Пошёл к Эвелине. Она лежала на постели, отвернувшись лицом к стене. Я говорил, что мы поедем в мой замок, что там очень красиво, что ей там будет хорошо, но, похоже, она меня не слышала. Служанка плакала. Вышел, направился в художественную лавку, накупил бумаги, красок, карандашей, ещё чего-то, что посоветовал лавочник. Всё уложили в большую коробку. Я велел доставить во дворец. Пошёл в Магистрат, собрал свой «Кабинет», сообщил, что уезжаю на несколько дней, дал распоряжения, занялся текущими делами. Во дворец вернулся поздно. Ко мне подошли мастера-каретники и попросили разрешения поправить рессоры у кареты, «чтобы легче шла». Я разрешил.

Утром я сам пошёл посмотреть, что они сотворили. Действительно, всё было почищено, смазано, установлено какое-то новое приспособление, чтобы меньше качало. Внутри карета обита новым бархатом, сделаны мягкие сидения, на них уложены подушки и пледы. Видно ребята работали всю ночь. В карету была впряжена четверка лучших лошадей из королевской конюшни. Сел в карету, подъехал к двери, из которой должна была выйти Эвелина. У крыльца стояла толпа провожающих — все те, кто жил и работал с ней в то время. На крыльце чуть ли дрались парни-лакеи за право нести её вещи. Саквояж взял Дворецкий и сам понес его в карету. Вышла Эвелина с тем же отрешённым выражением лица, подошла к карете. Тут самый чопорный из самых чопорных дворецких, каких я когда-либо знал, поклонился ей, поблагодарил, и сказал, что они не выжили бы, если бы не она. Она протянула ему две руки. Он взял их за самые кончики, ещё раз наклонился и поцеловал. Повар принес большую корзину с едой. Садовник — большой букет, явно из оранжереи и явно из тех цветов, которые ставятся на стол только Королю. Многие плакали. Её служанка рыдала навзрыд, уткнувшись лицом в плечо какого-то парня. Эвелина повернулась к провожавшим, попыталась улыбнуться, у неё это плохо получилось, помахала рукой, повернулась и вошла в карету. За ней прыгнул Брюс, положил голову ей на колени, она стала его машинально гладить. Я поднял голову, в окне увидел Короля. Рядом с ним что-то говорила Матильда, а он смотрел только на Эвелину. Я поднялся в карету, и она тронулась.

Вначале я планировал заехать в казармы гарнизона, чтобы дать распоряжения на время своего отсутствия. Вот и «нежданчик» — вдоль дороги по обе стороны выстроились вои в стойке, какой приветствуют высоких особ. Вот это да! Подошёл к командиру, спросил, что это значит. Он сказал: «Мы прощаемся с Госпожой Эвелиной, Командор». Поговорили и поехали дальше.

Другой «нежданчик» ожидал нас, когда мы проезжали мимо Университета. Нас встретила толпа студентов. Они кричали: «Да здравствует Эвелина!», «Позор Королю!», «Долой Верховный Совет». Хор голосов скандировал: «Э-ве-ли-на! Э-ве-ли-на». Подходили горожане, узнавали кого везут, и тоже кричали: «Позор Королю! Э-ве-ли-на!». Да тут революция целая! Едва пробились.

Выехали из столицы, я пытался заговорить, она отвечала односложно: да — нет. Мы замолчали. Я закрыл глаза и размышлял над тем, как много людей знают и любят эту девушку. Любят не за знатность, не за деньги, не за власть, а любят за то, что она любит их и отдает им себя бескорыстно и без остатка, что служению им она посвятила свой Дар и свое сердце. Так мы и ехали. Но более всего меня поразили мои вои. На дневных остановках они выносили раскладные стол и стул, расставляли еду и, стоя на коленях, умоляли её поесть. Мои вои на коленях!!! Надеюсь, что больше такого я никогда не увижу. Поразил меня и Брюс. Обычно, когда мы куда-нибудь едем, он бежит за каретой пока не устанет, а тут он всё время возле неё. Либо держит голову на её коленях, либо лежит около, если она приляжет на сидение и закроется пледом. На остановках сидит рядом и вои его не боятся. Ночью дремлет возле её кровати. Вот кто настоящий друг! На ночь мы останавливались в тавернах. На ужине уже я просил её что-нибудь съесть и, честное слово, был тоже готов стоять перед ней на коленях, да мундир не позволяет. На ночь я её запирал, всерьез опасаясь, что мои вои и кучер её украдут — ищи потом.

Приехали в замок. Нас ждали. Гонца я послал сразу после Совета. Для Эвелины была приготовлена довольно удобная комната в доме Управляющего. Она вошла и сразу легла. Жена Управляющего принесла молоко и хлеб, она к ним не притронулась.

Мы с Управляющим и Командиром гарнизона прошли в кабинет Управляющего. Поговорили. Потом я осмотрел замок. Запустение, конечно, чувствуется. Лет тринадцать я уже здесь не живу. Осмотрел укрепления. Стены, ворота и мост в порядке, значит оборону, в случае чего выдержат, пока не подойдут основные войска, а они не задержатся — выучены. Побывал в казарме — и здесь порядок. Вернулся в кабинет Управляющего, стали работать с документами по хозяйству. Он рассказал, что графство от эпидемии не пострадало совсем. Сразу были выставлены кордоны, а на границе с королевством Джафара кордоны были двойные — с одной и другой стороны. Если появлялись чужие, то крестьяне, которых предупредили заранее, вовремя доносили и чужаков селили в лесные избушки. Посмотрели документы. Всё в порядке. Остался доволен. Не пошёл ночевать в свою спальню, хотя её и протопили. Ночевал в казарме.

Утром я уезжал. Вышла Эвелина. Волосы растрепались и платье помятое, значит, спала не раздеваясь. Подошёл попрощаться. Глаза такие же отрешённые и пустые. Брюс метался между нами. Я велел ему остаться с Эвелиной. Он бросился к ней, но она присела, что-то прошептала ему на ухо, и он отправился к карете, даже не взглянув на меня. Эвелина подошла к воям. Они что-то говорили ей, стоявшие рядом вои гарнизона согласно кивали. Сел в карету, поехали.

Брюс лежал и сердился на меня. Я тоже сердился. Почему она так со мной? По сути, я её спас. Во дворце эти сволочи её бы убили. Подсыпали яд в еду, подослали убийцу, устроили несчастный случай. Способов убить человека много, а человеческая жизнь так хрупка.

Потом я думал о том, что что-то неладно в нашем королевстве, что-то надо менять.

На следующий день после моего приезда Королем был подписан указ о роспуске Верховного Совета, образовании высшего органа исполнительной власти Кабинета Министров и назначении меня, графа Георга Шиденталя, Премьер-Министром. Кабинет Министров, естественно, был сформирован из моего Теневого Кабинета.

Дорогой Учитель, жизнь, кажется, снова возвращается ко мне. Если жива — надо жить, не так ли?

После того, как меня привезли в замок, я пролежала несколько дней. Женщина приносила еду, а через некоторое время уносила полные тарелки. Она со мной ни о чем не говорила, видимо, понимая мое состояние. Наконец я поднялась. Вышла во двор. Подошел Управляющий, жалостливо посмотрел на меня и сказал, что я могу ходить везде, где хочу и сколько хочу. Только если я буду выходить из замка, меня будет сопровождать один из воев. Ну, куда ж без стражника! Так началась моя жизнь в ссылке.

Утром, по привычке, выходила во двор, обращалась к солнцу, а оно из-за высоких стен появлялось поздно, уже яркое и сияющее. Птицы ко мне не прилетали, цветы — они были только в горшках у дома Управляющего — не расцветали. Дар умер. «Ну и ладно. Зачем он мне?» — думала я.

Я бродила по замку, заглядывала во все уголки. Обжитыми были только казармы, дом Управляющего, зал для тренировок, оружейная комната, конюшня, ферма с коровами, овцами и курами, несколько мастерских и кузница. В центре замка большая круглая башня. Я читала, что она называется цитадель, и она была последним оплотом для защитников, если враг пробивал ворота и стены и попадал во внутренний двор замка. Войн давно не было, и цитадель превратилась в графские покои.

Я вошла во внутрь. Пахло сырость и плесенью. Во многих комнатах мебель и светильники закрыты чехлами. Кругом пыль и паутина. Две комнаты — спальня и кабинет графа — были закрыты. Управляющий сказал, что отапливаются только библиотека и кладовая, где хранятся картины, серебряные и золотые кубки, дорогие ткани, одним словом, все то, что боится сырости. «Вот только граф редко приезжает. Занят очень», — огорченно добавил он. Библиотека в замке большая, только все книги двадцатилетней давности, видимо её никто не пополняет. Но ничего, мне и этого надолго хватит.