Он задерживается на моем животе на мгновение, прежде чем снова подниматься по моему телу, и рычание в его груди вступает в игру.

— Шесть… Я пытаюсь скрыть свою улыбку, но хихиканье вырывается наружу, когда он рычит и атакует мое горло, потираясь заросшей щетиной щекой о мою чувствительную кожу там. — Шесть! Щекотка — это больше, чем я могу вынести, из моих глаз выступают слезы, когда я толкаю его в грудь в жалкой попытке прекратить его мучения. Смех эхом разносится по маленькой пещере, и я издаю непреднамеренный крик, который он прикрывает ладонью.

Убирая руку, он улыбается мне в ответ, его взгляд менее тяжелый, чем раньше.

— Я люблю тебя, Маленькая птичка.

— Я люблю тебя больше.

Его глаза снова становятся серьезными, в них мелькает печаль.

— Ты не можешь. Не я ношу нашего ребенка.

— Хей. Я провожу большим пальцем по складкам у него на лбу, по линиям беспокойства, отпечатавшимся на его лице.

— Что тебя беспокоит?

— Я не могу потерять тебя, Рен. Если бы что-нибудь когда-нибудь случилось с тобой или с ребенком, у меня не осталось бы причин оставаться в этом мире.

— Ты не потеряешь меня. И я тоже не потеряю тебя.

— Пообещай мне, что если что-то не так, если что-то покажется тебе неправильным, ты скажешь мне. Ты не будешь держать это в себе.

Я почувствовала, что его беспокойство, проявленное ранее у костра, не утихло. Как бы я ни старалась уменьшить его, факт в том, что Шестой знает меня лучше, чем кто-либо другой.

— Я в порядке. Я помогала папе ухаживать за несколькими беременными женщинами в Шолене. Все они жаловались на боли. Единственная разница в том, что у них беременность протекала немного дольше, чем у меня, но я уверена, убеждена, что это просто мое тело пытается приспособиться к ребенку, который быстро растянет в моем животе.

Кивнув, он ложится рядом со мной на спину и подталкивает меня локтем, чтобы я оказалась сверху. Я узнала, что это его любимая поза во время секса — та, где он может наблюдать за мной целиком. Хотя это, наверное, самое неудобное с точки зрения моих собственных застенчивых мыслей, мне нравится, как он смотрит на меня. То, как он любуется моим телом, как будто любуется самым красивым закатом в пустыне.

Снимая рубашку, я забираюсь на него сверху, мои груди и живот выставлены на всеобщее обозрение, когда я усаживаюсь на его мускулистый живот.

Кладя ладони ему на грудь, я кружу бедрами, наблюдая, как его веки тяжелеют, в то время как его живот прогибается подо мной. Шестому нравится, когда я касаюсь его своей влажностью, как будто я отмечаю его своим возбуждением.

Руки на моих бедрах, он стонет и сжимает мою плоть, в то время как я трусь об него, распространяя жидкости, которые он уже возбудил.

— Ты мой рай и ад, женщина. Его глубокий и хрипловатый голос — это звук, к которому я никогда не стану невосприимчива, тот, который всегда будет будоражить меня так, как сейчас.

Он поднимает голову, разинув рот, наблюдая за кругами, которые я нарисовала на его коже, и что-то дикое горит во мне, когда его челюсти сжимаются и подергиваются, как это бывает, когда я знаю, что он так болезненно возбужден, что не может больше ни минуты отказывать себе. Он пристально наблюдает, облизывая уголок своей губы, и я чувствую, как мышцы его живота сокращаются от его сдержанности.

— Черт, Рен. Ты меня так заводишь. Его бровь вздрагивает от последних остатков сопротивления, когда он впивается пальцами в мои бедра.

Я протягиваю руку назад, беру его твердый как камень ствол в руку и провожу кончиком вверх и вниз по моему шву, дразня его.

Он ударяется головой о землю, вены на его шее вздуваются, а мышцы груди сжимаются от напряжения. Если бы я не знала, что он так наслаждался этой пыткой, я бы остановилась сейчас и дала ему облегчение, о котором молча молит его тело, но я не буду. Вместо этого я продолжаю мучение, покачивая бедрами в такт движениям секса, когда я провожу головкой его члена по своему входу и вверх к моему набухшему клитору. Чем дольше он отрицает себя, тем опаснее становится, но кайф от хождения по этому тонкому, как бритва, краю чертовски близок к самому сексу. Я убираю его руку со своего бедра и прикладываю к своей груди, наблюдая, как расширяются его глаза, когда он поднимает голову, чтобы пососать ее.

И теперь начинаются мои мучения.

Вот так мы с Шестым разрушаем друг друга, потому что даже прикосновения языка мужчины к моему соску достаточно, чтобы довести меня до оргазма. Обводя его кончик, только что вошедший в мой вход, я откидываю голову назад, раскачиваясь достаточно, чтобы помешать ему полностью проникнуть в меня, пока он доводит меня до оргазма своим языком. В тот момент, когда его пальцы соединяются, и он перекатывает мой чувствительный бутон между ними, я на волосок от разрыва. Я скольжу своим телом вниз по его стволу, насаживаясь на его эрекцию, и острая боль пронзает мой сосок в том месте, где его зубы сжимают мою плоть, добавляя электрический импульс к удовольствию.

Мучительный крик вырывается из моих зубов, и я впиваюсь ногтями в его грудь, покачивая бедрами, наслаждаясь долгим, медленным скольжением его члена, наполняющего и растягивающего меня с каждым подъемом и опусканием. Звук моих стонов эхом отдается в пещере, прерываемый случайным рычанием, которое я чувствую гулким под моими ладонями. Продолжая сосать меня, он сжимает оба моих бедра и направляет мой темп, становясь нетерпеливым от моих ленивых поглаживаний. Я понимаю намек, и он ложится на спину, не сводя глаз с моей подпрыгивающей груди, пока я кончаю на его член.

Мой живот сжимается, спазмы, которые были раньше, притупляются пульсирующим по телу удовольствием, в то время как моя кровь становится горячей и густой, способной в любую минуту вспыхнуть пламенем.

Его зубы снова сжимаются, брови хмурятся от сдержанности, и его мышцы твердеют подо мной, все его тело напрягается.

Это та часть, которую я люблю. Наблюдать за ним на пороге кульминации, за напряжением, отражающимся на его лице и теле, за сосредоточенностью, такой полной, как будто ничто другое не имеет значения, кроме нас двоих.

Мои стоны усиливаются, узлы в животе скручиваются с подъемом, по мере того как я все ближе и ближе подхожу к кульминации. Я знаю, он чувствует это, когда он смотрит на меня, его глаза неподвижны, наблюдают, ожидая момента, когда он сможет освободиться.

Все туже и туже.

Все выше и выше.

Пока, наконец, жар не пронзает меня до глубины души, посылая взрыв в мой мозг со вспышкой света. Шестой проклинает все и вся, и тепло наполняет меня изнутри, когда он извергает последние струи своей кульминации. По моим мышцам пробегают мурашки, заставляя их на мгновение онеметь, и я мгновенно расслабляюсь от облегчения, падая на него. Сильные руки обвиваются вокруг моей скользкой от пота спины, пальцы запутываются в моих волосах, когда он тянет ровно настолько, чтобы приподнять мою голову и поцеловать меня. Не выходя из меня, он откатывает нас в сторону, и я поворачиваюсь в его объятиях лицом к теплому огню, который не приносит облегчения от жара, все еще пульсирующего во мне.

Тяжело дыша, мы лежим там, тела все еще дрожат после толчка. Я смотрю, как мерцает пламя и отбрасывает тени на стены пещеры.

Шестой утыкается лицом в мою шею, его рука скрещена на моем теле, защищающая и собственническая, в то время как он целует цифры, написанные чернилами у меня на затылке.

Когда волны удовлетворения накрывают меня, мерцающие тени на стене имитируют растущую боль в моем животе. Нарастающий жар, отмеченный тупым, судорожным ощущением, которое говорит мне, что что-то не так.

КАЛИ

После подтверждения того, что отец Тессы все еще жив и способен глотать воду, мы упаковываем грузовик, оставляем Тессе пачку патронов и направляемся в Сенизу. Мои руки бесконтрольно ерзают на коленях, когда я сижу между Кадмусом и Титом, а Брендон, как обычно, едет сзади. Возможно, я не ближе к Валдису, чем была несколько недель назад, но я цепляюсь за эту маленькую надежду, несмотря ни на что.