Мы прошли в вестибюль, где среди зрителей то и дело попадались знакомые по палантиру лица. Это были приглашённые на премьеру звёздные актёры локального значения. Муж Мавки куда-то исчез. Видимо, направился в уборную. Остальные её знакомые тоже временно растворились, и на какое-то время мы остались вдвоём. В этот момент кто-то окликнул меня со спины. Я обернулся и увидел Дона. Дон — это позывной. Он был моим инструктором на курсах первой медицинской помощи. При этом у самого Дона никакого медицинского образования не было. Если судить по речи, то был он парнем простым, вчерашним уличным авантюристом. Просто Дон, в свою очередь, где-то получил сертификат, что может учить других. А как я проходил этот его курс — отдельная история. Как-нибудь расскажу.

— Я собираюсь уезжать, — рассказал Дон. — Провожу последний курс ПМП. Не хочешь записаться? Ещё есть места. Будет интересно!

Дело в том, что занятия у него были платными. И я сразу понял, что перед отъездом он хочет срубить ещё немного бабла.

— Куда собрался? — поинтересовался я, в то же время уходя от ответа.

— В Рохан.

— Как в Рохан?! — я не сдержал удивления. — Ты же вроде… того… Участник.

Я имел в виду участник боевых действий, которые, по официальной версии в палантире, ведутся никак не против наших сограждан, а против роханских наймитов. Дон никогда этого не говорил прямо. Но как-бы давал понять. И всячески позиционировал себя как практика, прошедшего настоящий ад на востоке Урук-хайи.

— Нет, нет, что ты! — запротестовал Дон. — Я вообще в политику не вмешиваюсь.

Было ясно, что тут что-то не чисто. Но разбираться не было ни времени, ни возможности. Вернулись друзья Мавки, подошёл её муж, и мы отправились занимать свои места в зрительном зале. Я, как мог, тепло попрощался со своим бывшим инструктором и двинулся искать своё кресло.

Очередная неожиданность случилась, когда буквально с первых строк пьесы прозвучало что-то про Минас-Моргульский аэропорт, и я подумал, что это будет очередная пропаганда. Право дело, столько креаклов пасётся на этой теме. Кажется, если бы не было всех этих событий, их стоило бы придумать. Ещё, помня наш с Мавкой откровенный разговор, когда мы отвозили в госпиталь раненого Мани, закралась крамольная мыслишка: специально сюда заманили, чтобы провести среди меня разъяснительную работу. В общем, бежать было поздно. И я остался. Не обижать же девушку.

И оказалось, не прогадал. Спектакль мне действительно понравился! Даже несмотря на такие сильные режиссёрские ходы, как одеть “ватника” в ватник. Ну, это как раз понятно. По сюжету происходило что-то вроде изнасилования, и нужно было, чтобы “сепара” не спутали с каким-нибудь бойцом батальона “Тор-надо!”.

Всем рекомендую это шоу. И я не шучу! Знаете, оно, как водка в юности. Сначала кажется, вот-вот стошнит, но потом заходит. Сюжет, в целом, примерно такой. Повествование ведётся от лица интеллигентной журналистки, которая приехала на войну делать репортаж. Тут она знакомится с местным полевым командиром, с которым у неё завязываются отношения. Но когда у ветерана АТО по сюжету… не встал. А потом ещё и главной героине выдали оберег в виде трехпалой Длани… за минет, в зале ощутимо запахло зрадой. Кстати, поклонники ветерана после этого могут быть спокойны за него, и, да, у меня появилось подозрение, что пьесу написала девушка. Уж не Мавка, ли?

Друзья, не спешите кляузничать модераторам в палантире и писать на “Мироточец”. Я этого недостоин. Ничего не придумал — это всё часть спектакля. Честное слово! Хорошо, что ребята из "Аз-хова" и "С14" не ходят в театры.

В общем, мне понравилось. Надо отдать автору должное, в пьесе даже была попытка взглянуть на всё глазами врага и показать, что среди них тоже есть люди. О чём я и сообщил Мавке в антракте. “Правда, слишком много театральных эффектов, — добавил я, — но мы же, всё-таки, в театре!”

После окончания шоу, меня пригласили обсудить увиденное в одном из ресторанчиков в центре города. Что интересно, с нами оказался и режиссер спектакля. Это была девушка и, как я понял, подруга Мавки. Все, как один, выражали восхищение последней сценой, в которой героиня сбила курицу на дороге, нашла её хозяев и начала настойчиво пытаться заплатить им за невинно убиенную. Те, поначалу, отнекивались, но вошли во вкус и начали требовать всё больше и больше денег. Даже перешли на угрозы.

— До глубины души! До мурашек! — восхищались за нашим столом.

— Эта сцена многое объясняет о мировоззрении людей в Минас-Моргуле, — сказал кто-то из друзей Мавки, и сравнил её с сюжетом известного фильма “Диквиль”.

“Да, — подумал я, — и “безвиз” уже объявили и гиперлуп скоро построят. Чего же вам ещё надо, скотыняки?”

Но моего мнения никто не спрашивал. И это правильно. Я человек простой. Наверное, поэтому эта гениальная сцена показалась мне чем-то инородным и наигранным. А вот монолог, где главная героиня подглядывала в палантире профиль жены своего возлюбленного, мне понравился. До глубины души.

“Боже, яка вона тупа! В неий на сторинци репост рецепту пирога. А потом диета для схуднення. Рецепт пирога, и знову диета для схуднення. Боже, яка вона тупа!”

(“Боже, какая она тупая! У неё на страничке репост рецепта пирога. А потом диета для похудения. Рецепт пирога, и опять диета для похудения. Боже, какая она тупая!”)

Кстати, о языке. Жители востока в пьесе говорят на том языке, на котором они и говорят: роханский с урук-хайизмами. Зато предполагаемые жители столицы исключительно на чистом урук-хайском. Оказывается.

Нет, это правильно. Тогда уже намечалось вступление закона о языке. Достаточно будет просто дублировать бегущей строкой только второстепенных персонажей.

Потом извозчик развозил нас всех по домам, и, слушая разговоры друзей Мавки, я сделал неожиданный вывод: все они успешные и хорошо зарабатывающие люди, напоминают мне белогвардейцев, как их принято изображать в соответствующей художественной литературе, вроде той, что у респектабельной щупальце “Роханского мира”, у Минас-Тиритского орка Булхакова. Блаженные люди, живущие в параллельной реальности между биеннале в одном из городов Арнора и IT выставкой в Валиноре. Не хотят или делают вид, что не замечают досадных мелочей этого мира. Хотелось бы сказать что-то вроде того, что живут на крышке кипящего котла, который вот-вот взорвётся. Но это не так. Всё у них будет хорошо. Взрыв не достанет Валинора, Арнора или Умбара. Зато будет возможность, поедая попкорн и рассматривая новости в палантире, сокрушаться о том, какой скоростной wi-fi мог быть в том самом гиперлупе.

В этой связи, хочу сделать свои выводы. От многих урук-хайцев совершенно разных возрастов можно услышать что-то вроде: “Зачем нас денацифицировать? Мы этого не просили? И кто тут нацист? Я шо, нацист? Нет ты скажи, я нацист?”. Ах, это извечное: “А нас за шо?”.

И я отвечу.

Да, ты — нацист! Нацисты они не со свастиками на рукаве. Хотя, если заменить свастику трёхпалой Дланью Сарумана, а ненависть к умбарцам — роханофобией, то всё выйдет довольно складно.

Да, есть яркие стереотипные персонажи вроде аз-ховцев или изенгардцев с их извечной ненавистью. Но самые главные нацисты — это жирненький и самодовольный средний класс. В том числе те самые айтишники, которые уткнулись в свои палантиры. Нет, они себя нацистами, конечно, не считают. Но из них прёт вот это всё: “Рохан — рошка”, “…мы с роханцами в одном отеле принципиально не отдыхаем”, “…надо жечь колорадов”, шутки про “шашлык на майские” (имеется в вид сожжение противников Мей-дана в Пеларгире в “Доме профсоюзов”), демонстративное игнорирование дня Победы. Эти люди смеются, когда ученики издеваются над пожилой бывшей учительницей роханского языка (роханский как отдельная дисциплина давно не изучается) крутят “Саруман наш батько”. Те, кто не замечают фотографий на фоне свастики героя Урук-хайи карателя, которого ездил поддерживать в арнорском суде сам министр внутренних дел. И так далее.