Как бывает наутро после диких бурь, после смерти Проказы наступило странное затишье. Даже телескоп Лемуана не шевелился. Однако зло свершилось: в придворном воздухе витала тягостная мнительность. Слуги стали еще бдительнее прежнего. Слишком горячий или слишком остывший суп, слишком острый или слишком тупой нож… – как знать, не сочтут ли какую оплошность за покушение? От вездесущих свекольников было не по себе, но больше всего народ боялся Тибо, некогда самого милого принца во всех Северных землях. Чем больше король терял лицо, тем больше костров разжигал манифест Т. Б. Читатели переписывали его на упаковочной бумаге и тайно распространяли, называя себя «тебеистами» и чокаясь за революцию.

Это не могло не дойти в конце концов до ушей Гийома, который, щадя Тибо, никак не решался пересказать всё ему. Но так как еще немного, и король стал бы единственным, кто не знает о существовании такой бомбы, капитан не мог откладывать разговор дольше. Он решил сообщить об этом во время обеда, в присутствии Элизабет и Эмы, чтобы они смогли сдержать Тибо, если новость его слишком взбудоражит. Манфред также был рядом, но поскольку умел становиться незаметным, Гийом его почти и не замечал.

Одного слова «Власть» было довольно, чтобы Элизабет вдруг раскраснелась, а Эма прыснула со смеху.

– Что с вами такое? – удивился Тибо.

– Сир, это… э-э… заглавие одного революционного манифеста, – объяснил Гийом. – Сам я его не читал, поскольку раздобыть его трудно, а при дворе – практически невозможно.

– Вы меня заинтриговали. Я непременно хочу его заполучить. Разыщите его для меня, капитан, во что бы то ни стало. И кто автор?

– Некий Т. Б., сир. Больше о нем ничего не известно.

– Возможно, из законников, – предположила Элизабет, – или изучающих философию…

– Словом, гений, – постановила королева.

– Ты что-то знаешь об этом, Эма?

– Совсем немного. Я всего-то пять раз его прочла.

Тибо откинулся на спинку стула. Гийом поперхнулся.

– Пять раз? Ты ПЯТЬ РАЗ прочла этот манифест? И как тебе удалось его раздобыть?

– Очень просто. Я знакома с изумительным библиотекарем.

Гийом резко повернулся к невесте. Он вдруг усомнился во всем, что знал о ней прежде. Элизабет аккуратно положила нож с вилкой.

– Послушайте, мальчики. У вас было полно других дел, и мы не хотели вас отвлекать.

– Отвлекать? ОТВЛЕКАТЬ? Но это же прямо касается политики! – стал горячиться Тибо.

– Я боялась, как бы ты не упал в обморок, – сказала Эма в оправдание.

– А то, что осталось от фрески, не рухнуло тебе на голову, – улыбнулась Элизабет.

Тибо хлопнул по столу ладонью.

– Всё, хватит! Скажите нам лучше, что там написано.

Элизабет с Эмой переглянулись.

– Тебе слово, Элизабет, – любезно уступила Эма. – Зачитай свое любимое место.

Они обе так тщательно изучили текст, что могли воспроизводить его наизусть целыми главами. Элизабет начала:

– «Монархия, определение: система наследования, отдающая всю власть в руки одного человека. Самое пагубное следствие: постоянная опасность как некомпетентности, так и диктатуры. Доверять судьбы народа прихоти единственного человека – сродни броску костей. Второе следствие: неизбежность создания класса слуг, обреченных удовлетворять желания государя и его окружения, не имея возможности определить себя иначе, чем через повиновение. И справедливое, счастливое, процветающее королевство Краеугольного Камня, эта жемчужина Северных морей, являет собой прекрасный тому пример. В услужении здесь находятся лучшие работники, какие только могут быть, этот класс сияет своей безупречностью и отличается полным отсутствием воли к самоопределению. Это не просто класс слуг, но класс рабского служения, где идея свободы выветрилась до полного исчезновения; у слуг нет собственной индивидуальности, отдельной от их хозяина. Если говорить о диктатуре, недавно королевство Краеугольного Камня тридцать шесть часов находилось в руках принца, способного разрушить его одним взмахом скипетра. Совет из десяти старейшин – лишь напрасная иллюзия. Хороший монарх действительно окружает себя мудрейшими; однако плохому ничто не стоит окружить себя своими сообщниками, тем самым получив над Советом полную власть, или же просто распустить его и править в одиночку. А что народ? Народ, определение: марионеточная группа людей, руководимая сменяющими друг друга правителями. Народ приспосабливается. Народ лишен голоса. У народа отрезан язык, как это порой случается в Краеугольном Камне. Безусловно, на коронации именно народ вручает мантию и скипетр будущему монарху. Это призвано означать, что именно народ решает доверить ему власть. Но то лишь символическое действо длинной в полминуты. Нужно сделать его действительной и постоянной реальностью».

Память Элизабет поразила их не меньше, чем текст. Гийом слушал внимательно, следя за реакцией Тибо. Он видел, как с каждым словом тот меняется в лице, постоянно чешет подбородок, барабанит пальцами по салфетке, перекладывает ложку. Элизабет замолчала, и все взгляды устремились на короля. Он безмолвствовал, и все уже боялись худшего. Теперь он выследит Т. Б., чтобы отбить об него кулаки?

Нет.

Тибо развел руки, как будто хотел обнять всех присутствующих.

– Это же потрясающе! Где искать этого Т. Б., чтобы вручить корону? Наконец хоть один разумный человек на этом спятившем острове!

Он придвинулся к Эме с горящим взглядом:

– Что он еще пишет? У него есть соображения, чем заменить монархию?

Теперь Эма прочла по памяти:

– «Единственный способ создать справедливую, устойчивую и взвешенную систему – это вернуть народу голос. Народ должен выбирать – и не одного, а нескольких руководителей государства, и по их делам решать, удовлетворяют они его нужды или нет».

– Дать голос народу… – проговорил Тибо. – Как же раньше об этом не подумали…

– «Конечно, – продолжала Эма, – эта система работает лишь при одном условии: если народ политически подкован. Народ невежественный может избрать узурпаторов, лжецов или харизматичных тупиц. И тогда все вернется к исходной точке».

– Гениально, он просто гений, – ликовал Тибо.

– А с чего ты решил, что это он, а не она? – подловила его Эма.

Тибо с Гийомом подняли брови. Им почему-то даже в голову не пришло, что автором может быть женщина.

– Ну а если это мужчина, – заметила Элизабет мечтательно, – то он наверняка высокий, сильный красавец. Молодой, энергичный, прекрасный наездник…

– Давайте считать, что это женщина, – перебил ее Гийом, сам не будучи ни высоким, ни особенно красивым или сильным и предпочитая лошадям корабли.

Но Элизабет улыбнулась ему со свойстенным семейству Отой обаянием, и он успокоился.

– Подумать только, то-то мне все казалось, что я очутился на троне по чистой случайности, – размышлял вслух Тибо (унаследовавший то же обаяние).

Голос его звучал будто издалека, а взгляд замер на букете сухих цветов.

– Почему я? Как часто я мучился этим вопросом. Что ж, вот и ответ: нет ни одной весомой причины, почему на этом месте должен быть я. К тому же ремесло монарха мне кажется чем-то немыслимым. Оно пожирает меня, я от него сгораю, гасну. Решено. Как только беды будут позади, я займусь этой книгой, изучу ее и буду действовать.

– Сир, вы… отречетесь от престола?

– Я бы уже это сделал, капитан, причем охотно, если была бы приемлемая альтернатива. Но пока единственная альтернатива – мой брат, я буду цепляться за трон всеми руками. Но если вдруг найдется третий путь, откроются новые горизонты.

Гийом скрестил руки, разнял их, скрестил снова. Он, дни напролет проводивший в кабинете короля, никогда, ни за что бы не подумал, что король так легко готов расстаться с короной. Однако нужно было его предостеречь:

– Осторожнее, сир. Этот Т. Б. хочет вашей головы.

– Нет-нет, ему и своей вполне хватает. К тому же моя принадлежит только мне. Если я верно понял, все, что ему нужно, – моя власть, причем не для себя, а чтобы передать народу.