Синьора Сабатино и Николо Гарцоло отводят Лучию в сторону, предположительно для того, чтобы рассказать ей, каким важным человеком для музея я являюсь. Как только мы остаемся одни, Лучия бросается ко мне.
― Что ты здесь делаешь? ― требует она. ― Ты думаешь, это смешно?
― Так, так. Разве начальство не просило тебя быть вежливой со мной?
― Я должна сделать все, чтобы ты был счастлив. ― Она закатывает глаза. ― Сколько денег ты передал музею?
― В прошлом году, кажется, пятнадцать миллионов евро.
У нее открывается рот.
― Но это почти двадцать процентов нашего операционного бюджета. ― Она моргает, прежде чем опомниться. ― Тем не менее, ты украл одну из наших картин. Большое пожертвование ― это способ смягчить свою вину?
― У меня нет времени на чувство вины. Что ты мне сегодня покажешь?
― Я подумала, что мы начнем с подделки Тициана, ― говорит она совершенно бесстрастно. ― Я обнаружила ее в кладовке несколько недель назад.
Я громко смеюсь.
― Мы могли бы это сделать, ― соглашаюсь я. ― Но я бы также хотел увидеть выставку иллюстрированных рукописей, если галереи открыты для посещения.
Она удивлена, что я знаю о предстоящей выставке.
― Мне сказали, что весь музей в твоем распоряжении. Ты надеешься украсть Библию шестнадцатого века, Антонио?
― Не сегодня. ― Солнечные лучи разрезают коридор пополам, проникая сквозь изящные арки, откуда открывается вид на площадь внизу. ― Ты работаешь здесь сколько? Уже три недели? Тебе нравится твоя работа?
― Все хорошо.
В ее голосе не слышно энтузиазма. Я резко смотрю на нее.
― Кто-то беспокоит тебя на работе?
― Нет, нет. Как я уже сказала, работа хорошая. Хотя возвращение в Венецию… — Ее голос прерывается на вздох. ― Большую часть времени я в порядке. А потом я сворачиваю за угол и натыкаюсь на парк, куда мама водила меня в детстве… Или оказываюсь на улице, где отец учил меня кататься на велосипеде.
Я хочу сказать слова утешения, но они застывают у меня на языке. Все, что я мог бы сказать, прозвучало бы банально.
Мое молчание, похоже, ее не беспокоит.
― Ты сказал мне, что не знал своих родителей. Когда у меня бывает особенно плохой день, я думаю, может, так было бы лучше. Если бы у меня вообще не было воспоминаний о них…
Время так и не смогло стереть тьму в ее глазах. Обычно я избегаю говорить о своих родителях, но сегодня это лучше, чем альтернатива.
― Тебя любили, а меня бросили в Il Redentore младенцем, ― тихо говорю я. ― Ты бы не захотела прожить мою жизнь, cara mia.
Церковь святого Il Redentore ― так ее называют ― находится на острове Guidecca, в пяти минутах ходьбы от моего дома. Лучия знает, где находится церковь, потому что выражение ее лица смягчается.
― Так вот почему ты живешь там? ― мягко спрашивает она. ― Потому что тебя там нашли?
― Это тихий район, ― уклончиво отвечаю я. ― К счастью, там не так много туристов.
Я уклоняюсь от ответа, но она не обращает внимания.
― Мне не следовало сравнивать свою жизнь с твоей, ― говорит она вместо этого, в ее голосе звучит извинение. ― Это было необдуманно с моей стороны. Мне жаль.
Я киваю на ее извинения. Многогранная, красивая и завораживающая. Не зря я так и не смог забыть Лучию Петруччи.
― Мы на месте. ― Она указывает жестом на лестницу справа. ― Иллюстрированные рукописи.
Лучия ― прекрасный гид. Она предупреждает меня, когда мы заходим на выставку, что это не ее компетенция, но становится очевидно, что она недооценивает себя. Она может связать иллюстрации в рукописях с историей меценатства в Венеции, оживляя сухую тему своим энтузиазмом. Мы проводим в галерее больше часа, и я едва замечаю, как проходит время.
― Пообедаешь со мной? ― спрашиваю я, когда мы заканчиваем.
Она бросает на меня странный взгляд.
― Я уже сказала тебе, что не собираюсь с тобой спать.
― Это единственная причина, по которой я могу хотеть пообедать с тобой?
Она пожимает плечами.
― Я точно не в твоем вкусе.
Ее слова заставляют меня замереть на месте.
― Что ты имеешь в виду?
― В прошлом месяце тебя сфотографировали на вечеринке с Татьяной Кордовой, ― отвечает она. ― Я не супермодель и не всемирно известная актриса. Мы принадлежим разным мирам.
Она поднимает на меня глаза. Она ревнует? Я сдерживаю улыбку триумфа.
― Ты ошибаешься. Ты любительница искусства и воровка. Поверь мне, Лучия. Ты как раз в моем вкусе. ― Я протягиваю ей руку. ― Пообедай со мной.
― Ты спрашиваешь или приказываешь мне?
Я пожимаю плечами.
― Как тебе будет угодно. ― Я ― крупнейший меценат музея, и директор хочет, чтобы все так и оставалось. Мы оба знаем, что Лучия не в том положении, чтобы отказаться от моего приглашения на обед. Что я могу сказать? Иногда я бываю засранцем.
Она свирепо смотрит нам меня.
― Очень хорошо, ― произносит она сквозь сжатые губы. ― Давай пообедаем. Но это все. Мне все равно, передашь ты музею пятнадцать миллионов евро или пятнадцать миллиардов ― я не собираюсь с тобой спать.
― Леди слишком много протестует, ― говорю я безразлично. ― Где бы ты хотела поесть?
Она задумывается на минуту, а потом в ее глазах вспыхивают искорки смеха.
― У тебя дома, ― радостно говорит она. ― В субботу я не очень хорошо рассмотрела твою систему безопасности. В этот раз я буду внимательнее.
― Ты понимаешь, что подаешь мне противоречивые сигналы? — Я кладу руку ей на спину и направляю к выходу. ― С одной стороны, ты продолжаешь говорить мне, что не собираешься со мной спать, а с другой…
Она вскидывает голову, но не отстраняется от моего прикосновения.
― Не ты устанавливаешь правила, Антонио.
― Вообще-то, cara mia, в Венеции это делаю я.
Мы выходим на площадь, и я веду ее к ближайшему причалу, где Стефано, один из моих людей, ждет у лодки. Когда я помогаю ей сесть, меня поражает суровая правда. Обычно я не привожу женщин, которых хочу трахнуть, к себе домой, и все же это уже второй раз, когда я везу туда Лучию.
Глава 8
Лучия
Я собираюсь пообедать с Антонио Моретти, и это кажется сюрреалистичным.
Есть тысяча причин, по которым я не должна этого делать. Мы из двух разных миров, и уже после одной встречи я слишком увлеклась. Я гуглила его и ревновала, когда находила его фотографии с другими женщинами. Ночь за ночью я вижу сексуальные сны о нем. Король Венеции плохо влияет на мое душевное равновесие.
Но он появился на моем рабочем месте и пригласил меня на обед. Он сказал мне, что я в точности в его вкусе. И, может быть, на время одного обеда я смогу отложить свои опасения и позволить себе поверить ему.
Мы причаливаем к дому Антонио, и он помогает мне выйти. Открыв входную дверь, он жестом приглашает меня внутрь. Я вхожу в холл и с любопытством оглядываюсь по сторонам.
Я была слишком напугана, чтобы что-нибудь заметить, когда была здесь три дня назад. Но сегодня я позволила своему взгляду блуждать по пространству, впитывая детали: черно-белый кафельный пол, стены цвета лосося, украшенные коллекцией деревянных масок, пышные тропические растения и резная антикварная скамья, заваленная бирюзовыми, индиго и темно-зелеными подушками. Комната эклектичная, красочная и завораживающая.
Антонио кладет руку мне на поясницу.
― Ты предпочитаешь экскурсию сейчас или после обеда?
Мой желудок урчит, напоминая, что я пропустила завтрак сегодня утром.
― После обеда, пожалуйста.
Большая кухня с обеденной зоной выглядит так же привлекательно, как и холл. Слабое зимнее солнце светит через массивное стеклянное окно, выходящее во внутренний двор. Сегодня слишком холодно, чтобы есть на открытом воздухе, но, думаю, летом здесь прекрасно. Я без стеснения разглядываю медную технику, зеленые растения и плитку «Талавера», которой выложена кухонная панель. На столе стоит ваза с сиренью, лавандой и жимолостью, и я с удовольствием вдыхаю тонкий аромат цветов.
