Из зеркала на него посмотрело совершенно чужое лицо. На нем обнаружилось несколько шрамов, заживших так хорошо, будто раны были нанесены годы назад. Один рубец оттягивал уголок глаза, другой искажал линию губ. Но это ладно бы, но ведь и остальные черты казались чужими. И нос не тот, и разрез глаз, и скулы... К тому же его нечесаная грива, раньше черная, была теперь совершенно седой. Тогда только он догадался рассмотреть и руку. Да, на ней тоже виднелись шрамы.

Кэн медленно отступил назад, путаясь в одеяле, и снова плюхнулся на кровать. Что же тут творится? Во что он вляпался? Рожа ладно, не жалко, особенно если болеть перестанет, но разве был такой уговор? Тот тип, что он еще может с ним сделать? Может, драпануть, пока не поздно? Он еще немного подумал... и решил не драпать. В конце концов, его еще не накормили. Ну а там видно будет.

Какое-то время он просто сидел, ощупывая пострадавшие места и оглядываясь. Но недолго. Не успел всерьез задуматься и заскучать, как дверь открылась, и появился тот самый тип.

— Ты уже проснулся, — удовлетворенно кивнул он.

Маг прошел к окну, откинул занавесь, и в комнату хлынул яркий солнечный свет. Кэн наконец получил возможность разглядеть своего собеседника получше. Правильные черты лица, тонкий нос, густые брови. Темно-каштановые волосы с первой сединой. И этот пронзительный, цепкий взгляд, как вчера. Одет в длинный бесформенный балахон, какие можно носить только аристократии. И босиком. Пока Кэн разглядывал его, он придвинул поближе глубокое мягкое кресло и буквально утонул в нем. Теперь маг смотрел снизу вверх, а все равно как будто бы свысока.

Кэн вдруг почувствовал, что у него не хватит смелости скандалить. Приличия требовали крепко высказаться по поводу порчи физиономии и прочего насилия, но тут стало ясно, что такой человек вряд ли проникнется. Поэтому Кэн только спросил возмущенно:

— Ты чего вытворяешь?

Как и следовало ожидать, маг нисколько не смутился.

— Я превратил тебя в человека, которого можно выдавать за моего сына. Мы ведь об этом договорились? Теперь ты Тэнэби Хэно. Я Нэйбо Хэно, и ты должен называть меня отцом.

— Но... — Кэн нерешительно потер щеку. — А что ты с моим лицом-то сделал?

— Я его сжег.

Кэн невольно вздрогнул.

— А потом сделал новое. Видишь ли, ты совершенно не похож на моего сына. Я при всем желании не смог бы изменить тебя так, чтобы ты стал похож. Но теперь у тебя совершенно другое лицо, такое, какое у меня получилось бы, если бы я взялся восстанавливать лицо моего сына. Сделал все, что мог, как говорится.

— А волосы?!

— Так будет лучше. У Тэнэби волосы другого цвета. Если бы ты стал пользоваться краской, кто-нибудь это заметил бы. А седина после такой травмы никого не удивит.

— Ладно, а руку-то зачем?

— Это было необходимо. Видишь ли, тебе придется вернуться в школу и хоть как-нибудь ее закончить.

— Зачем мне в школу? — возмутился Кэн. Он уже не ребенок, чтобы его в школу пихать.

— Затем, что каждый маг мужского пола должен закончить военную школу. Это обязанность, от которой мы не сможем отвертеться. Ты вообще хоть когда-то хоть где-то учился?

— Конечно! Я целых два класса благотворительной школы окончил.

Вместо того, чтобы восхититься, Хэно поморщился.

— Благотворительная школа? Это где учат счету, письму и богословию?

Кэн решил не рассказывать, что до богословия у него дело не дошло. Писания они должны были читать сами, уже в третьем классе. Он только слышал самые простые легенды, да и из тех запомнил только три имени, исключительно потому, что ими все ругались или божились. Высший, который там, наверху вроде как самый главный; Рах, который когда-то едва не полмира разворотил; и Вэда — богиня разврата. Но это, кажется, были не те знания, которыми следовало здесь хвастаться.

— Впрочем, это уже неплохо, — подумав, решил Хэно. — Хотя бы грамоте тебя учить не придется. Если, конечно, ты ее не забыл.

— Конечно, не забыл! — обиделся Кэн. — Только я все равно не понял. Ну ладно, пойду я в эту вашу школу. А рука при чем?

— А это чтобы к тебе не цеплялись. В школе приняты дуэли, как магические, так и на мечах. Ты же никогда не держал в руках меча, а твоя магия... Тебе еще надо обучаться. Но если ты предъявишь покалеченную руку, никто не станет тебя вызывать.

— Почему это? — изумился Кэн. Кодекс улиц предписывал бить врага, пока он слаб. Дураков нет поблажки давать.

— Потому что это нечестно, — удивился и Хэно. Некоторое время они смотрели друг другу в глаза с равным недоумением. Кэн первым отвел взгляд и пожал плечами.

— Странные вы...

— Руку я тебе обжег не сильно, — стал рассказывать Хэно. — Но будет небольшая скованность в пальцах. Это тебе должно напоминать, чтобы ты не очень бравировал. Притворяйся, будто рука едва действует. Это будет твоей гарантией безопасности. Тебя скоро сбросят со счетов. Экзамены ты, конечно, завалишь, и в армию тебя не возьмут по инвалидности...

— Какой еще инвалидности? — снова взвился Кэн.

— Ты не владеешь вычислительной магией, — принялся терпеливо втолковывать Хэно. — Ты все забыл, помнишь? Что же касается физической магии... Ну, будем напирать на то, что она нестабильна после травмы. Вряд ли у тебя что-то начнет получаться уже сейчас. Но это неважно. Суть в том, что если мы хотим предъявить тебя обществу, пойти в школу тебе придется. Если я так и оставлю тебя дома, это вызовет слишком много лишних вопросов. Ничего, страдать придется недолго. Заодно ты вникнешь немного в суть происходящего, познакомишься с людьми. Все на пользу. Потом, когда тебя спишут, ты вернешься домой, и вот тогда мы с тобой займемся делом.

Кэну страшно захотелось узнать, что это за магии такие, но пока он соображал, как спросить, в дверь постучали. Точнее, тихонько поскреблись, но Кэн все равно вздрогнул.

— Это няня, — спокойно сказал Хэно.

— Какая еще няня? — Кэн слегка запаниковал. Он никак не ждал встретиться здесь с кем-то прямо сейчас, когда он еще не понимает, как себя вести. Тем более, он голый, а там — женщина.

— Твоя няня, — невозмутимо пояснил Хэно и чуть повысил голос: — Входи, Зенеда.

И она вошла.

Аристократы издавна запретили всем, кроме них, носить длинные одеяния. Хоть какой ты богатый банкир, а шуба — не больше чем до колена. То же касалось и женских платьев. Но если женщина хотела полностью скрыть ноги, ей дозволялось носить басара — прямые грубые штанищи, широкие, как трубы парохода. Такие скрывали не только ноги, а вообще все, на что стоило посмотреть, и Кэн терпеть не мог, когда девушки их носят. Но вот на няне басара он полностью одобрил. И даже предпочел бы, чтобы они начинались от макушки. Потому что няня оказалась старухой, сухой, как палка, сморщенной, как печеное яблоко, и страшной, как демон. В руках няня несла поднос, на котором стояли горшочки, пахнущие едой, и это несколько примирило Кэна с ее появлением.

Старуха поставила поднос на маленький столик у кровати, а потом схватила столик морщинистыми лапками, похожими на две коряги, и с нестарческой силой придвинула его поближе.

— Кушай, малыш, — ласково проскрипела она.

— Угу, — буркнул Кэн, но с места не двинулся, только плотнее закутался в одеяло. Вылезти он не решался, хотя в желудке от запаха еды немедленно забурчало.

— Сейчас я тебе одеться принесу, — проворковала няня. Она ушла в дальний угол комнаты, отодвинула там какую-то створку, за которой Кэн заметил целую кучу тряпок.

— Она знает, кто ты, — сказал Хэно. — Перед ней можешь не притворяться.

Кэн вытаращил глаза. Он-то думал, строжайшая тайна, а тут какая-то старуха, явная прислуга, и та знает! Но спросить об этом опять не успел. Бабка вернулась, притащив с собой малиновый балахон, вроде того, какой был на Хэно.

— А можно какую-нибудь нормальную одежду? — сморщился Кэн.

— Можно, — кивнул Хэно. — У тебя полный шкаф так называемой нормальной одежды. Но токо-мо в качестве домашнего наряда удобнее, честное слово.