сорвать его наступление, нашим войскам, кроме, мер, указанных в приказе

Военного совета, нужно организовать обман противника.

П р и к а з ы в а ю: продумать и немедленно дать указание войскам о про-

ведении мероприятий по обману противника. В частности:

1. Создать ложный передний край, а настоящий передний край иметь от

ложного в глубину 1 —1,5 км.

2. Создать систему ложных огневых точек.

3. Создать ложные артиллерийские позиции и макетами ложную группи-

ровку танков.

4. Создать минные поля и умелым, заранее обдуманным маневром завле-

кать противника на минные поля, после взрыва* противника на минных по-

лях добивать его штыком и танками.

КОМАНДУЮЩИЙ ЗАПФРОНТА ЧЛЕН ВОЕННОГО СОВЕТА

генерал армии ЖУКОВ ЗАПФРОНТА БУЛГАНИН

СОКОЛОВСКИЙ

№ 0437

1.11.41 г.

ЦАМО, ф. 208, оп. 2511, д. 24, л. 14. Подлинник

Окончание главы 12.

Сообщение Совинформбюро от 1 декабря 1941 года

Вчера, 30 ноября, войска Западного фронта вышли на границу Восточной Пруссии с оккупированной Польшой. Захвачены города: Браунсберг, Хейльеберг, Эльдинг, Алленштейн, Ортельсбург, Нейденбург, Эльдинг, Дейч-Эллау. В городе Мариенбург передовые части 13-ой армии ведут уличные бои.

1 декабря, понедельник, время 11:05.

Близ Дейч-Эллау.

— Не разумею, Григорыч, як они это сделали! — горячится вовсю Никитин. — Усё було в порядке…

Когда Григорич (тёзки мы по отцу) сильно горячится, сбивается на суржик. Размышляю, глядя на дымяшиеся останки базы ГСМ. Перековерканное и почерневшее железо, воронки от бомб там и сям. Зрелище не вдохновляет, согласен.

Люди Никитина всё сделали грамотно. И маскировка была, — вон, её клочки валяются, — и зенитное прикрытие и работали, — тоже верю, — аккуратно, чтобы немцы не засекли активность. Всё по делу, но тем не менее.

Пока Никитин горячится, впадаю в задумчивость. По поводу взятия Кенигсберга Москва сходила с ума от радости и восторга. На улицу боялся выходить, если б увидели, затискали бы насмерть. В окно видел, как прохожие, стихийно организовавшись, хватали первых попавшихся военных и восторженно качали их. Вечером гремел и сверкал салют из двадцати четырёх орудий, в среду 26-го числа сократили рабочий день до обеда, чтобы дать народу возможность погулять и порадоваться.

Эх, и натворили мы делов. С одной стороны страна счастливо избежала того жуткого развития боевых действий, что было в реальности Арсеньевича. Избежала страшных людских и материальных потерь. С другой, теперь не появится целый культурный пласт. Не будет «Волоколамского шоссе» Бека, не будет «Живых и мёртвых» Симонова, «В августе 44-го», не помню автора. О Волоколамском шоссе гитлеровцы даже мечтать не могут, не знают о нём, кроме самых информированных штабистов. До 1944-го года война тоже не будет идти, если мы не затеем всю Европу до Лиссабона и Афин под себя подмять. Девчонки, которых воспели в «А зори здесь тихие», тоже выживут. И надеюсь, проживут счастливую жизнь.

Гастелло так и не появился. Зато почти тем же самым подвигом блеснул Баландин Николай с позывным «Филин», ударил своим тяжёлым самолётом по правительственному кварталу Берлина. Донёс мой личный привет Гитлеру.

Так что какой-то культурный пласт взамен появится. Он не будет настолько трагическим, зато более победным и вдохновляющим. Даже наши промахи выглядят вполне объяснимо и где-то достойно. Показывают наглядно силу врага.

Как у командующего у меня есть одна выгодная черта. К примеру, у Жукова её нет. Любую неприятную новость воспринимаю абсолютно хладнокровно. Вряд ли мои подчинённые видели хотя бы раз, чтобы я серьёзно расстроился, разозлился или что-то в этом роде. Меня даже авиаудары немцев по санитарным поездам или машинам не особо огорчили. Нет, наличие жертв среди наших людей мне сильно не нравится, но зачем зря молнии метать? Их надо метать по делу.

Всё элементарно. Если люфтваффе считает санитарный транспорт лёгкой и законной добычей, то надо это использовать. Вот и всё. Теперь все санитарные поезда замаскированы под бронепоезда, и дело не только в маскировке, а ещё в наличии зенитных платформ. А бронепоезда, наоборот, маскируются под санитарные. Нарвавшись раз пять на жестокий и беспощадный ответ, германские доблестные асы теперь шарахаются от «санитарных» поездов, как тараканы от включенного света. От гражданских поездов тоже шарахаются. По той же причине.

Это сейчас мы «обнаглели» до того, что гражданские поезда из Минска ходят без маскировки. С зенитками, конечно.

Параллельно придавили преступность почти до нуля. Военное положение, патрули имеют право применять оружие на поражение в случае поимки бандитов на горячем. И не нашлось в этом времени ни одного доброхота-правозащитника, который поднял бы шум по поводу конституционных и неотъемлемых прав преступников.

Гражданские поезда охраняются военными. Обычно это полувзвод, приданный зенитным расчётам. Тоже не церемоний не разводят. Разок расстреляли прямо у железки поездных воришек. Отругал их. Не очень сильно, но отругал. У меня, говорю, в штрафных ротах некомплект, а вы тут… будущих героев войны в расход пускаете.

Григорич замолкает. Выговорился? Теперь можно.

— А там у вас что? — показываю взглядом в сторону.

— Да сило германское…

— У базы никто оттуда не шастал?

— Ни. Там посты. В нашу сторону нихт проход.

Ещё немного раздумываю. И выношу решение-версию.

— Они радиомаяк поставили. Село немецкое, значит, там может находиться агентура абвера. Наверняка. Ты радиослежение вёл? Понятно. Им не надо подходить к базе, достаточно на краю села поставить радиомаяк, как ориентир. А по рации сообщить: цель на километр строго на запад. Вот и всё.

Никитин впадает в глубокую задумчивость. Пару минут не мешаю.

— Поднимай особый отдел и контрразведку. Прочеши село. Каждый дом пусть обыщут до основания. Если рацию не обнаружат, так хотя бы сильный бинокль.

Андрей Григорович глядит вопросительно расширенными глазами, причём здесь бинокль?

— Разглядеть, что там военный объект на таком расстоянии можно только в бинокль. Залез кто-нибудь на крышу и увидел вас, как на ладони. Если обнаружите ещё радиомаяки и рацию, то устрой немцам ловушку. Прилетают бомбить пустое место, а вы их зенитками на подлёте ловите. Или истребители пусть встречают…

Генерал смотрит на меня с уважением. А то ж! Я ж всё-таки маршал, мне положено соображать.

— Много топлива сгорело? Не скажется на твоей подвижности?

— Та ни… — отмахивается Никитин. — Е резервная.

— Ну, да, — киваю. — Моя разведка доносит, что ты две немецкие базы ГСМ прихватил. И молчишь, морда кулацкая…

1 декабря, понедельник, время 15:50.

Минск, штаб Западного фронта.

— Рычагов свои авиадивизии под Кенигсберг перебрасывает? — на мой запрос Климовских заглядывает в оперативную карту.

Мы уже сильно раскидали свои авиачасти. Зачем мне авиадивизии в Минске, Барановичах и Витебске? Ни к чему. Это уже глубокие тылы.

— Да, Дмитрий Григорич. Заканчивают передислокацию.

Рычагову как раз подходит пора приступать к новому набору лётчиков. Ибо нефиг мурыжить уже подготовленных в училищах лётчиков полугодовыми курсами. Двух-трёх месяцев хватит.

202-ую истребительно-штурмовую дивизию отдали Рокки, теперь перебрасываем остальные три (201-ую — истребительную, 203 — истребительно-штурмовую, 204-ую — бомбардировочную) в зону действия 13-ой армии. В Восточную Пруссию. Мощная сила. В каждой авиадивизии 250–300 машин. Фрицам в Курляндском котле скоро станет очень жарко, несмотря на зиму.

Вдвоём разглядываем карту. Всё предусмотрели? Немцы могут выкинуть любое коленце.