Я добился хороших успехов в работе над домом, но не таких больших в других делах. Не проходит и дня, чтобы я не думал о своем друге, о том, как он чувствует себя преданным из-за моих действий. Отсутствие его регулярных звонков с просьбой вернуться в город только усиливает мое чувство вины. И все же я не могу заставить себя сожалеть обо всем этом. Я жалею о том, что не боролся за Вайолет еще сильнее.

Она занимает мои мысли днем и ночью. Я не могу перестать пересматривать время, проведенное вместе. Как я и предполагал, все в моем домике напоминает мне о ней. Часть меня хочет сжечь это место дотла, как, похоже, я поступил со своей жизнью в Нью-Йорке.

Я опускаю гвоздодер и достаю из пояса рулетку, чтобы отмерить длину следующей доски. Уже семь, и мне пора собираться домой, но я не могу смириться с мыслью о возвращении в пустую хижину. Я знаю, что буду смотреть в потолок и думать о Вай, о той жизни, которую мы почти прожили вместе.

Интересно, как у нее обстоят дела на новой работе. То ли это то, чего она хотела, счастлива ли она. Надеюсь, что да, и чертовски надеюсь, что она не делает то же, что и я, работая все больше и больше часов, чтобы не видеть, насколько она несчастна. Надеюсь, она вовсе не несчастна.

Я поднимаю еще одну доску, моя спина протестует от усилий. Вздохнув, я понимаю, что пора заканчивать, иначе потом придется за это расплачиваться. Часть меня стыдится того, как легко я вернулся к своим старым привычкам — перетруждаться, чтобы не жить, а другой части меня просто наплевать.

После Вайолет, после проекта в Нью-Йорке, после прощальных слов Рича… ничто не имеет значения. Я никогда не чувствовал себя таким разбитым. Ни после того, как врачи сказали мне, что у меня панические атаки, ни после того, как мне пришлось оставить карьеру юриста и развалить отношения, ни после того, как я сбежал сюда, чтобы зализать раны. Может быть, потому, что та жизнь, которая была у меня тогда, не делала меня очень счастливым, если подумать. Не то, что я чувствовал с Вайолет, работая над домом на Фруктовой улице, просыпаясь рядом с ней каждый день, гуляя с ней по Бруклин-Хайтс…

Я затаскиваю ящик с инструментами в кузов своего грузовика и сажусь на водительское сиденье. Небо темнее, чем обычно. Лето почти закончилось, и осень уже подкрадывается к нам, но сегодня все усугубляется тем, что скопление тяжелых дождевых туч затуманивает весь оставшийся свет.

Я заставляю себя завести машину и включить передачу, после чего медленно, оцепенело выхожу из машины и направляюсь к домику. Всю дорогу я еду на автопилоте и только когда поднимаюсь по лестнице на крыльцо, понимаю, что приехал домой.

Это не может быть хорошо.

Внутри я снимаю рабочие ботинки и достаю телефон, рассеянно заказывая пиццу. Затем я крепко сжимаю телефон, уставившись на экран.

Я хочу позвонить ей. Я хочу услышать ее голос, сказать ей, как сильно я по ней скучаю, что я думаю, что мы совершили ошибку, но я не слышал от нее ни слова с тех пор, как все закончилось, и это не кажется честным — связаться с ней сейчас. Не тогда, когда она на другом конце страны, на новой работе, продолжает жить своей жизнью.

Не тогда, когда Рич сказал мне никогда больше с ней не разговаривать.

Я пытаюсь уважать их обоих, уважать то, о чем они просили, но это нелегко. Интересно, поделился ли Рич этим с Ди, поговорил ли он с Вайолет об этом, рассказала ли она ему о том, что между нами произошло, — правду о том, как все было, — или же он оставил наш спор при себе.

Я качаю головой, отбрасывая телефон и доставая из холодильника бутылку воды.

Каждый день. Один и тот же чертов цикл мыслей, каждый день. Я знаю, что это не помогает, размышлять вот так. Я пытался использовать некоторые навыки, полученные на терапии, чтобы помочь справиться с навязчивыми мыслями, но они не помогают. Это не только в моей голове. Это глубокое, душераздирающее чувство потери женщины, которую я люблю. Лучшего друга, который у меня когда-либо был.

Мой телефон жужжит на стойке, и мой пульс подскакивает, когда я тянусь к нему. Я никогда не получаю смс, но это не мешает мне проверять телефон круглосуточно.

На всякий случай. Вдруг она вышла на связь.

В смс — автоматический ответ из пиццерии, сообщающий, что мой заказ уже в пути, и, когда я кладу телефон, грусть грозит охватить меня. Горло сжимается, и я делаю долгий глоток воды, желая, чтобы это было что-то покрепче.

Как это может быть так тяжело, даже спустя месяц? Я знаю, как разбивается сердце — это не первое мое родео. Признаться, я никогда ни в кого не влюблялся так сильно, как в Вайолет, но это всегда происходило по предсказуемой схеме. На этом этапе все должно стать проще. Ты должен понять, что все было к лучшему, и жизнь снова должна стать хорошей.

Почему этого не происходит? Почему мне кажется, что с каждым днем я разрушаюсь еще больше? Я уже бывал в таком мрачном месте, но в этот раз все еще хуже. Человек, который помог мне справиться с этим в прошлый раз, исчез из моей жизни, и мне некого винить, кроме себя.

Приезжает разносчик пиццы с едой, и я беру коробку и ставлю ее на журнальный столик, не открывая. Не знаю, зачем я это сделал. Я не голоден.

Снаружи небо разверзлось, и дождь льет густыми, тяжелыми струями.

Чертовски идеально.

Я опускаюсь на диван, опускаю голову на руки, и что-то впивается мне в поясницу. Повернувшись, чтобы посмотреть, я роюсь между диванными подушками и достаю небольшую книгу. Это книга о Бруклинских высотах, которую Вайолет купила для меня, потому что увидела ее и подумала, что она мне понравится. Последний раз я читал ее, когда мы вместе приезжали сюда на праздничные выходные. Должно быть, ее засунули между подушками, когда мы занимались сексом.

Нет, это был не просто секс. Это был момент, когда я не мог больше сдерживать свои чувства, когда я наконец признался, что влюбился в нее, а она призналась, что чувствует то же самое.

Черт.

Страдание сжимает мое сердце, когда я провожу руками по гладкой обложке, представляя ее в книжном магазине, думающую обо мне. Я рассеянно листаю книгу, жалея, что не нашел ее. Это еще одно напоминание обо всем, что я потерял.

Я уже собираюсь отложить книгу, как вдруг что-то бросается мне в глаза — надпись на внутренней стороне обложки, которую я раньше не замечал. Она написана петлистым почерком Вайолет и гласит:

Ты был прав. Некоторые вещи стоят того, чтобы за них бороться. Вай, целую

У меня перехватывает дыхание, когда я перечитываю ее слова. Я знаю, что она говорит о доме и о том, что я боролся за историческую реставрацию, а не за модернизацию здания, но в этот момент мое сердце читает не только это. Оно читает это как знак от Вай, просящий меня бороться за нее. За нас.

Я вглядываюсь в слова Вайолет, и ясность поражает меня, как молния, сверкнувшая на озере за окном. Я боролся за дом всем, что у меня было, но не боролся за нее. Я просто отпустил ее. Она боялась рассказать Ричу, но я даже не пытался поговорить с ней об этом, и после всего этого он все равно знает. Я не боролся за нее, я не боролся за свою дружбу с Ричем. Я позволил себе сдаться и уйти. Черт, часть меня даже обрадовалась, когда Вайолет сказала, что не может пройти через это. Потому что вот в чем я не мог себе признаться: то чувство паники, которое я испытал, проснувшись тем утром, было связано не только с тем, что я скрывал наши отношения от Рича, но и с идеей перевернуть всю мою жизнь с ног на голову, переехать в Нью-Йорк, начать новый бизнес… Мысль о таком огромном шаге казалась мне непреодолимой. Когда Вайолет спустила меня с крючка, было слишком легко смириться и не бороться за то, что меня так пугало.

Что ж, я устал идти по легкому пути, отступать от того, что кажется трудным. Пришло время добиваться того, что для меня важно, и это Вайолет.

Я с новыми силами вскакиваю с дивана, хватаю ключи с тумбочки и без раздумий бегу к своему грузовику. Мне нужно поговорить с Ричем с глазу на глаз. Мне нужно извиниться за то, как все произошло, сказать ему, что я люблю его дочь и что я думаю, что нам суждено быть вместе. Что я сделаю все возможное, чтобы быть с ней, даже если это означает потерю его, даже если это означает переезд на Западное побережье.