Последовала долгая тишина, во время которой немой парадоксальным образом подбирал слова. Комнату заполнило его тяжелое дыхание.

– «КОЛЕСНИЦА», – наконец составили слово его веки.

– Колесница? Что это значит?

– Это карта Таро, которую я вытянул в прошлом году, – объяснил Лисандр.

– У нас есть карты Таро? Здесь, на острове?

– Мы нашли их среди завалов в обсерватории, после пожара.

– Пожар…

О тех туманных днях у Тибо не осталось ни малейших воспоминаний.

– И что означает эта колесница?

– Она находит равновесие между светом и тьмой и ведет других как проводник, вроде бы так.

Тибо оглядел Лисандра. Покатые плечи, мятая куртка, опаленная бровь, под носом – засохшая кровь: меньше всего он походил на того, кто ведет других.

– Ладно. Что сказать? Поздравляю. Итак, Блез? Я вам рассказываю о бедах королевства, а вы даете мне извозчика?

Блез моргнул один раз.

– Я утомил вас, сам виноват. Простите. Сколько я отдал бы за то, чтобы узнать, что сделали бы вы с этим проклятым Жакаром.

Блез хранил бесстрастный вид познавшего суть вещей. Предаваясь размышлениям, он полностью освободился от злобы, и теперь не мог судить о других плохо. Думая о Жакаре, он видел, что им руководит непонимание и некое помутнение. Он сравнивал жажду власти с зависимостью пьяницы. Его кровавый и жестокий путь будет долгим и несчастным для него. И излечиться он сможет лишь при исключительном, все переворачивающем потрясении, пройдя настоящее чистилище. А это маловероятно.

С притиснутым к груди подбородком, с полным горлом мокроты и как никогда ясной головой, Блез изо всех сил старался не моргать. Как всякий, в ком живет что-то великое, он полагал, что слова слишком скудны, чтобы это выразить, а движения век – и того скуднее.

– Блез, что вы посоветуете? – настаивал, однако, Тибо.

Блез посмотрел ему в глаза с непоколебимой ясностью. Если бы взгляд его можно было отделить от тела, его сочли бы бессмертным. Он составил короткую фразу. Всего в три слова. Однако, когда король вышел из комнаты, лицо его было белее волос.

Ночь тянулась, холодная, аспидная. Дождь с ледяной крупой шуршал за окном почти по-дружески. Он заменял шум дыхания, которого почти уже не доносилось от постели Блеза: каждый вдох – плод отчаянной борьбы. Пламя едва трепетало над оплывшей свечой, которая догорала, как и Блез. Лукас давал умирающему не больше нескольких часов.

Блез, этот гурман, друг безумцев, перешагнувший в своем любопытстве пределы земного, успел распробовать каждый миг, прожитый на этом свете, и ничто больше не держало его здесь. Четыре дня назад он дал королю свой последний совет. Это был его вклад в будущее королевства.

Лисандр проскользнул в комнату и рухнул на стул. Перебарывая себя, он пришел дежурить у постели умирающего. Он смотрел на Блеза, хоть и не хотел ничего видеть. Ему казалось, что он должен как-то выразить своему учителю признательность, пообещать, что порыбачит за него на лосося в излучине реки и когда-нибудь отпустит соколят на волю. Еще он должен был поблагодарить его за подарок: бесценную шапочку Клемана де Френеля, которая якобы должна его защищать (от чего именно?). Но Лисандр был не в силах раскрыть рот. Он ничего не говорил и ничего не чувствовал, кроме какого-то плотного и тяжелого комка над желудком. Плотного. Тяжелого. Что это, сталь? Лед? Ледяная сталь. А сталь, по крайней мере, не гнется; она стойкая.

Блез витал между явью и сном. Он знал, что если отпустит себя, то уже не вернется. И хотя сам Лисандр ничего не чувствовал, Блез прекрасно ощущал, что его ученик – как запечатанная в бутылке буря. Он вспоминал их первый урок: отыскать ключ от обсерватории. Теперь шел последний: его темой была смерть, а задание оставалось все то же – снова отыскать ключ в обломках. Но только Лисандру под силу найти ключ к собственной душе. Он не может вечно прятать ураган внутри себя, подавлять его, чтобы не страдать. Да и знает ли вовсе он об этом урагане?

Ночь тянулась, ледяной дождь крепчал. Лисандр не стал дожидаться конца. Слишком больно было в животе. Блез умер, как только он вышел.

Тем временем в другой части дворца Тибо спал крепким сном под огромным красным балдахином, а в сгиб его локтя утыкался холодный нос Эмы. Обрывки фраз, которыми перебросились за окном стражники, вплелись в его сон. Все было прекрасно, пока огромная пятерня Овида не вырвала его из грез в реальность.

– Сир… Простите. Идемте. Нужно…

Баталер пытался шептать, но голос его не был на это способен. Тибо укрыл Эму потеплее, схватил халат и пошел в кабинет, ища по пути рукава.

– Что-то важное, Овид? Потому что если не важное, я…

– Блез де Френель скончался, сир.

Тибо не надел второго рукава. Он опустился на стул черного дерева, как будто новость требовала от него срочных распоряжений. Но сев, он тут же понял, что от него ничего не требуется. Он уже собирался встать, когда Манфред слегка коснулся двери костяшками пальцев.

– Ах, ваше королевское величество, вижу, вы уже в курсе, – произнес камергер, напряженный сильнее обычного. – Мне нужны будут некоторые уточнения касательно похорон.

– Королевский наставник, Манфред, сверьтесь по вашему «Руководству».

Манфред прищурил глаз.

– Королевский, сир?

– Блез де Френель был наставником Лисандра, – напомнил Тибо так, будто было очевидно, что Лисандр – член королевской семьи.

Пока Манфред медлил с ответом, в дверях показалась Эма. Волосы у нее торчали во все стороны, припухшие со сна глаза придавали лицу детское выражение. Она была в бирюзовом шелковом неглиже с цветами и райскими птицами, – воплощение цветущей непосредственности тропиков.

– Блез? – догадалась она, и вместо ответа Тибо открыл ей объятия.

Эма подошла, он обнял ее за талию. Овид тактично вышел в коридор.

– Который час? – поинтересовался Тибо.

Всякий раз, когда король задавал этот вопрос, Манфред был близок к удару. Он подарил королю часы, замечательные часы, но прожили они у него недолго. В отместку он всегда отвечал еле слышно и неопределенно.

– Ранний, ваше королевское величество.

– Ранний, значит. Что ж, тогда подождем, пока ничего предпринимать не будем. Не станем же мы погребать Блеза до рассвета. Разве что начертите на его двери красный крест…

Манфред удалился. В двух шагах от дверей он лоб в лоб столкнулся с Гийомом, который бежал, хромая, в сторону кабинета.

– Ты уже встал, Тибо? – бросил капитан, входя без стука. – Уже слышал?

– Да, да…

– Наконец-то радостная новость!

Гийом весь сиял – особенно в новом кителе, сменившем пропитанный нечистотами камзол; все содержимое карманов он так и перенес в него, не глядя. Тибо смотрел на него и не знал, что ответить. Он не чувствовал никакой радости.

– Сколько дней все ждали… Уже и не верилось… – продолжал капитан.

– Да, знаю, и все же… он ведь умер, – сказал Тибо нерешительно.

– Он умер?

– Да… умер.

Капитан вдруг разом расслабился. Как будто десять лет свалились с его плеч, и он поднял руки к облупившейся фреске.

– Надо это отпраздновать! – воскликнул он. – Будем веселиться сутками напролет, дни и ночи!

Он тряс головой, будто не веря, и все повторял: «Он умер, ха-ха-ха!» – и вдруг засыпал Тибо вопросами:

– И отчего он умер? Где? Когда? Как? Расскажи. А что пес? Что будем с псом делать?

– Каким псом?

– Его псом!

– У него был пес? – удивился Тибо, вопросительно взглянув на Эму. Она помотала головой. – Пса никакого нет, – заверил Тибо капитана.

– Погоди, ты о ком говоришь? – удивился Гийом.

– О Блезе.

– Блезе де Френеле?

Гийом изменился в лице.

– Блез умер?

– Этой ночью. А ты о чем сейчас говорил, Гийом? Хорошая новость?

– О Виктории Доре. Мы ее взяли, Тибо.

Виктория не возвращалась в усадьбу Ис. Не встречалась ни с кем из своих светских знакомых. Помощники судьи обшарили всю Центральную провинцию и нашли много всего незаконного, но только не беглянку. На ее след случайно напал один браконьер с Плоскогорья. Уже несколько дней кто-то постоянно опустошал его капканы. Среди следов оленей, переставших ходить на водопой к привычным местам Верной, попадались человеческие следы. Кто-то портил его незаконную охоту, а ничего нет хуже обворованного вора. Он пошел по следам, намереваясь разрубить подлеца на куски.