— Сможешь сказать, это это такое? — старик кивнул на лежащие под рукой травы и коренья.
Засушенные желтые цветы я сначала приняла за нарциссы. Может, старик просто смеялся надо мной? Но аромат, глубже, древеснее, был совсем не похож на нарциссы. Тогда что? Я задумалась, пытаясь вспомнить книги отца Госса: полезные цветы, похожие цветы, редкие заморские цветы — о, вот оно!
— Краснодрев желтый?
Старик кивнул, и я расплылась в улыбке.
— Похвально, похвально. Это? — он указал на соседний засохший цветок. Странной формы, сверху листья заострены, точно у лилии, а снизу — будто один большой, надутый. Но именно форма и помогла мне — я ранее ничего подобного не видела, так что и вспомнить смогла сразу.
— Веренин башмачок!
— Молодец. А это что? — указал он на цветок с тонкими желтыми лепестками.
— Ромашка? — неуверенно ответила я.
— Почему сомневаешься?
— Выглядит, как ромашка, но вот только все предыдущие цветки были редкими, а этот такой распространенный. Вот поэтому и засомневалась.
— Неплохие знания, для твоего возраста. И неплохая интуиция. Это не ромашка, а арника горная. Совсем иная трава, совсем иное действие. Перепутаешь, и навредишь больному.
От стыда щеки покраснели. Но этот цветок и правда выглядел, как ромашка! А про арнику я и не слышала никогда! Теперь меня не возьмут? Придется возвращаться в деревню?
— Ты чего, рыдать что-ли, вздумала?
Я спешно вытерла глаза.
— Нет.
— Это правильно, слезы ничего не решат. Только красоту всю испортят. Неужто расстроилась, что травы не узнала?
Я кивнула.
— Глупости какие! Незнание — не причина слез, а повод учится. Да и кто б такие редкие травы с первого раза верно назвал — а ты с двумя справилась. Умница.
Меня, кроме матушки, никто и не хвалил никогда. Захотелось обнять старика, сделать ему что-нибудь приятное.
— Так я поступила?
— Что здесь происходит? — в двери стоял мужчина лет сорока, с маленькими злыми глазами и редкой бородкой. — Она вас беспокоит, господин ректор?
— Нет, мы беседовали о цветах.
Бородка посмотрел на меня зло, но я усилием воли улыбнулась в ответ. Не хотела ссориться с этими людьми. Я жаждала учиться у них. И я не позволю, чтоб моя гордость стала тому препятствием.
— Вам пора быть на лекции.
— Да, да, не ворчи. Кстати, сможем ли добавить еще ученика?
— Его? — Бородка с большим сомнением посмотрел на меня. — Он по рекомендации пришел?
Я покачала головой.
— Ты сможешь оплатить учебу?
— Сколько она стоит? — нервно спросила я. На мазях и травах я смогу заработать, да и повитуха в городе всегда нужна.
— Семьдесят золотых в год.
Я окаменела. Сердце ухнуло куда-то вниз. Я в жизни ни одного золотого не видела. Даже работай я днями и ночами, вряд ли и десятку смогу собрать за год.
— Нет. У меня нет таких денег.
— Как неожиданно, — произнес он, нисколько не удивившись. — Мы — лучший Университет мира. Сюда попасть можно только по рекомендации, отличившись в своем деле так, что твое имя у всех на устах, или оплатив учебу. Подходишь ли ты хоть под один из этих критериев?
— Нет, — выдавила я охрипшим голосом. Почему за все путешествие мне ни разу мыль об оплате в голову не пришла? Отец Госс всех учил бесплатно, вот и решила, что везде так же поступают? А Джон с Этьеном, знали ли они о правилах Университета, и молчал, потому что все равно было, или потому, что расстраивать меня не хотели?
— Тогда зачем тратишь наше время? Господин ректор, лекция. К нас приехали лекари, знахари и травники из соседних стран, чтобы вас послушать.
Старик смотрел на неугаданную мною арнику. Я тоже не могла оторвать от нее взгляд. Она и вправду выглядела как обычная ромашка, хотя не была ей. Прямо как я, да?
— Гийом, на тебе все финансы Университета. Не легкая работа. Но иногда я думаю — правы ли мы, что не даем диким травам шанса? Может, и у них есть полезные свойства?
— Вы заплатите за его обучения? — Гийом метафоры, видимо, не любил, и сразу переходил к делу.
— А если напишу рекомендацию?
— Вы ее бы всем писали — и тогда нам пришлось бы учить людей без бумаг и чернил, без библиотеки и под открытым небом — потому что зданием требует ремонта столько, сколько, мы в нем живем! А каменщики не желают принимать оплату травами или знаниями, или даже бесценными книгами! Им, как и кухаркам, как и торговцам, что привозят нам еду, подавай простое серебро да золото.
— И почему ты такой, — старик сделал непонятный жест рукой, и прокряхтел, вставая. — Прости, но и я, в своем Университете, не могу нарушить установленные правила. Ну какая же жалость! Ну что за жестокий мир! Черная неблагодарность, ну как же так…
Ректор медлил, перебирая корешки книг, бормоча себе под нос, собирая и откладывая исписанные листы бумаги. Вскоре Гийом не выдержал.
— Хорошо. Если найду способ оставить его тут, вы пойдете, наконец, на читать лекции?
— Конечно, конечно. Мы же не можем заставлять ждать наших уважаемых коллег.
— Оставайся здесь, — приказал мне Гийом. — Ничего не трогай. Я скоро вернусь и разберусь.
Они ушли. Я, не выдержав, упала на скамью и закрыла глаза. Получилось ли? Теперь, побывав в кабинете ректора, остаться хотелось сильнее, чем прежде. Сколько неизвестных книг, сколько любопытных вещиц! И сколько знаний, о которых я даже не подозревала. Осторожно, чтоб ничего не повредить, я заглянула в открытую книгу на столе ректора. «О жаре и слизи в организме человека». Говорилось о природных губках, что привозят из дальних морей. И что их можно пропитать обезболивающими, и начинать операции при пациенте в сознании! И он не будет их чувствовать! Быть не может, больше на чудеса похоже! Я осторожно перелистнула страницу. «Природа сама исцеляет раны». Известная всем травникам и лекарем истина. Мы лишь помогаем, позволяя природе сделать свое дело. Но тут вся страница была посвящена критике того, что я считала истиной. Если процесс гниения и разложения продуктов — тоже природа, то почему мы считаем, что естественное состояние природы — исцелять? Смерть — тоже естественная часть природы. Приняв это сможем ли мы продвинуться дальше, и бороться с природой за жизнь?
Я спешно отступила от книги, захлопнув ее. Пара листов упали со стола. Что за еретические мысли я сейчас прочла? Церковь не одобрит. Все в руках божьих, а этот текст, он…он говорил о просторах мысли, куда и заглядывать-то было страшно. Все знали правду — если ребенок в утробе улегся неверно, то скорее всего и мать и ребенок умрут при родах. Ведь достать его ножками вперед, целым, практически невозможно. Ребенок уродец и мертвая мать, ребенок уродец и больная мать, больная мать и мертвый ребенок — не было у этой ситуации доброго исходя. Ведь на все воля божья.
Но если у лекарей был способ помочь? Какая восхитительно опасная мысль! Перевернуть ребенка в утробе? Вырезать его из матери так, чтоб последняя осталась жива? Фантазии, безумство, но что если автор текста прав?
От возбуждения дрожали руки. Хотелось прочитать дальше. Хотелось читать не останавливаясь. Хотелось быть на лекции, что сейчас вел господин ректор.
— Я же сказал ничего не трогать! — я отдернула руку, отступила, и ударилась о полку с книгами. Та пошатнулась, и пара томов рухнули мне под ноги. — Ну что за бесполезный мальчишка.
— Вы выгоните меня? — теперь, без господина ректора, Гийом казался еще страшнее. Высокий и холодный, наверняка из аристократов. Стоило ему щелкнуть пальцами, как меня выбросят отсюда и захлопнут дверь навсегда. Я должна попытаться, придумать хоть что то! — Прошу, я могу работать! Мыть полы, готовить еду, любая работа мне по плечу!
Гийом закрыл глаза, будто мои слова причиняли ему физическую боль.
— Какой же ты громкий! Веди себя тихо. Господин ректор слишком добр, и решил позволить тебе слушать лекции, — ноги вдруг стали вялыми, точно трава по осени, и едва меня держали. Оставят? — Я не согласен с его решением, но оспорить не могу. Будешь работать на кухне. Работай ответственно. Услышу ропот других — выгоню взашей. Мы выделим тебе место для сна, есть сможешь с другими поварятами. Доступ в библиотеку и на лекции тебе открыт. Но, мой тебе совет, лучше уйди сейчас, чтобы не разочаровывать господина ректора, когда он попривыкнет к тебе.
