— Папа говорит, что мы держимся особняком, но это не совсем так. Иногда дамы Сенизы приходят в гости и приносят нам подарки.

— Сенизы?

— Так папа их называет.

Я закрываю первую флягу и макаю вторую, стараясь не выглядеть слишком жаждущим информации.

— Эти дамы… они путешествуют с кем-нибудь?

— Да. Иногда есть мужчины, которые носят маски на лицах.

— Какого рода маски?

— Страшные. Они похожи на кости.

Черепа. Очевидно, они получили название от лидера, по слухам, Альфы из Калико, который собирает черепа своих жертв.

Прочищаю горло — жалкая попытка удержаться от счастливого смеха при первом намеке на разгадку, который у нас появился за несколько месяцев. Рядом со мной я ловлю улыбку Брэндона, проблеск надежды, что он может узнать, что случилось с его братом в той больнице. Пока им удавалось выживать после мутаций и Альф, я случайно знаю, что на кухне достаточно еды, чтобы им хватило на несколько недель, так что мысль о том, что они погибнут, не высечена на камне.

— Нам нужно возвращаться в лагерь. На улице довольно темно. Я надеваю полные фляги на голову и поднимаюсь на ноги. Протянув руку, я предлагаю помочь ей подняться.

Вместо этого Тесса царапает свою руку, на ее лице появляется выражение беспокойства.

— Мне не очень нравится ночное время.

— Ты чего-то боишься?

Она кивает, и ее царапанье становится более заметным, до такой степени, что грубое царапанье ее ногтей оставляет красные полосы на ее плоти.

— Бешенные?

Ответное покачивание ее головы заставляет мой желудок сжаться.

— Чего ты боишься?

Паника танцует на ее лице, и ее царапины, должно быть, разорвали ее кожу.

— Ты возьмешь меня с собой?

Мы с Брэндоном обмениваемся быстрым взглядом, и я опускаюсь перед ней на колени.

— А как насчет твоей сестры? Разве ты не будешь скучать по ней?

— Она не моя сестра.

Как я и подозревал.

— Она твоя дочь, не так ли?

Когда она кивает, я закрываю глаза и делаю долгий выдох.

— Ребенок у тебя в животе. Твой отец положил его туда?

Скрестив руки на груди, она нервно проводит пальцами по коже.

— Он сказал… никому не говорить. Он сказал, что это наш секрет. Ее глаза блестят от слез, и я наклоняюсь, чтобы взять ее за руку в свою. На мгновение я сжимаю руку Брайани, и от этой мысли у меня тоже наворачиваются слезы на глаза.

— Хотя это больно. Это очень больно. И он не останавливается. Даже когда я кричу. Это пугает Ханну, и он кричит на нее, но не останавливается.

Я не могу взять их с собой. Не ребенка и ее младенцев. Не тогда, когда мы планируем вторгнуться в лагерь повстанцев.

Но я могу наказать этого человека за то, что он сделал. Я могу заставить его пожалеть, что он вообще поднял руку на Тессу.

РЕН

Tэй, говорит, остаточные газы и загрязнение в атмосфере после удара бомбы и возгорания заводов — причина столь неустойчивой погоды. Почему у нас невыносимая жара с самого восхода солнца и резкое падение температуры к закату.

Холод пробегает по моему позвоночнику, когда я сижу у костра, где мы остановились на ночь, на шоссе 66. Прошло всего пару месяцев, а в моем животе еще не начала проявляться растущая внутри меня жизнь, но я каким-то образом чувствую это. Как будто мои внутренние органы перемещаются, освобождая место для моей матки.

Глубокая, судорожная боль пульсирует в моем животе, и я зажмуриваюсь, потирая его рукой, дыша через нос, в то время как ощущение холода и липкости охватывает меня.

— Что случилось? Шестой кладет свою руку поверх моей, тепло его кожи проникает в мои кости. Хотя с тех пор я узнала его настоящее имя, Рис, я слишком часто забываю, называть его тем прозвищем, которое дала ему много лет назад. В конце концов, он настоял, чтобы я продолжала называть его Шесть. Однажды он сказал мне, что скучал по этой песне за годы нашей разлуки, и что она напомнила ему о нашем коротком совместном пребывании в Шолене, когда мы были молоды и невинны.

Открывая глаза, я замечаю усталость в его взгляде и затеняющую его озабоченность.

— Ничего страшного, я в порядке. Просто немного побаливает после путешествия.

— Тогда нам стоит остаться на пару ночей. Дать тебе отдохнуть.

— Нет. Нам нужно продолжать двигаться. Хорошенько высплюсь ночью, и я буду в порядке. Около двух десятков палаток составляют наш временный лагерь, наряду с дюжиной или около того спальных мешков, расположенных вокруг каждого костра, для мужчин, которые выступают в качестве наблюдателей. Мы покинули Сенизу рано утром, оставив позади лишь немногих выживших из Калико, которые решили не ехать с нами, и сумели пройти половину Нью-Мексико к сумеркам. По словам Ригса, еще через два дня езды мы могли бы попасть во Флориду и найти другое сообщество, работающее на солнечных батареях. Надеюсь, оно более гостеприимное, чем Шолен.

— Не будь жесткой, Маленькая птичка. Мы никуда не спешим. У нас достаточно припасов, чтобы продержаться пару недель в пути.

— На самом деле, я в порядке. Мое тело готовится к рождению ребенка. Наверняка будет некоторый дискомфорт, понимаешь? Улыбаясь, я наклоняюсь вперед, чтобы поцеловать его, и он сжимает мой затылок, удерживая меня от слишком быстрого отстранения.

— До тех пор, пока тебе не будет больно. Ты расскажешь мне, верно?

— Я обещаю.

Его брови сходятся вместе, так сильно напоминая мне мальчика, в которого я влюбилась. Молчаливый созерцательный мальчик с другой стороны стены, который всегда выглядел обеспокоенным.

— Я принесу тебе что-нибудь поесть.

— Я могу взять сама. Я толкаю его в бедро, чтобы встать, но он хватает меня за плечо.

— Садись, женщина. Он встает на ноги передо мной и наклоняется, чтобы поцеловать меня, прежде чем направиться к чану с тушеным мясом, которое две женщины постарше приготовили для группы.

На другом конце лагеря я замечаю Триппа, брата Шестого, который подбрасывает еще дров для костра. Он торжественно улыбается и коротко кивает, прежде чем вернуться к своей укладке. Где-то в лагере его маленькая девочка, Тринити, бегает без матери. После того, как она предала улей, я думаю, Лианна не смогла заставить себя снова встретиться с ними лицом к лицу. Даже ради Триппа или своей дочери.

— Ты Дэни, верно? Имя застает меня врасплох, и я поворачиваюсь, чтобы обнаружить парня помоложе, одного из выживших, которого мы подобрали в Калико пару месяцев назад, сидящего рядом со мной.

— Так тебя зовут?

— Меня уже давно никто так не называл. Я видела этого человека в лагере, иногда он наблюдал за мной издалека, но до сих пор он не сказал мне ни слова.

— В Калико рассказывают истории о тебе. Девушка, которая сбежала. За исключением того, что они сказали, что тебя съели Рейтеры. У него нет множества шрамов, как у многих выживших, и, повинуясь инстинкту, я перевожу взгляд на его затылок, где нет вытатуированного номера. Несколько новых шрамов, все еще розовых от заживления, показывают, что он не ушел из Калико невредимым.

— Это просто показывает тебе, что ты не можешь верить всему, что тебе там говорят.

Он потирает руки, его брови плотно сдвинуты, когда он смотрит в сторону костра.

— Моя девочка пыталась сбежать. Ей не так повезло.

Возможно, он был новым подданным, только что привезенным из Мертвых Земель, но даже у новеньких в первый день были татуировки. Я не могу начать думать, какую роль он сыграл в Калико, чтобы избежать такого клейма.

— Мне жаль это слышать. Как ее звали? Хотя я не знала других женщин в Калико, я считаю своим долгом узнать их имена, услышать их истории.

— Роз. Она работала на транспорте. Его губы дрожат, в глазах блестят слезы.

— Я пытался вытащить ее из того места. Она и… ее друзья. В его голосе слышится насмешка, когда он упоминает их, и у меня возникает ощущение, что они каким-то образом причинили ей зло.