Я обняла его на прощание. Крепко-крепко, и поцеловала в лоб, как целовала бы брата, будь он у меня. Этьен дернулся — вряд ли после смерти семьи люди были к нему добры. Наверняка мы больше никогда не увидимся. Я ведь была для него лишь средством достижения цели — подобраться к Джону поближе, беспрепятственно проникнуть в замок, в момент суматохи добраться до барона. Но для меня Этьен был другом, который спас меня, делился едой и вином в дороге, помогал людям, которым так нужна была помощь. Тот мальчик в сундуке, маленький Ришар — интересно, каким он был? Стеснялся и сторонился чужих? Или был радостным ребенком, смело открывающим для себя мир? Каким бы он ни был, полностью он не исчез. В Этьене осталась доброта, и смелость, и способность дружить.

— Этьен, ты сильный, — вернула я ему слова, сказанные совсем недавно или целую вечность назад. — Не потеряй себя, приняв решение. Чтобы ты себе не надумал, вор Этьен навсегда останется моим другом. Он всегда может вернуться ко мне, получив еду и кров. Я буду молиться за спасение твоей души.

Я ушла. Оставила позади молящего о помощи, умирающего барона Гессе, и даже почти не чувствовала угрызений совести. Меня пугало, что он своей смертью, грязью и ядом затащит Этьена в ад, из которого тот не сможет выбраться. Но пора было повзрослеть, и понять одну простую вещь — нельзя помочь людям, которые помочь себе сами не желают.

В коридоре было тихо. Мне нужно было на свежий воздух — голова кружилась. Этот день едва перевалил за половину, а я будто год прожила. Я не очень понимала, что теперь буду делать. В Университет мне не вернуться. Пойти в деревню травницей? Да примут ли девчонку без кола, без двора? Да и куда и как идти — в карманах ни запасов трав, ни монет. Впрочем, — тут мои шаги замедлились, — я ведь могу поискать шаманку, к которой говорил Джон. В замок вот так запросто я еще раз вряд ли попаду, так что пропадать шансу?

Ноги едва шли. Необходимость я понимала, но совсем не чувствовала. Одолевали сомнения — а коли меня поймают в замке, что я им скажу? Будет ли меня почтенная шаманка слушать, или как магистры в Университете — отмахнется? Да и сил переживать никаких не было — из меня словно высосали все эмоции, страх утра, удивления дня, и печаль, смешанная с сожалением и ужасом, что я оставила за закрытой дверью вместе с Этьеном, напоминали тяжеленные камни, заполнившие мои карманы, и делающие каждый шаг едва посильным.

Через пару поворотов я набрела на служанок, активно о чем-то шепчущихся. Увидев меня, они нахмурились.

— Чегой-то ты тут делаешь?

— И вообще кто таков?

— Ищу шаманку. Я оруженосец Джона. То есть Его Высочества. Величества? — я моргнула. Запуталась в двух фразах. Удачно начало, Мария!

— А! Дык дохтора все у покоев Его Величества нового собрались. Там и шаманку найдешь.

Они указали мне направление. Чем ближе я подходила к покоям Джона, тем больше людей толпилось в коридорах. Мимо бегали обеспокоенные слуги. Люди переговаривались, кто тихо, хмурясь, кто празднуя и с вином. Один из рыцарей остановил меня, спросив, кто я, и что здесь делаю, ведь на слугу не похожа.

— Это со мной, — ответил ректор, стоящий позади.

Я удивленно оглянулась. Ущипнула себя за руку, но видение не исчезло. Передо мной и впрямь стоял господин ректор, и вечно недовольный магистр Гийом. Рыцарь отступил, но проследовал за нами. Мы зашли в просторную комнату. На кровати лежал Джон — без доспехов, без сознания. Я нахмурилась — рана ведь не была такой серьезной, почему же? Кроме нас в комнате был граф Монтрозе с детьми, и три пожилые женщины — одна облаченная в черный бархат, увешенная жемчугом, и с короной на голове. Наверняка матушка короля Георга, бабушка Джона. Позади нее стояла служанка, почтенно склонив голову. Третья — в простом хлопковом платье, с поясом, к которому было прицеплены непонятные инструменты и склянки. Ее седые волосы были заплетены в множество мелких кос, и были убраны под платок, расползаясь змеями по ее голове. Она приподняла рубаху Джона и внимательно осматривала ранение, которое кровило. Даже без представления было понятно, что она и есть шаманка, о которой говорил Джон.

— А, еще не помер в своем каменном гробу, старик? — голос шаманки был скрипучим, словно она редко им пользовалась.

— Нет, и сегодня своей смертью я тебя не порадую, Тюранта.

Шаманка обернулась. Ее лицо было изрезано морщинами, точно рассохшаяся земля трещинами, но глаза оставались ярко-зелеными и молодыми.

— Как Его Величество?

— Который в гробу, в темнице, или на постели без сознания?

— Побольше уважения! — прикрикнул граф Монтрозе, — вы говорите о короле в присутствии его царственной бабушки и невесты.

— Папа, успокойтесь, — ответил брат леди Изабель. Как активно эта семья помогала Джону вернуть трон, и сколько выгоды планировала получить. Наверняка они и снабдили его доспехами и оружием. А ведь могли не стараться — Этьен так жаждал отомстить, и ему так нужна была суматоха с вернувшимся претендентом на престол, что он бы и своровать оружие с доспехами не погнушался. Как много планов наложилось друг на друга, и как я умудрилась проморгать их все.

— У вас короли так часто меняются, я за всем не успеваю уследить. Что ты вообще здесь делаешь? — обратился шаманка к графу, будто к лавочнику. — Ты лекарь? Или рыцари, защищающие короля, теперь дерутся драгоценными перстнями, а не мечами?

Граф вздыбился, словно уличный кот, и вот-вот готов был зашипеть, но дама в черном перебила его.

— Милорд Монтрозе, прошу вас не устраивать сцен. Сейчас здоровье моего внука — самое важное. Остальное, о наградах, браке, местах при дворе — можно будет решить после. Или вы сейчас хотите обсудить распределение титулов? — голос королевы-матери был спокойным и размеренным, и в нем было столько власти, сколько я никогда не слушала. Я едва не разинув рот смотрела, как парой фраз она сумела выдворить графа с семьей из комнаты, никому не нагрубив и не угрожая. Вот это женщина! — А теперь. Кто-нибудь скажет, что с ним? И является ли моим внуком этот человек?

— Что будем делать, если нет? — с интересом спросила шаманка. Она продолжала изучать рану Джона, наклонившись. От ее пристального внимания я начала нервничать. Неужели где-то ошиблась? Травы перепутала? Кровохлебка от ран не помогает? Да нет же, ерунда какая-то в голову от волнения лезет.

— С прискорбием сообщим, что раненый в боях король Эдвард умер счастливым в окружении семьи и любящей его невесты. И вернем Георга из тюрьмы.

Я похолодела. Они могли? Вот так убить человека?! Но я ведь тоже только что оставила другого без помощи, могу ли спорить с ними? Могу ли я вообще раскрыть тут рот и сохранить голову на плечах?

— Ну так как?

Шаманка бесцеремонно стянула с Джона штаны. Я вскрикнула, закрыла лицо руками и отвернулась.

— Ну, на бедре шрам есть нужный, под мышкой — три родинки ниткой, да и пальцы — большой плоский, словно у вашего покойного мужа, а остальные длинные и изящные, как у его матушки. Это точно тот несносный мальчишка, что все деревья в замке облазил, и с половины из них попадал. Но если ваше сердце жаждет, я ночью разожгу костер, брошу подношения и спрошу у духов.

— Или мы можем просто вызволить из темницы мажердома прошлого короля. — добавил молчавший прежде магистр Гийом.

— Не думала, что в Университет доходят слухи из королевских темниц, — королева-мать говорила все так же ровно, то мне стало страшно от неприкрытой угрозы.

— Мы копим знания. В любом виде, котором они пред нами предстают.

— Не выращивайте слишком длинный нос, магистр. Иначе его придется отрезать вместе с головой.

Магистр склонился перед королевой-матерью, ничего не ответив.

— Все эти угрозы, безусловно, очень увлекательны, буквально встреча старых друзей, мне будто вновь шестнадцать, и я впервые вас увидела. Но, может, займемся, спасением этого ребенка?

— В том-то и проблема. Кровь не останавливается. Наверняка принял что-то, чтоб боль от раны заглушить. Если начнем лечить от яда не зная, что именно он принял, навредить можем больше.