Примечательно, что поэма была вначале названа «Каин», затем автор изменил заглавие на «Совесть», тем самым подчеркнув, что совершенное преступление терзает человека изнутри и уйти от этого возмездия невозможно.

Вот благородные герои средневековья: доблестный Сид, который противопоставляется завистливому, неблагодарному королю. Вот странствующие рыцари, которые преследуют порок и защищают угнетенных:

А вот Роланд, выступающий один со своим легендарным мечом Дюрандалем против свирепых сыновей Астурии, которые задумали черное дело: убить ребенка — маленького короля Галисии, чтобы завладеть его королевством. «Сколько вшей нужно, чтобы съесть одного льва?» — кричит Роланд врагам, которые похваляются, что их сто против него одного. Динамичны и зримы картина боя и образ покрытого ранами, уже обезоруженного, но неукротимого Роланда, который, сломав чудодейственный меч, продолжает преследовать своих врагов, разя их камнями.

Поэма «Маленький король Галисии» характерна для «Легенды веков» и для всего романтического метода Гюго: и потому, что в ней воспета идея личного подвига (и один в поле воин во имя защиты добра или высокой идеи — считает Гюго); и потому, что все в ней происходит на грани реального и воображаемого (не может, конечно, один человек победить в бою сотню врагов, нд это допускает эпическая основа поэмы). Смысл поэмы в том, что Роланд, как носитель добра и истины, должен сразить тех, кто олицетворяет зло. Очень важна здесь и идея морального урока. Подобно тому, как в романе «Отверженные» епископ Мириэль своим добрым поступком разбудит все благородные силы, дремавшие в груди Жана Вальжана, поступок Роланда, наказавшего злодеев, открыл освобожденному им из плена королю-ребенку, что такое зло и что такое добро и как надо, исходя из этих принципов, управлять королевством.

Показательна молитва маленького короля, завершающаяся клятвой: «…в этом человеке, господь, я увидел день, я увидел веру, я увидел честь… Перед распятием, где вы проливаете кровь за нас, я клянусь хранить это воспоминание и быть нежным со слабым, справедливым с добрым, жестоким с предателем…»[59]

Несмотря на романтический вымысел, несмотря на столь характерное для «Легенды…» мифотворчество, многие исследователи справедливо отмечают движение автора «Легенды веков» к реализму, особенно явственное в таких поэмах, как, например, «Бедняки». В полном соответствии с реалистической эстетикой тех лет здесь изображена жалкая обстановка рыбацкой хижины, и мы встречаемся с такими точными и тщательно выписанными деталями повседневного быта ее обитателей, как развешанные для просушки сети, кухонная утварь на полках, широкая кровать за занавеской, на которой спят пятеро ребятишек.

«Если называть реализмом… заботу о точности в изображении реальности, Гюго всегда был реалистом, хотя и в разной степени. Все его произведения содержат стихи, свидетельствующие о его способности к точному наблюдению»[60], — говорит Андрэ Жуссен. «Этот «мечтатель» был в то же время точный зарисовщик увиденного. Его воображение… характеризуется также умением организовать материал. Его мифы или мифические образы заключены в осязательные формы», — свидетельствует и Пьер Альбуи в заключении к книге «Мифологический аспект творчества у Виктора Гюго»[61].

Однако реализм «Легенды веков» требует серьезных оговорок.

Поскольку эпическая поэзия отличается от лирической прежде всего тем, что она является объективным воспроизведением людей и вещей, — она, действительно, в той или иной степени приближается к реальному (ведь не случайно мы отмечаем драгоценные страницы реалистических описаний в эпопее Гомера!). В то же время эпическое всегда предполагает не простую реальность, а реальность укрупненную, доведенную до грандиозных размеров. Слишком точные факты ненадолго задерживают внимание Гюго. Благодаря своему поэтическому темпераменту, склонному к укрупнению всех пропорций, он придает всему не только колоссальные размеры, но и необычайный смысл, создает впечатление обдуманного действия высших божественных сил, которые он видит за реальными событиями. Характерной чертой романтического эпоса, ярче всего воплощенного в «Легенде веков», является не прямое изображение, а скорее преображение действительности; эпос этот представляет мир и человеческую историю в раздвинутых, порою космических или мифологических масштабах.

Очень характерна в этом плане поэма «Сатир», в которой рассказывается, как Геркулес вытащил за ухо маленького сатира из его берлоги и привел с собой на Олимп. Сначала античные боги потешаются над уродливым гостем, но затем дают ему лиру — и он начинает петь о земле, о рождении души, о человеке и его многострадальной истории. Постепенно на глазах изумленных богов он вырастает до необыкновенных размеров: вот он поет уже о сияющем будущем, о свободе и жизни, торжествующей над разрушенной догмой, о любви, о гармонии, о голубизне неба. Под конец он оказывается Паном, олицетворяющим собой могучую природу, и ставит на колени самого Юпитера.

В противоположность поэтам классицистской школы и парнасцам, романтик Гюго не очень любит ясные пропорции античной Греции: он предпочитает обращаться к хаотическим временам глубокой древности, к средневековью или к восточным преданиям. Там он может свободно измышлять непомерные величины, грандиозные пейзажи и чудовищные преступления восточных деспотов, египетских царей или средневековых властелинов, противопоставляя им не менее грандиозные подвиги блистательных героев, вроде Сида и Роланда, уже воспетых и гиперболизированных народной легендой. Нечего и говорить о том, что, смешивая историю с легендой, Гюго дает не только произвольную трактовку, но и произвольную периодизацию исторических событий в соответствии со своей художественной и морализаторской задачей.

«Легенда веков», включающая фантастическое в сочетании с точностью наблюдения и реалистической деталью, мифотворчество с конкретной образностью, — более, чем какое-либо другое произведение, показывает, что все эти черты составляют единое целое в художественном методе Гюго.

Это произведение Гюго воплощает в себе и беспощадный суд, и твердую уверенность поэта в будущем торжестве высоких человеческих идеалов, в чем и заключается главная сила «Легенды…», несмотря на идеалистическое толкование в ней исторического процесса.

По своим художественным достоинствам «Легенда веков» является одним из самых сильных поэтических творений Виктора Гюго. И он сознавал это. «С точки зрения будущего я верю в эту книгу. Я не создал и не создам ничего лучшего»[62], — говорил он.

Великолепен живописный колорит «Легенды…», в котором использованы все краски, характерные для палитры этого художника. Ни одно из поэтических творений Гюго не имело более богатых, сверкающих и пластически совершенных образов. Заложенная в основе «Легенды…» идея о борьбе добрых и злых сил предполагает битвы, столкновения, внутреннюю напряженность и страсть. Это и придает динамизм его поэзии. Автор «Легенды веков» воспроизводит и картины боя, и шумное волнение толпы. Преобладание действия, динамики, энергичное изображение внешних событий, присущие эпическому и героическому сюжету «Легенды…», отличают ее от «Созерцаний», где запечатлены преимущественно внутренние переживания поэта. В этих двух книгах воплотились как бы две стороны поэтического гения Гюго: лирическая и драматическая, которые постоянно переплетаются между собой, причем первая заметнее проявляется в «Созерцаниях», а вторая — в «Легенде веков». Не случайно многие критики отмечают родственность маленьких эпопей, составляющих «Легенду…», с драмами Гюго. «Эпопея в творческой деятельности Гюго заняла место театра», — утверждает Баррер, считающий, что театральные эффекты «Легенды…», «принадлежат воображаемой сцене, которой Гюго… был лишен в изгнании»[63].