я смотрю на него, его улыбка яркая и широкая. Он выглядит взволнованным моей реакцией.

— Круто, правда?

Я киваю, мой взгляд возвращается к строению, к которому мы направляемся. Это не похоже ни на что, что я когда-либо видела. Плавучий остров, построенный из десятков массивных прикрепленных друг к другу воронок, которые прижаты друг к другу, образуя парк, парящий над поверхностью Гудзона. Дощатые тротуары ведут от твердой земли к приподнятым топиариям, заполненным потоком пешеходов.

— Как давно это здесь?

— Около года, — отвечает Оливер. — Здесь было корпоративное мероприятие, сразу после его открытия. Лучшее место, чем большинство наших вечеринок. И я подумал, что тебе это может понравиться с архитектурной точки зрения.

Мое горло сжимается. Никто в моей жизни, те немногие, кто знает, что я проявляю какой-либо интерес к архитектуре, и многие, кто этого не знает, никогда не прилагали усилий, чтобы изучить её вместе со мной. Привести меня куда-нибудь просто для того, чтобы я восхитилась его конструкцией. Из-за моей собственной скрытности и неуверенности в себе, я знаю. Но все же тот факт, что Оливер решил сделать это, означает больше, чем можно выразить словами.

— Ты правильно подумал.

Мы продолжаем идти по деревянному настилу, пока не достигаем края парка. Оливер ничего не говорит, просто позволяет мне все рассмотреть. Он тоже не отпускает мою руку. Мы прогуливаемся по мощеным дорожкам в тишине, проходя мимо болтающих туристов и коричневых растений, ожидающих более теплой погоды, чтобы зацвести новыми побегами.

Не все воронки одинаковой высоты, поэтому нам приходится подниматься и спускаться по лестничным пролетам, чтобы исследовать все пространство. Пальцы ног сжимаются, но я больше сосредоточена на окружающем нас пейзаже. Не только на самом парке, но и на реке Гудзон и высоких зданиях, выстроившихся по обе стороны ее берегов. Опустились сумерки, подкрадываясь к ночи. Повсюду загораются огни, возвращая город к жизни, даже когда день подходит к концу.