Мой визави продолжает слушать.

— Я поговорил с нашими учёными. Они, конечно, провинциалы, многого не знают, но в разговорах выяснилось, что с 39-го — 40-го года США, Англия и Германия перестали публиковать научные результаты по ядерной тематике, в частности, исследование свойств урана и других радиоактивных материалов. Физики из Белорусского университета полагают, что собака порылась в том, что при распаде урана-235 выделяется огромная энергия.

— Что такое уран-235?

— Изотоп урана. Что такое изотоп, спрашивайте у наших академиков. Когда мне объясняли, я вроде понял, но сам кратко и понятно рассказать не смогу. У меня вопрос: наша страна в этом направлении движется?

Мужчина не отвечает, только плечами пожимает.

— Почему бы вам, товарищ маршал, докладную в ГКО не написать?

— А что я там буду писать? Про невнятные слухи от студента-недоучки? Про засекречивание ядерных исследований и так все знают.

— Я всё сообщу своему руководству, — обнадёживает меня человек-почти невидимка. — Что-нибудь ещё?

— Вроде немцы готовят производство новых танков. Тяжёлых. Но с этим сам разберусь. По этому поводу как раз говорил в Ставке. Что мне нужны зажигательные снаряды крупного калибра.

— Что-нибудь ещё, товарищ маршал?

— Много чего, — сопровождаю свои речи небрежным жестом руки, — но всё остальное решается в рабочем порядке. А что у вас?

— В каком смысле? — недоумение сочится не только от тона, но и от неясного пятна на месте лица.

— В любом смысле. Стратегическом, прежде всего, — закидываю ногу на ногу. В американском стиле, когда нога сверху лежит поперёк. Собеседник молча ждёт продолжения.

— Например, вы не задумывались над тем, кто придёт на смену Сталину? Он ведь не вечен.

— Иосиф Виссарионович не так стар, чтобы задумываться над этим.

— Лет десять-пятнадцать у нас точно есть. Может больше. Но рано — не поздно. Лучше сейчас задуматься, чем когда он умрёт, и начнётся яростная схватка за высшую власть, — полагаю при столь удачном ведении войны Иосиф Виссарионович проживёт дольше, чем двенадцать лет до пятьдесят третьего года.

— Целите на его место? — голос напряжённый.

— Я? Нет! Как свидетельствует история, правление военных ни к чему хорошему не приводит. Например, возьмите Наполеона. Ну, захватил всю Европу. Показалось мало, и сунулся дурень в Россию. Где и свернул себе шею. Или Македонский. Опять-таки завоевал полмира, создал огромную империю и что дальше? А ничего. Как только умер, империя распалась. Ну, и зачем завоёвывал? Полно таких примеров. Не, нужен кто-то другой. И достаточно молодой, чтобы активно управлять страной хотя бы лет двадцать.

— И кто, по-вашему, может выйти наверх после Сталина? — опять опасный вопрос, но я — не мальчик. Причём дважды не мальчик.

— Тот, у кого есть проект развития страны. Или хотя бы план.

— И у кого он есть?

— А я откуда знаю? Могу только за себя сказать: у меня — нет. Нет, кое-что ясно, но это в рамках сталинского плана.

— Вы про что?

— На первом этапе индустриализации стояла задача приоритетного развития отраслей группы «А». Мы завершаем этот процесс. Завершим окончательно в ближайшее десятилетие. Затем надо развивать группу «Б». Но повторяю, это ещё сталинский план. А своего у меня нет.

Немного молчим, прошу разрешения закурить. Желание возникло, когда мой взгляд зацепился за пепельницу, тяжёлую, в виде чёрного лебедя, залюбуешься. Закурить дозволяется.

Своим здоровьем тоже озабочен, поэтому папиросы своего «Казбека» набиваю ватой с обратной стороны. И воочию вижу, какая она после курения.

— Преемственность власти в России до сих пор не решённая проблема. Один умный человек (кто конкретно, Арсеньевич не запомнил) сказал, что трудные времена рождают сильных людей. Сильные люди создают хорошие времена. Хорошие времена рождают слабых людей, а слабые создают трудные времена.

Собеседник хмыкает.

— Интересная мысль возникает по поводу, — она действительно появляется у меня только сейчас. — Мы знаем, насколько велик был Ленин, а, значит, что? Это значит, что тяжёлые для страны времена соответствовали величию Владимира Ильича. Россия находилась при смерти. Тяжёлые времена продолжались и позже, поэтому эпоха призвала Сталина.

— К чему вы всё это, товарищ маршал? — интерес собеседника угасает, но не до конца.

— К тому, что я с ужасом жду сменщика Сталина. К моменту его смерти времена точно наступят хорошие.

— У вас всё, товарищ маршал?

— Да. Подумайте об эффективном механизме преемственности. Я говорю не конкретно о преемнике Сталина. Нужен механизм. Если успешно решим задачу выбора очередного сильного лидера, страна никогда не станет слабой.

Окончание главы 7.

8 ноября, суббота, время 09:50.

Позиции 799 сп западнее Белой Церкви.

— Танки!!! — предупреждающий вопль одного из красноармейцев переполнен страхом и возбуждением.

Политрук роты сам видит, как за километр от них, разворачивается танковая группа. Первая тройка клином, за ними ещё пять. Из-за расстояния мнится, что двигаются они неторопливо.

— Стрелять только по команде! — разносится голос ротного. — Приготовить гранаты и бутылки.

Куда там стрелять? По танкам из винтовок? Пехота за ними прячется, и далеко до них, прицельная стрельба невозможна. Но противотанковому дивизиону их ротный не указ. Когда до танков остаётся меньше полукилометра, батарея 45-миллиметровых орудий начинает выплёвывать снаряды в надвигающийся железный строй.

Только один танк разматывает гусеницу, остальные пятятся назад и прикрываются повреждённым собратом, через полминуты танки открывают ответный огонь, а ещё через четыре батарею накрывает шквал огня. Та самая артиллерия, что била по ним в течение получаса перед атакой. И которую не видно.

Савельев стискивает зубы, сколько раз он это видел! И ничего ведь сделать невозможно! Всё! Противотанкового заслона больше нет. Точный выстрел из танковой пушки заставляет пушчонку подпрыгнуть и завалиться набок и размётывает расчёт в стороны. Снова вперёд выдвигается уже не тройка, а дуэт танков. И пушек, чтобы их остановить, больше нет.

Когда до них остаётся метров триста, начинает работать максим, отсекая пехоту. Раздражённо гаркает левофланговый танк и максим замолкает. И тут не выдерживают нервы у красноармейцев соседней роты.

— Куда⁈ А ну, стоять!!! Назад, сукины дети!!! — поняв, что криком делу не поможешь, политрук Савельев хватается за ППШ.

Заградительная очередь перед полутора десятками бойцов-новобранцев из соседней роты лишь ненадолго опережает длинную ленту пуль из немецкого танкового пулемёта. Половина падает, остальные в панике продолжают бежать в тыл. Только три человека догадываются упасть на землю и замереть. Тех, у кого разум отказал напрочь, азартно рубит танкист-пулемётчик.

Савельев пригибается, ничего уже не сделаешь, а пули свистят и над ним. Немецкий танк всё ближе, а пушки разбиты. Только из-за насыпи железной дороги, которую прикрывает 799 стрелковый полк, продолжает изредка плеваться миномётная батарея.

Политрук перепрыгивает через сброшенный взрывом максим. Один пулемётчик убит, второй сидит, прижимая руки к окровавленному лицу. Где-то рядом были бутылки с бензином… вот они!

Перевернуть бутылку, чтобы пропиталась затычка — всё это под приближающийся рокот мотора и полязгивание гусениц. Сучье вымя! Поодаль раздаётся выстрел, наш, кто-то ещё воюет! В ответ треск немецких карабинов. Политрук, ориентируясь на звук, отодвигается чуть поодаль, готовится к броску. Пора! В десятке метров от него танк наезжает на окопную траншею. Спичка уже чиркает по фосфорной полоске, загорается плотно свёрнутая ткань. Бросок! Есть! Руку отбрасывает, словно ударом лома. Танк занимается огнём, а политрук выдёргивает правой целой рукой ТТ.

— Найн! Хенде хох! — лающая речь останавливает движение.