– В чем именно ты обвиняешь меня, Эма?

– В жестокости!

– Что, прости?

– В несправедливости!

– Но…

– В злоупотреблении властью!

– Эма…

– В дискриминации!

– Ты точно обо мне говоришь?

– О ком же еще?

– Я как-никак женился на рабыне!

Просторный королевский кабинет вдруг сделался невыносимо тесным. Тибо закусил щеку до крови. Он не должен был. Эма довела его до черты, но он не должен был. Она повернулась к камину и – невероятно – опустила голову. Гийом в крайнем смущении шагнул к двери.

– Я ТЕБЯ НЕ ОТПУСКАЛ, ЛЕБЕЛЬ, СЕЙЧАС ЖЕ ВЕРНИСЬ!

Гийом вернулся обратно за кресло, прямой, как оловянный солдатик. Тибо протянул вперед руки.

– Эма. Прости. Посмотри на меня.

Она все глядела в огонь. Рабыня, рабыня. Вдобавок мысль о том, что Сири распоряжаются как разменной монетой, будила в ней горькие воспоминания, одно за другим.

– Эма… – взмолился Тибо.

Она не двигалась, только ворошила кочергой угли. Капитан невольно искал глазами ближайший выход. Окно – правда, его пришлось бы разбить. Так что он остался стоять, прокручивая в голове ситуацию. И поскольку Тибо обратился к нему на «ты» в присутствии Эмы, он ответил тем же, рискнув предложить компромисс:

– Вытяни из Виктории как можно больше сведений, Тибо. До полуночи еще есть время.

Эма повернулась к нему.

– Она высокомерна. И сильна. Взять ее можно только измором.

– На это уйдет целая жизнь… – вздохнул Тибо.

Он заходил кругами, глядя в ковер, и вдруг поднял голову, будто его осенило.

– Знаю, – сказал он, – знаю! Жакар сам придет за Викторией.

Капитан разнял скрещенные руки. Он чувствовал, что за этим последует какая-то опасная идея.

– Почему?

– Потому что я повышу ставку. Я предложу ему кусок еще жирнее.

– Какой еще кусок?

– Себя.

Слово повисло в тишине; так падает в воды пруда свинцовое грузило.

– А взамен пусть он лично приведет мне Сири.

– Ты задумал… поединок? – ошеломленно догадался Гийом.

– Очевидно, того же хочет Жакар. Мыс Забвения… Четко очерченное, ограниченное пространство, вдали от всех, в такой безумный час. Классика. То, что надо.

В ужасе Гийом напряг мозг, чтобы срочно придумать возражения.

– Тебе нужно будет послать ему вызов, Тибо. А ты ничего не можешь ему послать – ты даже не знаешь, где он.

– Голубь знает. Он живо туда долетит.

Тибо был прав: почтовые голуби знают лишь одно направление – к своей голубятне. И откуда ни летят, всегда ее находят. Жакар сам устроил все так, чтобы получить ответ.

– Чтобы оправдать поединок, нужно оскорбление, – продолжал возражать капитан.

– Оскорбление, Гийом! Да их не перечесть. Само его присутствие на острове – уже оскорбление короны.

– Дуэль – тоже оскорбление короны.

– Ничего, корону я с собой не возьму.

– Это противоречит законам и нравственным устоям королевства, Тибо. Что ты скажешь на это?

– Чрезвычайные обстоятельства.

– Это недопустимый ход.

– Допустимый.

– Недопустимый.

– Допустимый, только на этот раз.

– Ты порочишь обычаи.

– Разве порок – стремиться защитить свой народ?

– Ну и как ты будешь биться, Тибо, с твоим-то больным запястьем и без лучевой артерии?

– У меня, представь себе, две руки. И назови еще кого-нибудь, кто владеет мечом?

– Мастер Бове.

– Забудь про Бове. Я или никто.

– Жакар прекрасный фехтовальщик.

– Я знаю его слабости.

– Но ночью, в темноте, Тибо… Вы же ничего не увидите.

– Поставим факелы.

– Факелы! То-то зрителей набежит.

– Я сам их зажгу, когда будет нужно.

– Он придет не один.

– Никто не приходит один на дуэль, Гийом, ты сам знаешь. Нужно по свидетелю с каждой стороны.

– И кто станет твоим?

Тибо на секунду запнулся и сказал наугад:

– Овид.

– Овид? Почему Овид?

– А почему бы и не Овид?

Тон его становился все тверже. Гийом, исчерпав доводы, вцепился в спинку кресла. Он видел на лице короля знакомую решимость, которая означала: для него эта мысль – уже свершившийся факт. Но Эма знала главное возражение:

– Ты не сможешь его убить, Тибо. Ты мне сам говорил.

– Поединок не всегда кончается смертью.

– Поединок для удовольствия – да, но это будет дуэль до победного конца.

– Но не обязательно смертельного.

– И как тогда быть с победой?

– С победой? То есть с «Викторией», а? – улыбнулся Тибо, – ей-то я и займусь.

И, не давая им что-либо прибавить, он вышел, оставив их в огромном пурпурном кабинете. На Эму было больно смотреть. Гийом раздумывал, как бы ее утешить, но и смущался как никогда.

– Госпожа, я…

– Снова прямо к волку в пасть… – перебила его Эма.

– Что вы имеете в виду, госпожа?

– Капитан, вы правда считаете, будто Жакар боится, что Виктория заговорит? И потому спасает ее только сейчас, когда мы ее поймали?

– Да, госпожа, так я и думаю.

– Вы ошибаетесь. Совсем наоборот. Жакар ждал, когда Виктория попадется. Ему нужна была разменная монета, чтобы приманить Тибо.

– Но ведь не Жакар вызывает короля на поединок, госпожа.

– Жакар не может сам требовать поединка. Он надеялся, что это сделает Тибо. Они поняли друг друга с полуслова.

Она тяжело вздохнула.

– Как братья.

Виктория очнулась от липкого сна: щека пристала к камню, волосы мокрые от сочащейся из ночного горшка жижи. «Встать!» – раздавался в голове повелительный голос. «Встать!». С тех пор как она оказалась в этой мерзкой комнате, в дверь постоянно стучали кулаком. Но никто не входил. Они мешали ей спать, они изматывали ее. Однако на этот раз – «Встать!» – в комнате был голос, настоящий голос. Нужно было сделать усилие, открыть глаза.

Она подняла свинцовые веки и увидела желтый свет. День? Ночь? Как узнать? Затем она разглядела сапоги на толстой подошве, прекрасно скроенные, с крепкой шнуровкой и аккуратной двойной строчкой.

– Встать, я сказал.

Она с трудом подняла голову. Затылок болел, от запаха мочи ее мучил стыд, от холода ломило кости. Высоко-высоко над ней – как ей казалось – возвышался король, подбоченившись одной рукой и держа в другой факел. Она невольно залюбовалась его статностью и удивилась седине волос. Тогда, в колодце, она плохо его разглядела. В колодце. Ха-ха. Заваленный помоями туннель. По ее же приказу. И никакого Жакара в колодце. Только отбросы. Она сказала: «Жакар, тебе надо уходить». И он ушел. По ее приказу. Ха-ха. Король в помойке! Она захохотала как безумная и стала кататься по полу.

Тибо наблюдал за ней, опасаясь, не перестарался ли он. Он устроил ей пытку, сам того не желая?

– Встать! – повторил он сурово.

Виктория поднялась на корточки, потом проковыляла на босых подкашивающихся ногах к стене и привалилась к ней. Руки бессильно висели, зато она высоко подняла голову и бросила на него полный презрения взгляд.

– Король-неудачник, – сказала она.

Значит, в своем уме. Тибо шагнул вперед.

– Ну а ты? Ты теперь – никто, Виктория Доре.

– У меня будущего больше, чем у вас.

Тибо отметил, что она не решается говорить ему «ты», как говорила вчера Эме. Возможно, он еще имел в ее глазах какую-то власть.

– Поговорим о твоем будущем. Оно существует лишь в том случае, если ты поможешь схватить моего глупого брата.

– Он в изгнании.

– Я знаю, что это не так. Ты знаешь, что я это знаю. Не будем терять время даром.

– Будь он глупым, вы бы его уже нашли.

– Так я его и нашел.

Ногти Виктории впились в стену. Он лжет. Он ведь лжет? Там, где прячется Жакар, никто и не подумает его искать.

– Но если я пошлю людей взять его штурмом, будут лишние жертвы. Я хочу выманить его из норы, и для этого мне нужна приманка. Он, конечно, не стал тебя искать, но мало ли? Вдруг ты его еще интересуешь.

Всю ночь Виктория выстраивала защиту от этого довода. Да, возможно, Жакар ее бросил. Но этого еще недостаточно, чтобы сдавать его Тибо. Несмотря на всю ее порочность, у нее был собственный кодекс чести. Своя любовь и свое самолюбие. И они сияли, несмотря на грязную комнату и полное унижение, сияли как камни той сказочной подвески, которую Жакар рискнул ей подарить. Честь и любовь, нетронутые, переливающиеся: всю ночь она начищала их до блеска, чтобы они сверкали в темноте. Даже отгороженная от мира, униженная, она продолжала жить в победоносном сиянии, будто предначертанном ее именем.