Все следующие три дня, пока Джон медленно поправлялся, я размышляла. Что мне дороже — любовь или мечты? Так ли крепка моя любовь, чтобы простить ему ложь последних месяцев? Любит ли он меня на самом деле, или поддался страсти? Может ли любовь быть единственным смыслом моей жизни?

Как же мне не хватало матушки, ее советов и слов поддержки! Как жаль, что мы не можем всю жизнь полагаться на мягкий голос наших матерей, и быть защищенными от мира в их крепких объятиях.

Но я знала ответ. Знала с самого начала. Мои чувства к Джону не изменили меня. Сделали глубже, больше, открыли глубины, о которых я раньше и не подозревала, но саму суть не изменили.

Потому на утро четвертого дня я взяла оставленный леди Изабель мешочек с деньгами, в последний раз поцеловала Джона, и ушла. Джона впереди ждал сложный путь, но он сделал свой выбор и боролся до последнего. Я тоже хотела побороться за себя.

У замка меня ждали ректор Жак и Вив.

— Что вы тут делаете? — растерянно спросила я. Прощание далось мне тяжело, и хотелось уйти молча.

— Давно хотел поездить по стране, применить знания на практике, так сказать.

— А как же Университет?

— Гийом о нем так печется, вот пусть и достается этому мальчишке с потрохами.

— А ты?

Вив потянулась, словно кошка.

— А мне заплатили, чтоб я позаботилась об удобном транспорте и охране. К тому же, давно думала расширить свое дело. С удовольствием посмотрю, что могут предложить деревни нам на пути. Ну так что? Ты знаешь, куда мы едем?

Я сжала медальон шаманки, и сощурившись, улыбнулась первым лучам солнца.

— Да.

Мы отправлялись в будущее. И я приложу все усилия, чтобы сделать его светлым.

— Давай-давай, не кричи! У меня роженицы не так верещат, как ты! — приговаривала моя ученица, привязывая Уила к столу. Мальчишка умудрился спозаранку залезть на необъезженного коня, да так с него свалился, что себе ногу переломал. Нужно было вправлять кости. Уил смотрел на меня с ужасом, Лиззи — с предвкушением, ожидая понаблюдать за процессом. Костоправление было ее любимым разделом, но в деревушке часто его не применишь. Поэтому и просилась уже полгода в дорогу, все ворчала, что засиделись мы на месте. Я тщательно вымыла руки. Перелом был нехороший, открытый — придется вытягивать кости и вставлять обратно. Что ж, хотя бы энтузиазма Лиззи должно хватить на всю процедуру.

Девочка меня не подвела. Пару лет назад ее привела Вив, говоря, что в деревне сжечь как ведьму хотели. Дядюшка Жак еще тогда посмеялся, что всех больно любознательных если жечь, кто ж тогда лечить да науку развивать будет, сжалился над ней и взял. Лиззи в нашу компанию влилась быстро — бойкая, не боявшаяся работы, и любознательная, она пришлась в пору и в трудные времена, и в веселые. Вправив ногу Уилу, я только думала присесть, как прибежали от Матии — та рожать начала раньше времени. Лиззи пришлось оставить с мальчиком — первые часы за ним нужно было следить, чтоб ни заражения, ни лихорадка не началась, да чтоб дуростью своей повязку фиксирующую не сбил, ну и поить лекарствами. Она поныла, конечно, но осталась. Наверняка все правильно сделает, она девочка хорошая.

Матия рожала немного раньше срока, но я за них не переживала. Только вот зря я раньше времени расслабилась — ребенок-то не шел никак. Я уж с Матией и за руку вокруг дома прошлась, и положение мы меняли, и на живот нажимала — все никак. Муж-то ее, кузнец местный, в два раза девки был больше, не удивительно, что и ребенок большой. Я послала за дядюшкой Жаком. Тот пришел, осмотрел, поохал, да приказал родовые палочки тащить. Я напряглась — таким инструментом раньше не пользовалась, а он мне их в руки протянул.

— Мои-то дрожат, вреда больше причиню. Так что слушай и делай.

Ребенка с трудом удалось вытянуть. Крови было — море, думала роженица у нас на руках и помрет, но умелая повитуха, да советы дядюшки ей жизнь спасли. Только вот сможет ли Матия детей других родить, я не знала. На всякий случай сказала, чтоб за малышом приглядывали, как за зеницей ока, и чуть что — сразу ко мне бежали, даже в самую глухую ночь.

— Не бережешь ты себя, Мария. Смотрю на тебя, и думаю, сколько можно отдавать доброты, любви и заботы людям — ведь должен же когда-то источник иссякнуть. Но в тебе он неисчерпаем, — дядюшка Жак потрепал меня по голове, словно малое дитя. Я закрыла глаза и прислонилась к нему. Помощь людям в дороге, наставление деревенским лекарям, повитухам и травницам словно вливали в него жизнь. Бывшего ректора Университета было не узнать.

Но о любви и заботе, то было неправдой. Бывали времена, когда я опускала руки, и могла только плакать. Когда тоска по Джону становилась невыносимой, и хотелось выть от чувства одиночества. Особенно в снежные зимы, когда за окном бушевала метель, и казалось, что она не закончится никогда. Или когда мой пациент, которого я лечила, не спав ночами, умирал. Чувство бессилия наливало мои руки железом. Я постоянно задавалась вопросом — стоит ли пытаться, если результат моих стараний лишь замедляет смерть на пару мгновений? Но дорога, новые знания, старые и новые друзья, и благодарность людей, спасти которых нам удалось, заглушали эту черную тоску, постепенно превращая ее в легкое сожаление. Рядом со мной были люди, которые любили меня, и в каждом из них я черпала силы и любовь.

Вновь наступила весна. Мир укутался яркой зеленью, зацвели яблони и первые цветы. Кругом стоял аромат сочных трав, мокрой земли и свежей воды. В такие дни как сегодня, когда удалось спасти и мальчонку, и Матию с малышом — бессовестно хотелось жить и смеяться. Обнять весь мир, подняться в горы, изведать неизведанное.

Дядюшка Жак чуть отстал, и я взяла его под руку, помогая идти. Он бросился в это путешествие с энтузиазмом, который и представить было сложно. Встречаемые нами ученицы шаманки, стоило показать им медальон, свободно делились знаниями, вступая с дядюшкой в жаркие перепалки. Бывший ректор не верил в духов, только в науку. Шаманки же полагались на шепот природы и ее волю. Дядюшка Жак часто посылал письма новому ректору Гийому со своими находками. В доме мы оборудовали ему лабораторию. Сама бы я в жизни не догадалась, как все эти склянки можно использовать, и творимое бывшим ректором больше походило на магию, чем на медицину, но результаты не переставали меня удивлять. Он открывал неизведанные травы, новые свойства известных трав, а так же измененные действия препаратов, в зависимости от их пропорций и сочетаний. Эту деревню он особенно полюбил — рядом были и горы, и речка, и пресное озеро, так что всяческой живности и трав поблизости было предостаточно. Летом и осенью он уходил на целые дни на поиски, и возвращался довольный. От бывшего ректора я научилась тому, чему за года не смогла бы выучить в Университете. Я была ему бесконечно благодарна, и заботилась, словно о собственном батюшке. С его любознательностью, любовью к природе и лекарствам, он словно заново расцвел, уехав из столицы. Если бы еще боль в суставах его так не мучила! Не он, ни я не могли придумать, как от нее избавиться — только уменьшить. Дядюшка Жак смеялся и говорил, что от старости нет лекарства.

Мы дошли до склона, который оба так любили. Тут цвели раскидистые старые яблони, сладкий аромат которых кружил голову. Весь склон был усеян ярко-красными маками, а внизу расположилось озеро, в котором купалась ребятня и взрослые, после полевых работ. Феодал деревни был рыцарем, и все время проводил на службе короля. Деревня управлялась его наместником, и, в отличии от нашей, хоть работы было не меньше, жители искренне любили хозяина. Он помогал едой в голодные зимы, лекарствами в поветрия, слушал людей и судил по справедливости. Удивительно, что такой человек существовал. По моему опыту общения с знатью, все они были лжецами, лицемерами и убийцами. Мы уселись на поваленное дерево, наблюдая за детьми. Несколько мужчин подкидывали мальчишек и девчонок, и те с довольными визгами плюхались в воду. Солнце садилось, и я могла видеть лишь очертания, но даже так, моего сына было видно и слышно прекрасно. Он был заводилой среди ребятни, постоянно чему-то их учил, хотя мне казалось, что сам он ходить и говорить выучился вот только вчера.