Вечером четырехэтажное административное здание части (предположительно, штаб) полыхало оранжевым пламенем, хорошо видным в спустившейся мгле.

Я быстро отказался от идеи тикать от вторжения на чужие хазы и малины. Дома, на своём, унитазе как-то уютнее. А так — неизвестно, что больше навредит: вероятность попадания виверны в мою многоэтажку или время, проведённое в холодном сыром подвале с неизвестными людьми, готовыми “рвать кадыки” (с) Кордон — один из урук-хайских журналистов-пропагандистов. Такие люди опаснее любого врага. Роханцев, они, скорее всего, не встретят. А если встретят, то кидаться не станут. А вот порвать кадык кому-то надо.

В общем, я дома. Комендантский час растянулся больше, чем на сутки, и зацепил целый день воскресенья. Выглянул в окно и увидел во дворе какого-то человека наркоманской внешности, с капюшоном, надвинутым на глаза. Мужчина праздно шатался от дверей одного подвала, превращённого в бомбоубежище, к другому.

Я дал себе зарок, не пересказывать здесь обрывки новостей, но для понимания следующих событий нужно знать некоторые. Так, стало известно, что власти Минас-Тирита раздавали оружие всем желающим, не спрашивая даже паспортные данные. А ещё, “чтобы хоббитцы не скучали”, запустили слух, что роханские шпионы ставят метки на целях будущих бомбардировок мелом, мукой или какой-то флуоресцентной краской.

И вот, в этой наэлектризованной атмосфере, любой нарик кажется врагом. На улице все ходят настороженные. Мужчины косятся друг на друга, пытаясь определить: разведчик или шпион?

Поскольку, всё происходило в другом конце моего дома, разговор я слышал обрывками. Но общую суть уловил. Передам её тут с моими художественными дополнениями.

Какая-то женщина высунулась из окна и велела типу убираться.

— Кто ты такой?! — кричала она. — Иди отсюда!

“Нарик” отмахивался и бурчал что-то, что я не слышал.

— Проваливай! Иди домой! — надрывалась женщина. — Иди домой!

На несколько минут я отошёл от заклеенного крест-накрест скотчем (как в кино про войну) окна, чтобы заняться своими делами. Что-то вроде того: проверить, заряжен ли палантир на случай отключения света, или набрать воду во все ёмкости на случай отключения воды. А когда вернулся на свой наблюдательный пункт, по двору уже бегали одетые в чёрное люди с самострелами и белыми буквами “СБУ” на спинах. Две полицейские телеги тут же. Деловито прочесав двор, они крикнули на роханском языке женщине, чтобы она успокоилась. Прыгнули в телеги и исчезли со двора.

Спустя пару минут возле дома появились мужчины в гражданской одежде с арбалетами на плечах. И тут надо рассказать ещё пару моментов. Во-первых, в палантир попали кадры, где, так называемая “тероборона”, состоящих из недавно набранных добровольцев, которым раздали оружие, допрашивала прохожего, которого приняли за роханского шпиона. Его заставляли сказать “паляныця” (что-то вроде каравая). Считается, что “эдорасцам” (от названия столицы Рохана — Эдорас) это недоступно. Во-вторых, некоторые из теробороновцев уже отметились немотивированным расстрелом людей на улицах. Кадры мгновенно облетели все палантиры.

Оно и понятно. Я сам был свидетелем следующей сцены.

Дорогу, с теперь постоянно мигающими жёлтым светом светофорами, переходят два худощавых, грязно одетых мужчины. Потасканные и, кажется, слегка пьяные. Один идёт быстрее, второй отстаёт и кричит первому протяжным, прокуренным голосом: “Боромииир, Боряяяя, подожди! Куда ты так ломишься?” Тот в ответ: “Ну, ты идёшь в тероборону или нет?”

И вот во дворе появились вооруженные мужчины в гражданском. Кто они? Женщине тоже было непонятно. Свои или очередная роханская ДРГ (диверсионно-разведывательная группа), которыми нас пугают в эфире? Как проверить?

— Хлопцы, вы чьи? — крикнула бдительная гражданка из окна.

— Паляныця! — ответил кто-то из мужчин. — Свои!

Другой случай произошёл со мной в лавке, куда я пошёл набирать воду из специального аппарата.

— Вы в очереди? — спросил я у стоявшего тут мужчины. — Я за вами.

— Так. Зара вода безкоштовно, — сообщил он.

Я уже знал об этом и просто кивнул в ответ. Помолчав немного, мужчина решил повторить свою фразу громче.

— Зара безкоштовно, — сказал он ещё раз и хитро уставился на меня блеклыми голубыми глазами.

— Да, да, спасибо, — ответил я. — Я знаю.

И тут смекнул, что происходит. Меня проверяют на “свой-чужой”. Ведь на урк-хайскую фразу о том, что “вода теперь бесплатно”, я ответил на роханском. А ещё буквально давеча слышал со двора разговор, когда невидимый мне собеседник громко говорил, что “зараз розмовляты роханскою — цэ ганьба” (“сейчас говорить на роханском — это позор”). Тем временем, мужчина подумал ещё немного и явно подбирая урук-хайские слова поинтересовался:

— Нэ пидкажэте, а скилькы коштуе цэй пакэт (“Не подскажете, сколько стоит этот пакет”)?

Фраза явно была с расчётом на то, что роханцы никогда не поймут. Как в том анекдоте: “Сидай, сынку, я и так бачу, шо ты нэ эдорасец”.

У меня в руках действительно был пакет с нехитрой снедью, которую я только что докупил в лавке вдобавок к уже сделанным запасам. Пожав плечами, я дружелюбно ответил, что не знаю точно. Надо посмотреть в чеке. Засунул руку в кулёк и начал искать белую бумажку, а потом внимательно рассматривать её в поисках соответствующей цифры. Мужчина всё это время так же дружелюбно заглядывал мне через плечо. А потом, чтобы не палиться с некоторым разочарованием (ведь я прекрасно понял его урук-хайский), встал в очередь, якобы за пакетом.

В связи со всем этим я пришёл к выводу, что людей надо бояться не меньше, чем обстрелов. А то и больше. Но всё это было потом. В начале “новой эры”. А тогда, в то время, когда война столкнула меня с бестиарием и его помощником, всё ещё было не так масштабно. И, да, у нас были поездки домой в тыл “на ротацию”. И это был совсем другой, разительно отличный от уже привычного нам, мир. Параллельные реальности.

И вот в один из таких отпусков со мной по палантиру связалась Мавка и пригласила на премьеру пьесы. Неожиданно, да? С её слов следовало, что постановкой занимаются её друзья. А я люблю театр. Но хожу туда редко. Честно говоря, почему-то решил, что это будет комедия. Название “Погани дорогы” (“Плохие дороги”) навевало подобные мысли. Ну, дороги у нас действительно… поганые. Тут никто не поспорит. Даже вон, у какого-то зам. министра инфраструктуры колесо у телеги отлетело. Но потом оказалось, что само приглашение — не единственная неожиданность.

Мероприятие должно было происходить в здании, напоминавшем НИИ времён Мордорского Союза. Как я позже выяснил, это был центр, названный именем урк-хайского кинорежиссёра тридцатых годов, который верой и правдой служил Саурону, но почему-то стал одним из символов независимой Урук-хайи. Во времена же Союза здесь располагалась Минас-Тиритская кинокопировальная фабрика.

Как только я отпустил извозчика, то тут же на ступеньках этого здания столкнулся с Мавкой, которая была не одна, а… с мужем. Это и была вторая неожиданность. Да, некоторые женщины любят играть в подобные игры. Пока ждали ещё кого-то на ступеньках перед входом, разговорились. Ну, говорил не я, а он.

— После Мей-дана культура расцвела! — вещал муж Мавки. — Урук-хайя в этом году выпустила на сорок сериалов больше, по сравнению с прошлым четырнадцатым годом.

— Ага, — согласился я. — Жить стало лучше, жить стало веселей!

Как позже я узнал, такая восторженность по-видимому была связана с тем, что он был допущен к государственному корыту и сидел на айтишных подрядах.

— Я бы пошёл воевать, — рассуждал он, поддерживая разговор ещё с кем-то, — но не на передовую. Лично убивать бы не смог. Может быть в артиллерию. Управлять катапультой или требушетом.

“Ага, — подумал я. — Так чтоб не смотреть в глаза тому, в кого стреляешь. И не видеть дело рук своих. Дёрнул за рычаг. Нажал на кнопку. А где-то там кого-то разорвало на части. Кого-то абстрактного и где-то далеко.”