Антонио выгибает бровь, глядя на меня.

― Они пахнут весной, ― объясняю я. ― Это мое любимое время года. Я считала тебя минималистом, ― добавляю я с недоумением. ― Но это не так, верно? Я любуюсь коллекцией сине-белой керамики. ― Где ты ее нашел?

Я жду, что он ответит, что их купил его дизайнер интерьеров, но он удивляет меня, говоря:

― В Португалии. ― Его губы растягиваются в печальной улыбке. ― Я вырос в нищете, и, боюсь, это превратило меня в крысу, коллекционирующую вещи.

― Твой дом не выглядит захламленным. Он очень… целостный.

Он усмехается.

― Мои друзья так не думают.

У Антонио Моретти есть друзья? Я едва успеваю это осознать, как он задает мне вопрос.

― А что насчет тебя?

― Сейчас я придерживаюсь минимализма. У меня совсем нет мебели.

― Почему? Твои родители оставили тебе свою квартиру, да?

Антонио, несомненно, собрал на меня досье, но приятно знать, что в его информации есть некоторые пробелы.

― Оставили. Но я не могла смотреть на их вещи после их смерти. ― Это еще мягко сказано. ― Я отдала их на хранение, где они и лежат до сих пор. ― Прежде чем он успевает что-то сказать, я добавляю: ― А еще я люблю цвет. И растения, и узоры, и ткани. — Я чувствую, как он смотрит на меня. ― Хорошая мебель стоит дорого, а я слишком часто переезжаю, чтобы вкладывать в это деньги. Но мне не нравятся дешевые, одноразовые вещи, поэтому я застряла в подвешенном состоянии.

― Хм… ― Я не могу понять, о чем он думает. Это меня не удивляет, у него хорошо получается сохранять бесстрастное выражение лица. ― Хочешь что-нибудь выпить?

― Только воду, пожалуйста. Газированную, если есть. ― Если есть. Какая нелепость. У Антонио Моретти есть все.

― Конечно, ― отвечает он. ― На антикварном рынке на Piazzola sul Brenta встречаются неплохие вещи. Они устраивают его каждое воскресенье. Не хочешь сходить?

Он приглашает меня на свидание? Должно быть, я выгляжу такой же растерянной, какой себя чувствую, потому что он добавляет, казалось бы, ни с того, ни с сего:

― Я не встречаюсь с Татьяной.

― Что?

― С Татьяной Кордовой, ― говорит он. ― Ты упомянула ее, и я решил уточнить, что не встречаюсь и не сплю с ней. Или с кем-то еще. ― Он удерживает меня своим пристальным взглядом. ― Единственная женщина, которая меня интересует, ― это ты.

Мой рот открывается. Я не знаю, что сказать. Никто из тех, с кем я была, ни один парень, с которым я встречалась, не дал мне так ясно понять, что хочет быть со мной.

Антонио как ни в чем не бывало открывает дверцу холодильника.

― Давай посмотрим, что тут у нас, ― говорит он негромко. ― Есть запеченный цыпленок, и я могу сделать зеленый салат. Если это не подойдет, я могу приготовить что-нибудь еще.

Я чувствую, что опасно близка к потере сознания.

― Ты умеешь готовить?

Он усмехается.

― Ты так скептически настроена, Лучия, ― поддразнивает он. ― Думаю, я немного обижен. Да, я умею готовить, хотя в основном этим занимается моя экономка Агнес. Однако на этой неделе она навещает свою сестру во Флоренции. ― Он усмехается. ― Давай, проверь меня. Что я могу для тебя приготовить?

Эта улыбка неотразима. Мое тело напрягается от желания.

― К сожалению, мне нужно вернуться на работу.

― Тогда курица и салат. — Он достает из холодильника салат, помидоры и огурец и начинает готовить.

― Могу я помочь?

― Ты можешь накрыть на стол. Тарелки в шкафу над раковиной.

Во время еды мы говорим об искусстве. Как я выяснила, когда показывала ему Palazzo Ducale, Антонио знает довольно много об итальянском искусстве. Большинство богатых людей, с которыми я встречалась, покупают картины, потому что в них выгодно инвестировать или потому, что так можно спрятать незаконно нажитое. Но Антонио ― знаток, и это видно.

Беседа течет легко и переходит от искусства и путешествий к антикварному рынку Венеции и к рынку Местре.

― Десерт? ― спрашивает он, когда мы заканчиваем есть.

Я бросаю взгляд на свой телефон и с шоком понимаю, что прошло уже больше двух часов.

― Я не могу, ― с сожалением говорю я. ― Мне действительно пора возвращаться. ― Я не хочу уходить. ― Ты можешь сейчас показать мне дом?

Он бросает на меня косой взгляд.

― Все еще планируешь украсть мою картину?

Его слова эхом отдаются в моем сознании. Если ты украдешь мою картину, я буду считать, что ты хочешь, чтобы я тебя трахнул.

Я прикусываю нижнюю губу, чувствуя, как во мне снова разгорается жар.

― Неужели ты думаешь, что я предупрежу тебя, прежде чем предприму еще одну попытку? Зачем мне это делать? Чтобы ты предупредил свою службу безопасности?

Он качает головой, в его глазах пляшет смех.

― Я бы не стал их предупреждать, Лучия. Это не соответствовало бы духу нашей игры.

Я вдруг чувствую прилив безрассудной смелости.

― Ты как будто хочешь, чтобы я ее украла.

― Похоже на это, не так ли? Подумай об этом. ― Улыбка трогает его губы, когда он поднимается на ноги и протягивает мне руку. ― Пойдем. Позволь мне все тебе показать.

Дом Антонио ― это богемная симфония цвета и фактуры. Коллекции повсюду. Бронзовые маски из Бенина, керамика из Мексики, черно-белые ротанговые корзины ― все сосуществует в буйной гармонии. Мебель прочная, ковры антикварные, а общее впечатление ― теплое и гостеприимное. Это дом моей мечты, ― думаю я в какой-то момент во время экскурсии.

Затем он открывает дверь в свою спальню, и любые мысли покидают мою голову.

Его кровать не заправлена, одеяло смято. Мое воображение подбрасывает образ его спящего, обнаженного, и меня пробирает дрожь.

― Хочешь увидеть Тициана? ― спрашивает он, жестом приглашая меня войти.

Проходи в мою гостиную, ― говорит паук мухе. Я сглатываю комок в горле и вхожу в спальню Антонио. Мне требуется вся моя сила воли, чтобы сосредоточиться на маленькой, бесценной картине.

― Тициан в твоей спальне, ― бормочу я. ― Немного чрезмерно, тебе не кажется?

― Разве искусству место только в музее?

― Этому ― да, ― замечаю я, хотя в моем голосе нет ни капли укора. Возможно, это из-за белого вина, которое я пила во время обеда, а может, из-за компании. Трудно сердиться от имени Palazzo Ducale, когда я нахожусь в нескольких дюймах от массивной кровати Антонио. И изголовье, и изножье кровати в решетках, и я представляю себя обнаженной и связанной, распростертой перед взглядом Антонио. Его, чтобы прикасаться, его, чтобы обладать.

…

Прекрати, Лучия.

Я как можно незаметнее сжимаю ноги вместе.

― Это ты так говоришь. ― В его глазах появляется темный, соблазнительный блеск. ― А ты собираешься что-нибудь с этим делать?

Перестань притворяться, что не хочешь с ним переспать, ― шепчет дьявол внутри меня. Кровать прямо перед тобой.

С трудом я игнорирую этот голос.

― Спасибо за обед. ― Я тянусь к нему, чтобы прикоснуться губами к его щеке ― вежливый поцелуй между знакомыми. Его запах заполняет мои ноздри. Пряности, дым и мужчина. Я вдыхаю его, и он поворачивает голову ко мне. Его губы всего в дюйме от моих, и я испытываю такое искушение, какого никогда не испытывала, безмерное искушение...

Я целую его.

На мгновение Антонио замирает, и я думаю, не ошиблась ли. Затем в его глазах вспыхивает дьявольский огонь, и он двигается. С рычанием он прижимает меня к оштукатуренной стене. Его язык проникает в мой рот, горячий и настойчивый. Его пальцы гладят мое ожерелье, затем шею, и я тихо вздыхаю, пробуждая к жизни давние воспоминания. Десять лет назад он гладил меня точно так же. Когда я зашипела от боли, он зарычал, горячо и яростно, и спросил, кто меня обидел. Он пообещал, что они не останутся безнаказанными.

Эти воспоминания только разжигают мое вожделение. Я обхватываю шею Антонио и притягиваю его ближе. Он сжимает в кулак мои волосы и засасывает нижнюю губу между зубами. Желание бьет меня в самое нутро, и в моем мозгу есть место только для одной мысли.