— Я помогал строить этот город как безопасное убежище. Убежище для тех, кто пережил Драгу, и чьи жизни были разрушены в результате этого. Моя совесть остается чистой. Но если твоя нет, тогда я не буду тем, кто встанет на пути того, что ты считаешь нужным сделать. Просто знай, что я никогда не осуждал тебя за твое прошлое.

— Тебе никогда не приходилось, любовь моя. Я судил себя.

РЕН

Грегор был достаточно любезен, чтобы предложить нам комнаты, чтобы мы могли поспать несколько часов, прежде чем остальные отправятся в туннели. План состоит в том, чтобы уйти до восхода солнца, когда на улице еще темно. По моим оценкам, настойки опиума, которую я дала солдатам, хватит на то, чтобы группа смогла покинуть Шолен, прежде чем солдаты заметят наше с Кали исчезновение и предупредят всю охрану.

Хотя мы должны отдыхать, я не смогла бы уснуть, даже если бы попыталась. Одной мысли о том, что Шестой спустится в те туннели, со всем риском, в который я была посвящена за последние пару дней, достаточно, чтобы не дать мне уснуть до его возвращения. Этого достаточно, чтобы превозмочь боль, все еще бурлящую в моем животе, и узел, который образуется в моей груди каждый раз, когда я закрываю глаза и вижу, как мутанты разрывают его на части.

Как сказал ранее Джед, те, кто больше всего выиграет от этих образцов, — это те, кто беременен Альфами. Многие из которых были запечатаны внутри Калико и оставлены умирать, так что, по сути, вся эта миссия, помимо решимости Кали найти своего Альфу, заключается в том, чтобы получить кое-что от моего имени.

Тошнота бурлит глубоко внутри меня, и на этот раз это не имеет никакого отношения к беременности. Шестой притягивает меня к себе и зарывается лицом в мою шею. Я думала, он уснул, но, похоже, я не единственная страдающая бессонницей сегодня вечером.

— Пообещай мне. Пообещай мне, что ты вернешься ко мне, — шепчу я, моргая от угрозы слез.

— Я потеряла все и всех, кого любила, кроме тебя. Если что-то случится с вами там, внизу, знайте, что я себе этого не прощу. Что я накажу себя за то, что не сделала все, что в моих силах, чтобы остановить вас.

— Ты ничего не можешь сделать, Рен. Твоя судьба предрешена. Моя — нет. Поэтому моя воля сильнее твоей, когда дело доходит до этого.

Я закрываю глаза, чтобы сдержать струйку слез, которая капает на подушку подо мной.

— Ты помнишь ночи, когда ты прокрадывался в мою комнату после того, как папа засыпал? Когда мы лежали в темноте и целовались до восхода солнца?

— Да. Эти мгновения были моим спасением.

— Мои тоже. Я помню, как смотрела в твои глаза и знала, что никогда в жизни не полюбила бы другого. Я никогда раньше не испытывала такой любви, и все же я была не более чем подростком, уверенная, что встретила свою вторую половину. Я подношу его руку к своим губам и целую костяшки пальцев.

— Когда я думала, что потеряла тебя, я была готова прожить остаток своей жизни в одиночестве. Но я больше не настолько сильна, Шестой. Поворачиваясь, я прижимаюсь к его груди и поднимаю на него взгляд. Его красивое, покрытое шрамами лицо проходит под моими кончиками пальцев, когда я провожу пальцем по его щеке.

— Моя любовь к тебе превосходит то, что было, и потеря тебя физически раздавила бы меня. Без тебя рядом со мной нет жизни.

— Вот почему я должен это сделать, Рен. Для меня нет жизни без тебя. Он наклоняется вперед, накрывая мои губы своими в мягком и нежном поцелуе.

— Я люблю тебя, Маленькая птичка.

— Я тоже тебя люблю.

КАЛИ

Грегор прикрепляет камеру к голове Риса поверх одного из четырех черных защитных костюмов, которые предоставил Джед, похожих на те, что носят Легион, в комплекте с противогазами. В дни работы в лаборатории Джед, по-видимому, возглавлял команды экстренного реагирования, и у него был ограниченный запас костюмов на случай, если они понадобятся ему снова. Было решено, что четверо, отправляющиеся в старую лабораторию, будут подвергаться большему риску, чем те, кто отваживается войти в больницу, поэтому им были выделены скафандры.

— Как насчет оружия? Спрашивает Брэндон, стоя, прислонившись к стене кабинета Грегора.

— Как мы можем защитить себя?

— Они представляли бы больший риск взорвать что-нибудь там внизу. Кроме того, оружие будет бесполезно как против мутантов, так и против Бешенных.

— В чем разница? Разве мутация — это не Бешенный? Тот, кого я знаю как Тинкера, специалиста по гаджетам в группе, задает вопрос, который я бы ни в коем случае не сочла глупым. Даже после всех лет, которые я провела в Калико, зная о проводимых там экспериментах, я все еще не совсем понимаю разницу.

— Мутация — это неудачная попытка либо активировать, либо внедрить альфа-ген у субъекта, который является носителем активной инфекции. Они обнаружили, что эти двое плохо ладили друг с другом у многих испытуемых и со временем приводили к уродствам. Бешенный обычно не несет альфа-ген. Джед застегивает молнию на своем костюме, оставляя капюшон свисать с шеи.

— Что касается того, как защитить себя? Ну, я полагаю, именно поэтому мы взяли с собой трех рослых Альф. Другого пути нет. Вы можете попытаться вонзить нож в их черепа, но вам придется подойти достаточно близко.

— Если только вам не нужно подобраться поближе, — добавляет Титус, засовывая свой клинок в боковую кобуру. Метание клинков — один из его лучших талантов, чему я научилась, когда человек из одного из ульев, которые мы посетили, попытался взять меня в заложники, когда мы пытались уйти. Только что незнакомец приставлял лезвие к моему горлу. В следующее мгновение он лежал на земле с лезвием, торчащим из его черепа.

— Рен и я будем наблюдать за вами на этом мониторе, — прерывает Грегор, указывая на маленький экран на своем столе.

— Я зарядил батарейки, так что у тебя должно быть добрых сорок восемь часов без камеры. Только Рис оснащен встроенной в костюм камерой, которая прикреплена к его голове за защитным щитком костюма.

— Есть внешний коммуникатор для связи между скафандрами, и я уменьшил громкость. В ваших рюкзаках есть фонарики, вода, сигнальные ракеты и небольшой кусочек сушеного мяса. Я бы посоветовал вам быстро входить и выходить, так как эти запасы быстро иссякнут.

Рен стоит в стороне, и нет сомнений, что уровень ее беспокойства, вероятно, прямо сейчас зашкаливает, поскольку она переминается с ноги на ногу, руки все время трясутся. Если бы я не знала причину ее беспокойства, я бы подумала, что она накачалась пейотом.

Кадмус также убирает клинок в боковую кобуру и заправляет рубашку в брюки. Плотно облегающая грудь и руки ткань делает его еще более массивным, если это возможно.

— Я знаю, что ты откажешься, — говорит он, глядя на меня сверху вниз.

— Но я бы хотел, чтобы ты также подумала о том, чтобы остаться.

— Ни за что. Если Валдис заперт внутри, я хочу его найти.

— Это не похоже на тот Калико, который мы знали, Кали. Я немного описываюсь, думая о том, чтобы вернуться туда. Его брови вздрагивают с тем неуверенным видом, который я уже успела узнать.

— Я говорил тебе, что вернусь за тобой, несмотря на то, что был напуган до смерти.

Я должна отвести взгляд, чтобы скрыть вину, которую он наверняка увидит в моих глазах. Из всех нас Кадмус больше всего боится входить в эти туннели. Был ли его предыдущий опыт реальным или иллюзорным, не имеет значения, потому что его мозг, несомненно, увидит его таким же ясным, каким он его помнит.

— Ты не обязан этого делать, Кадмус. Вам не обязательно идти с нами.

— Что? Позволить Титусу присвоить все заслуги за спасение Валдиса? Он фыркает и качает головой.

— К черту это. И какая альтернатива? Наклоняясь ко мне, он украдкой оглядывается вокруг и понижает голос.

— Оставаться здесь с остальными и смотреть, как ты умираешь на экране? Я бы скорее вырезал свое собственное гребаное сердце. У Кадмуса жестокий способ демонстрировать любовь. Временами это звучит скорее оскорблением, чем привязанностью.