Я вспоминаю, как я держал ее на руках в саду, как мягко ее волосы прижимались к моему плечу, как она на мгновение прижалась ко мне, словно я был ее безопасным пространством. А когда я увидел, что ей больно, мое сердце бешено заколотилось. Я не стал раздумывать, а просто понял, что должен позаботиться о ней. Только когда мы сидели на ее кровати, так близко, что я мог вдыхать ее сладкий ванильный аромат, а ее рука лежала в моей, пока я очищал порез, я понял, какую ошибку совершил. Достаточно было сделать несколько шагов, и ее рот оказался бы на моем. Боже, как я этого хотел.

Я почувствовал облегчение от того, что она избегала меня весь оставшийся день и, похоже, вернулась к раздражению на всю оставшуюся неделю. Лучше, когда мы спорим, хотя иногда я представляю, каково это — затащить ее к себе на колени и хорошенько отшлепать, когда она использует этот умный рот на мне. Интересно, понравится ли ей это?

А может, она сочтет меня полным извращенцем.

Я качаю головой, испытывая отвращение к самому себе. Что, черт возьми, сказал бы Рич, если бы узнал, что я думаю такие вещи о его дочери? Да что со мной такое?

Я возвращаю свое внимание к Вайолет, нависшей над коробкой с пиццей. Может, нам и лучше быть на расстоянии друг от друга, но это не значит, что я позволю ей есть эту дрянь на ужин. Сейчас я искренне беспокоюсь о ее здоровье. Я думаю о том, что Рич просил меня присматривать за ней, и задаюсь вопросом, знает ли он, как много она работает и как мало заботится о себе. Если она не хочет этого делать, придется кому-то другому.

И хотя это противоречит моему здравому смыслу, часть меня хочет, чтобы этим кем-то был я.

Я вздыхаю.

— Нет, Вайолет. Я просто думаю, что ты заслуживаешь того, чтобы поесть что-нибудь повкуснее, вот и все. — Я отправляю коробку с пиццей в мусорное ведро, прежде чем она успевает запротестовать, а затем жестом указываю на лестницу. — Переоденься. Я знаю одно место.

Она поднимает руки к бедрам.

— Я не могу выйти прямо сейчас. Мне нужно работать.

— Работа может подождать. — Она открывает рот, чтобы возразить, и я добавляю: — Вайолет, сейчас лето. Ты молода, — я чуть не сказал "красива", но вовремя себя остановил, — одинока… и ты решила провести этот потрясающий вечер с ноутбуком и холодной пиццей.

Она кривит губы, обдумывая сказанное. — Ты говоришь об этом так грустно.

Я бросаю на нее взгляд, который говорит, что это и есть грустно.

— Ну и ладно.

Она дуется и уходит вниз переодеваться, а я усмехаюсь про себя. По крайней мере, сегодня у нее будет нормальная еда.

Вайолет появляется в гостиной через тридцать минут в красивом белом платье со свободными рукавами, низким вырезом и подолом до середины бедра. На ней те же босоножки на танкетке, что и в день нашей встречи, а ноги длинные и стройные. Не буду врать, мой член дергается при виде ее, от того, как она выглядит одновременно невинно и сексуально. Я не замечаю, что пялюсь, пока она не перекладывает свой вес с одной ноги на другую и неловко смеется.

— Все нормально? Я не знаю, куда мы идем, так что…

Я отрываю от нее взгляд и тянусь за бумажником. Пригласить ее куда-нибудь — ужасная идея. О чем, черт возьми, я думаю?

Тебе нужно успокоиться, мать твою.

— Да, — бормочу я. — Все в порядке.

Даже лучше, чем нормально — оно великолепно, и я хочу сорвать его с нее.

Все будет хорошо, пытаюсь я сказать себе. Пока ты на людях, пока ты не один, все будет хорошо. Ты сможешь контролировать себя. Ты же не животное.

Мы выходим в яркий летний вечер, воздух все еще горячий и липкий от долгого дня. Место, куда я ее отвезу, находится всего в нескольких кварталах от нас, на Монтегю-стрит, поэтому мы идем пешком. Когда мы пересекаем улицы Бруклин-Хайтс, я вспоминаю день нашего знакомства, день, когда я почти пригласил ее на ужин. Мне приходит в голову, что технически я приглашаю ее на ужин, но совсем при других обстоятельствах. Даже если мне хочется, чтобы вечер закончился так же, как и свидание.

Мы доходим до ресторана средиземноморской кухни, и я приостанавливаюсь, чтобы убедиться, что Вайолет не против такого выбора. Она переводит взгляд со столов и стульев, выстроившихся на тротуаре, на меня, и улыбка появляется на ее губах в ответ.

Клянусь, эта улыбка меня убьет.

Мы находим столик на улице, где можем наслаждаться теплым вечерним воздухом, и оба чувствуем себя немного неловко и неуверенно. Я хочу, чтобы она перестала беспокоиться о работе и расслабилась. Она заслужила вечер отдыха.

— Ты так добр ко мне, — пробормотала Вайолет, когда я пододвинул ей стул.

Хм. Может, мне стоит перестать вести себя так, будто я на свидании?

Интересно, не проносится ли в ее голове та же мысль — что это похоже на свидание, которого у нас так и не было. Наверное, нет, ведь я с самого начала отрицал тот факт, что собирался пригласить ее на свидание.

И все же. Она не дура.

Я сажусь на стул напротив, игнорируя ее комментарий, когда достаю меню. — Что ты хочешь?

Она молча изучает меню, и на секунду я задумываюсь, не было ли это место неудачным выбором. Но потом она смотрит на меня широкими, возбужденными глазами.

— Все выглядит так вкусно.

Мой рот растягивается в ухмылке, прежде чем я успеваю ее остановить. — Действительно хорошо. Давай возьмем кучу всего.

— Хорошо, — соглашается она, ухмыляясь в ответ. Сколько бы я ни твердил себе, что мне нужно оттолкнуть ее, что для нас будет лучше, если мы будем препираться в процессе работы над проектом, я не могу отрицать, как хорошо, когда мы так ладим. Хотя я не должен позволять себе даже этого с ней, сегодня я не могу остановиться.

Я подзываю официантку и заказываю гораздо больше еды, чем нам нужно, плюс пиво для меня и рислинг для нее — тот же напиток, который она пила за обедом с родителями на прошлой неделе. Она, кажется, удивлена, что я вспомнил, но я делаю вид, что не замечаю.

Она на мгновение замолкает, а потом говорит: — Прости, что нагрубила тебе раньше. Когда ты говорил мне не есть пиццу, я подумала…

Ее щеки краснеют, и она с облегчением смотрит на официантку, которая приносит напитки.

— Я бы никогда не сказал тебе, что есть.

Ее губы кривятся. — Но ты с удовольствием говоришь мне, что делать по дому.

— Это для твоей безопасности, Вай.

И немного, я понимаю, потому что мне нравится, как она на меня реагирует.

— Я не хочу, чтобы ты пострадала, — добавляю я.

— Думаю, в этом есть смысл.

Она пересаживается на свое место, опуская взгляд на стол. — Ну, в общем. Просто в последнее время я не очень хорошо себя чувствовала, вот и подумала, что ты, ну, знаешь, комментируешь мое тело.

Я думаю, как ответить. Мне почему-то кажется, что сказать, что твое тело настолько божественно, что хочется обхватить его руками, — не самый подходящий ответ.

— Почему ты чувствуешь себя плохо из-за того, как ты выглядишь? — осторожно спрашиваю я.

— Я немного прибавила в весе. Я должна находить время для упражнений или, может быть, готовить более здоровую пищу, но мне кажется, что в сутках не хватает часов.

Боже, я понимаю, что она чувствует. Я десятилетиями жил подобным образом — работал все часы, убежденный, что времени в сутках никогда не хватает, но за это всегда приходится платить. Я хочу сказать ей об этом, но не знаю, как это сделать, чтобы не показалось, что я читаю ей нотации. Если я что-то и понял о Вай, так это то, что она терпеть не может, когда ей читают нотации.

Приносят еду, и она смотрит на нее, нахмурив брови. Мне кажется, что после этого разговора ей неловко есть в моем присутствии, и я отчаянно хочу, чтобы она почувствовала себя лучше.

— Тебе не о чем беспокоиться. — Я занят своей салфеткой, чтобы не встречаться с ней взглядом. — Серьезно. Ты…

Черт, кажется, я собираюсь это сказать.

— Ты прекрасна.

Это ведь не неуместно, верно? Это наблюдение. Я просто констатирую факт.