В 22 года я был назначен Главнокомандующим. Приходилось много ездить по гарнизонам по всей стране. Садился в карету, обкладывался книгами и читал-читал-читал. В гарнизонах тренировал и тренировался вместе с воям. Вместе с ними брал замковые стены, сражался на мечах, стрелял. Для них это было необычно и вначале они щадили меня. Потом стали драться всерьез, и из поездок я возвращался с синяками, ушибами и даже ранами. Так что несколько моих шрамов и рубцов от тех учений. Хотя приходилось и воевать — и на своей земле, и в соседних государствах, и даже дальних. Я не привык прятаться, шёл впереди войска и получал ранения. С воями было просто — они вскоре признали во мне Командора. С их хозяевам было сложнее. По традиции хозяин замка — князь, граф или герцог — был командиром гарнизона. Но когда они вместе со всеми стали тренироваться, валяться в грязи на учениях, они решили, что не княжеское это дело, и назначили командирами своих молодых безземельных родственников. Стало намного легче. Если я чем и горжусь в своей жизни, то я горжусь тем, что армия нашего королевства самая сильная среди соседних государств. Её сила — это мир.
Когда мне было 25, умер Старый Король. Перед смертью он взял с меня обещание, что я не брошу его сына. Так я стал управлять страной вместе с ним, точнее, вместо него. Вначале некоторые деятели из знати пытались отодвинуть меня, но я напомнил Королю об обещании, которое он дал отцу, и о том, что за мной армия. Король смирился сразу. Он любил лишь внешние признаки власти: трон, парады, балы, собрания, где он первое лицо и его все чествуют. Любил роскошно одеваться, волочиться за дамами, развлекаться. Вникать же в государственные дела, решать их, а тем более добиваться результата он не хотел, да и не мог. Поэтому он вполне был доволен тем, что «волею Короля» всем этим занимаюсь я. Я понимал, что одному мне не справиться. У Старого Короля были свои помощники, но они были стары и отошли от дел. Поэтому создал «Теневой Кабинет» из своих друзей выпускников Университета. Они придумывали идеи, разрабатывали планы, как их решать, готовили Указы. Эти Указы я подсовывал Королю, он их подписывал, и я их выполнял. Так и жили, пока не началась эпидемия.
«Так вот почему ты стал «черным человеком», бедный ты мой» — сказала Эвелина и поцеловала меня.
Я расспрашивал её, как она оказалась в обители, о её Даре. Она рассказала, что её Дар проявился рано, что её мать, тоже ясновидящая, просила не рассказывать об этом никому. Однажды она не удержалась. Их сосед поранил на сенокосе ногу, и она сказала, что он умрет. Рана была невелика и все над ней смеялись и сосед тоже, но рана загноилась и сосед умер. Тогда о ней сказали священнику, а священник всегда говорил, что ясновиденье — это проклятие Богов, и послано за великие преступления рода, что таких людей нужно отправлять в обители.
За ней приехали. Мама плакала, но что она могла сделать. Все соседи ополчились против них. В обители им рассказывали совсем другое. Дар — это не проклятие, а благословление Богов, что их тела — сосуды, в которые Боги вложили Дар, и поэтому они не могут сами распоряжаться своим телом. «Это настолько прочно сидит во мне, — сказала Эвелина, — что я тогда в замке, когда я не хотела жить, я не могла покончить с собой» Мне было очень жаль её, и я стал её целовать.
«В обители нас учили считать, писать, читать, истории, географии, — продолжала Эвелина — но сейчас я понимаю, что эти знания были очень поверхностные. Нас учили любить Короля, Королеву и Государство. Портреты Короля и Королевы висели в самом большом зале обители и каждый вечер мы просили Богов для них здоровья. По утрам выходили в сад, здоровались с солнцем, небом, всем живым, к нам прилетали птицы. Это стало моей привычкой, ты знаешь» — «Знаю» — сказал я и поцеловал.
«Но самое главное, чему нас учили, — это Дару. Дар у каждого свой, поэтому с нами занимались по отдельности. Мой Дар был уже сильным тогда, и мне говорили, что мой Дар прорицания силен, но это только часть моего Дара. Главное, что я могу, — это пробуждать дремлющие во всём живом силы и дарить им свою силу. Всё живое имеет некий запас сил и расходует его только в тех случаях, когда ему угрожает гибель. Я же могу разбудить их и в обычной жизни. Я не могу лечить как лекарь, но я могу сделать так, что больной сам будет лечиться своими внутренними силами, а если я добавлю своих, то и лечение пойдет намного быстрее. От моего Дара лучше растут все растения, доятся коровы, шерсть у овец лучше. Я умею учить детей, но от моего Дара лучше проявляются их скрытые возможности, они лучше учатся, и сами становятся лучше, более добрыми, более трудолюбивыми, более послушными» — «Дароносица ты моя» — сказал я и снова начал её целовать.
«Самое сложное в Даре прорицания, — рассказывала Эвелина, — это умение оградить себя. Представь. Ты в толпе людей, и о каждом ты знаешь его прошлое, настоящее и будущее. С ума можно сойти. Нас учили представлять, как будто мы накрыты прозрачным колпаком и есть только щелочка, через которую ты смотришь на человека, для которого ты предсказываешь» — «А как же твоя мать?» — спросил я. — «Моя мать жила в деревне и никуда не выезжала, а деревне все про всех знают. Поэтому-то она, наверное, и смогла жить без особого обучения», — ответила она.
«А ещё есть люди с сильной волей, — продолжила Эвелина — которые прорицанию не поддаются. Перед ясновидящим словно стена стоит. Вот ты такой. Я только два раза смогла увидеть твое будущее: там во дворце и в школе, когда ты приглашал поехать с тобой, но, — она хитро улыбнулась, — что я увидела, я тебе не скажу!» Я стал просить рассказать видение, щекотать, целовать, но она не сдалась.
После этой недели, после этих разговоров мы стали по-настоящему близки. Близки не только физически, но и духовно, что ли. Мы стали лучше понимать друг друга, восстановилось доверие, некогда прежде утраченное. Кстати, о физическом, «то самое» однажды случилось. Когда всё произошло, Эвелина посмотрела на меня затуманенным взором, ещё не отошедшим от возбуждения: «Что это было?» — «Это было то, что будет у нас всегда» — ответил я.
В конце концов из постели пришлось выбраться, а жаль… Как и ожидалось Эвелина развила бурную деятельность. Она ходила по дому и говорила: «Здесь будет столовая, здесь библиотека, здесь гостиная, здесь музыкальная, здесь бальная зала, здесь гостиная, в этой части будут детские комнаты» — и так далее. Остановится посреди комнаты: «Здесь будет комната оливкового цвета. Или персикового? Милый, что ты думаешь?» — А я думаю про себя: «Хоть оливковая, хоть персиковая, хоть арбузная. Мне всё равно. Делай, как хочешь, любимая!» — Но делаю задумчивый вид и говорю: «Персиковая лучше» — «Хорошо дорогой, пусть будет персиковая. А может оливковая?» — «Хорошо, оливковая» — «Ты мне совсем не помогаешь!» — сердится она.
Она сама рисовала образцы мебели, занавесей и чего-то ещё. Она рисовала, а я сидел или лежал рядом. Картинка. В саду на кресле сидит Эвелина и рисует. С одной стороны лежит Брюс и лижет её ножку. С другой стороны — я и целую другую ножку всё выше и выше, добрался до коленки и получил по лбу.
Решили, что мебель будем делать в мастерских графства. «Наши мастера всяко лучше столичных сделают» — сказал Управляющий. Это хорошо, это я люблю, когда деньги из графства не уплывают.
Она вытащила старые картины и портреты из кладовой замка. Обругала нас с Управляющим за то, что картины потемнели, что на некоторых картинах отшелушилась краска, а на одной (о, ужас!) появилась плесень. Управляющий оправдывался, говорил, что помещение всё время отапливалось, что картины были в темноте, а это им вредно — олифа тускнеет. Я молчал, пусть отдувается. «Нужно их все отправить хорошему художнику, или лучше вызвать художника сюда» — приказывает Эвелина. — «Хорошо, дорогая, будет тебе самый лучший художник, или несколько, если захочешь» — говорю я.
Занялись садом. «Хочу розарий» — «Хорошо, дорогая, пиши список, какие розы тебе нужны и ещё какие растения. Отправим его дворцовому садовнику и садовнику из южного королевства» — «Южные розы у нас замерзнут» — «У нас есть оранжерея» — «Хорошо, тогда ещё лимоны и мандарины» — «Список, дорогая». Послали просьбы дворцовому садовнику, князю С., у которого я знаю, есть целый питомник, да и в своем графстве кое-что нашлось.
