— Надо же,что за паршивый у меня характер! — сказал джинн и рассмеялся оглушительным смехом, который смолк только тогда, когда лягушки исчезли и начался поток крови.

Это продолжалось неделю.

Они не могли спастись от всего этого, куда бы ни пошли. Они медленно умирали от голода: поскольку не могли выйти за продуктами без того, чтобы земля не разверзлась у них под ногами, или чтобы стадо слонов не погналось за ними по улице.  Все консервы, которые были припасены за первые четыре дня совместной жизни, были съедены. Да и не до еды им было — квартиру сверху донизу заполонила саранча, а змеи норовили сожрать их, как маленьких белых крыс.

Последовательность их бед была такова: сначала лягушки, потом поток крови, за ним пыльная буря, потом пауки и мошки, змеи, саранча, тигр, который прижал их к стене и разгрыз стул, которым они защищались от него. После летучие мыши, град, затем пол под ними исчез, и они вцепились в настенные светильники, а их мебель, включая и ту, которую грузчики привезли во время града, едва не убила маленькую старушку, жившую под ними.

Потом стены нагрелись так, что до них нельзя было дотронуться. И, наконец, нервная система Дэнни не выдержала — он начал что-то бормотать, спотыкаясь о лианы-людоеды, которые росли из розеток и половиц. В конце концов он сел в огромную лужу обезьяньей мочи и плакал до тех пор, пока его лицо не опухло, глаза не покраснели, а нос не распух в три раза больше обычного.

— Я должен уйти от всего этого! — истерично кричал он, стуча каблуками и пытаясь откусить отвороты своих брюк.

— Ты можешь развестись с ней, оговорив условие, что это она купила лампу, а не ты. Ведь по сути так оно и было — ты не хотел лампу, а она хотела, — предложил джинн. — Я могу это устроить.

Дэнни поднял голову (как раз вовремя, чтобы в лицо ему прилетел сочный бифштекс) и завопил:

— Нет! Ты меня не заставишь. Мы женаты всего неделю и четыре дня, и я ее не брошу!

Конни, покрытая кровоточащими ранами, подбежала к Дэнни и обняла его, хотя он уже слабо напоминал нормального человека. Но три дня спустя, когда ему стали мерещится призраки, стало ясно, что его душевное здоровье сильно подорвано, и если его срочно не отправить в соответствующую клинику, то это может для него плохо кончиться. В очередной момент просветления Дэнни согласился с этим и позволил Конни позвонить в психиатрическую лечебницу.

— Ты можешь прийти и забрать меня оттуда, когда все закончится, — жалобно воскликнул он, целуя ее в губы, покрытые ядовитым плющом. — Может быть, если мы расстанемся, он проявит милосердие.

Но они оба сомневались в этом.

Когда санитары вошли в разгромленную квартиру и увидели, как Конни с трудом вытаскивает ноги из болотной жижи, они не удивились этому (как и грузчики привезшие мебель) — джин им этого не позволил. 

Конни плакала в унисон с Дэнни, когда когда его запихивали в белую машину скорой помощи. Все это сопровождалось  неземным смехом, подобным грому.

Конни осталась одна. Она поднялась наверх; ей больше некуда было идти.

Она упала в какую-то лужу и попыталась собраться с мыслями, пока муравьи грызли ее плоть, а бешеные крысы обгладывали обои.

— Все это лишь прелюдия. Я только разогреваюсь, — донеслось из лампы.

Не прошло и трех дней после того, как Дэнни поместили в психиатрическую больницу, как за ним пришла Конни. Она вошла в его палату — белоснежные простыни, шторы на окне задернуты. Дэнни лежал в кровати. Когда он увидел ее, у него застучали зубы.

Она нежно улыбнулась ему:

— Если бы я не знала тебя достаточно хорошо, то могла бы поклясться, что ты не очень обрадовался, увидев меня, Сквайрс.

Он натянул на себя простынь, так что остались видны только глаза, и оттуда донеслось:

— Если у меня появятся фурункулы, это определенно вызовет рецидив, а дневная медсестра терпеть не может беспорядка.

— И это мой муж-мачо, мой защитник?

— Извини, это все последствия болезни. Конечно я очень рад. — И Дэнни высунул голову из-под простыни.

— Ну, что ж, тогда все в порядке. Ты в отличной форме, так что пошевеливайся, и давай уйдем отсюда.

Дэнни Сквайрс нахмурился. Это не был тон женщины с лягушками в волосах:

— Знаешь, я подумывал о разводе или самоубийстве.

Она сдернула с него полностью простынь.  — Стали видны его голые ноги выглядывающие из-под больничного халата.

— Забудь об этом, дружок. Есть еще по меньшей мере сто десять поз, которые мы еще не испробовали, прежде чем я подумаю о разводе. А теперь, может, ты встанешь с кровати и пойдешь со мной?

— Но…

— …если ты сейчас же поднимешься, получишь хороший пинок.

Сбитый с толку, он поднялся.

Снаружи их ждал «роллс-ройс» с включенным мотором. Когда они вышли из здания, Конни помогла Дэнни выбраться из инвалидного кресла, шофер в ливрее выскочил из машины и открыл перед ними дверь. Они сели на заднее сиденье, и Конни сказала: «Домой, Марк». Шофер кивнул, быстро обошел машину и сел за руль. Они тронулись с места под приглушенный рев пары глушителей.

Голос Дэнни превратился в недовольный писк:

— Мы можем позволить себе арендованный лимузин?

Конни не ответила, только улыбнулась и прижалась к нему еще теснее.

Немного погодя Дэнни спросил:

— Домой это куда?

Конни нажала кнопку на пульте в подлокотнике, и стеклянная перегородка между передним и задним сиденьями бесшумно закрылась.

— Сделай одолжение, — попросила она, — подожди с вопросами, пока мы не приедем домой. Это были трудные три дня, и все, о чем я прошу, — это чтобы ты подождал еще час.

Дэнни неохотно кивнул. И тут он заметил, что на ней очень дорогая одежда.

— Мне тоже лучше не спрашивать о твоем жакете, отороченном норкой, верно?

— Лучше не стоит.

Он погрузился в молчание, испытывая неловкость и обдумывая вопросы теснящиеся в голове. Он молчал, пока не понял, что они едут не в Нью-Йорк. Он резко выпрямился, выглянул в заднее стекло, покрутил головой вправо-влево, пытаясь определить их местоположение, и Конни сказала:

— Мы едем не в Манхэттен. Мы едем в Дэриен, штат Коннектикут.

— Дэриен? Кого, черт возьми, мы знаем в Дарьене?

— Ну, например, Апджон живет в Дарьене.

— Апджон!?! О Боже, он уволил меня и прислал машину, чтобы привезти к нему и казнить! Я так и знал!

— Сквайрс, Дэниел, любовь моя, Дэнни, звезда моего сердца, будь добр, закрой ненадолго кран! Апджон больше не имеет к нам никакого отношения. Совсем никакого.

— Но… но мы ведь живем в Нью-Йорке!

— Уже нет.

Двадцать минут спустя они свернули в самый дорогой район Дарьена и помчались по частной дороге.

Они проехали метров триста по частной дороге, обсаженной прекрасно ухоженными этрусскими соснами, и свернули на извилистую подъездную дорожку. Еще пятьсот метров, и дорожка, закручиваясь спиралью, обогнула фасад огромного, роскошного, со вкусом оформленного викторианского особняка.

— Приехали, — сказала Конни. — Полюбуйся на свой дом.

— Что ты сказала?

— Полюбуйся на свой дом.

— Значит опять начинается. Высади меня здесь, я дойду пешком до психушки.

«Роллс-ройс» остановился перед особняком. Из него выбежал дворецкий и открыл им дверцу машины. Они вышли, слуга низко поклонился Конни. Затем он повернулся к Дэнни:

— Рад видеть вас дома, мистер Сквайрс. — Дэнни был слишком взволнован, чтобы ответить.

— Спасибо, Пензлер, — сказала Конни. Затем обратилась к шоферу:

— Отведи машину в гараж, Марк, сегодня днем она нам больше не понадобится. Но подготовь «Порше», мы можем выехать позже, чтобы осмотреть территорию.

— Слушаюсь, миссис Сквайрс, — и Марк уехал.

Дэнни был как сомнамбула. Он позволил провести себя в дом, где был еще больше ошеломлен дорогой отделкой, великолепными залами, коврами с глубоким ворсом, эффектной мебелью, коммуникационным комплексом, занимающим целую стену, баром, который вырастал из пола нажатием кнопки, роскошным интерьером. Слуги, кланялись и улыбались ему, как будто он был здесь хозяином. Он был поражен огромной кухней, оснащенной по последнему слову техники, и французским шеф-поваром, который отсалютовал Конни огромным половником, когда она вошла.