— Надо было привязать его на веревку, Скайскиф, — зевая, протянул коренастый хенке.

— Щенок вернется, Клайф, — отмахнулся его высокий соратник. — Я здорово напугал гаденыша.

Валари действительно вернулся вскоре. В одной руке он нес заштопанный вещевой мешок, в другой — убранную в потертый кожаный чехол мандолину. Подняться обратно к хенке его вынудил не страх, а забота. Обеспокоенность за остальных, оставшихся в общине нищих. Бабушку преследовала городская стража. Самого Валари — воины могущественного хати (что еще хуже). Возвратиться к своим — значит, накликать на них беду.

И встреча с настоящим хати вдруг перестала пугать его так сильно. Хенке, конечно, грубы, но великие духи, говорят, вовсе не такие, как их суровые слуги. По слухам хати мудры, великодушны и одухотворенны. И Хати-Йоремуне — великое существо! — просто не может обойтись с Валари дурно…

Он тешился надеждой, как мог, успокаивая себя и покорно шагая за быстрыми гигантами, что плыли бесшумно через рыночную толпу.

А вокруг город пестрел и цвел яркими прилавками разномастных торговцев и дорогими одеждами обеспеченных горожан. Ткани, фрукты, специи, украшения. Валари мазал взглядам по диковинным безделушкам — эх! Сколько продуктов можно было бы выручить за один такой тканевый отрез, за красные с бирюзовым тяжелые бусы…

На выходе с рынка хенке завернули в таверну. Всю дорогу дотуда они трепались о еде и выпивке. Из диалога конвоиров Валари выяснил их имена: тот, что пониже — Клайф, высокий — Скайскиф. Лиц своих они так пока и не показали. И лица ли у них, вообще? По слухам, у них и вовсе звериные морды.

И когти…

Хенке велели пареньку сесть на засаленную скамью у окошка таверны, а сами направились к торчащему возле отполированной до зеркального блеска стойки трактирщику, чтобы сделать заказ.

— Сиди тут и жди нас, — процедил сквозь зубы Скайскиф.

— И не вздумай лезть к девкам-прислужницам, — насмешливо бросил Клайф. — Живо у меня по шее огребешь.

Валари нахмурил брови, демонстративно отвернулся к закопченному окну и бросил зло:

— Я умею адекватно воспринимать людей другого пола.

Хенке его не услышали — слишком торопились набить бурлящие от голода животы.

С ясного утра слуги господина Йоремуне носились по шумному жаркому городу в поисках заказанных полукровок. Сначала нашли четверых — богатых, избалованных, знатных детишек из породистых семей. Четверка сомнений не вызывала, а вот этот, последний, нищий и грязный бездомыш вызывал вопросы. И все же его надо было предъявить Йоремуне — пусть сам с этим странным щенком разбирается.

Когда сопроводители принялись увлеченно спорить с кравчим о сортах местного пива, Валари уткнулся взглядом в их спины. Дикари. Грубые, неотесанные дикари. Не заслуживают ничего, кроме презрения. Кем они считают его? Честного сына улиц? Пусть эти хенке по себе не судят. Его, Валари, с детства учили уважать других людей — их слова, их тела, их желания. Он вспомнил, как холодной зимой все подростки его общины спали вместе, сбившись в кучу — мальчики, девочки — и никто никого не трогал, соблюдая негласный закон общежития разумных и цивилизованных существ, при котором комфортно и безопасно должно быть всем…

Фраза, невзначай оброненная Клайфом, подняла в душе волну омерзения. Эти хенке… В какой мир они его отведут? Что ждет впереди? Надо быть осторожным. Придется быть скрытным. Подозрительным. Что бы кто ни говорил, а хати — слишком избалованные создания, чтобы считаться с бедами простых смертных. Каких-то териа…

Териа…

Валари невольно положил руку на грудь, где под старой тканью ношеной одежды прижимался к самому сердцу заветный ключ.

«Я не подведу тебя, бабушка, обещаю», — шепнул сам себе едва слышно. Посмотрел в окно. За мутным стеклом солнце стремительно падало за горизонт, выбрасывая в темнеющий зенит кровавые всполохи вечерней зари.

Вскоре хенке вернулись за стол. Следом за ними, как тени, стали подходить слуги с подносами. Стол быстро заполнился едой, от восхитительного запаха которой у Валари закружилась голова. Неужто ему тоже перепадет?

Перепало.

Скайскиф подтолкнул под нос пленнику большую плошку с кроличьим рагу. Бросил деревянную ложку — сами хенке ели железными, — приказал:

— Жри, пока дают. Нас ждет долгий путь. Дня три будем идти без остановок. Так что набивай брюхо.

Утро разбудило запахом горячей похлебки и громкими разговорами.

Лили как всегда ночевала на чердаке и не спешила спускаться вниз. Под крышей было спокойнее. Уходили ввысь могучие стропила. Над головой паук сплел круглые сети, в которых дрожали капли просочившегося через крышу дождя. За маленьким окном стенной стоял туман.

Мать и отец обсуждали с соседом приезд какой-то важной особы. Керед-охотник, живущий через дом от них, рассказывал, что еще вчера вечером видел, как с дальнего холма стекает к Нерке нарядный караван.

— Не иначе какой-то вельможа решил к нам пожаловать, — матушка мечтательно закатила глаза.

— Ты губу-то закатай, — грубо осадил ее отец. — Лучше пусть мимо едут, а то сожрут тут у нас все или девок попортят. Знаю я этих богатеньких горожан. Мы для них не люди, а так — грязь под ногтями, топливо для печи.

— Зачем ты так говоришь? Ты же староста — твое дело представлять деревню и встречать гостей, — огрызнулась, было, матушка, но тут же потупилась и умолкла под суровым взглядом недовольного супруга.

Лили скривилась от отцовского голоса. Всегда неприветливый и грубый, будто все ему должны. А мама еще удивляется тому, что она, Лили, сбегает от женихов. Если брак — это постоянные унижения, которые нужно выносить изо дня в день со смирением, то чему удивляться? О каких женихах вообще может идти речь? Тем более, если в будущие супруги прочат Нерина Марта. От него у Лили мороз по коже.

— Мимо не проедут, и не надейся, Лот, — почесывая жидкую черную бороду, расстроил отца Керед.

— Почему это?

— Едет к нам в Нерку не абы кто, а родня самого великого Тарха.

— Что? — Лот побледнел, не поверив словам Кереда. — Что членам семьи владыки Куттана делать в нашем захолустье?

— По слухам их интересуют целебные источники и грязи Вересковой Пустоши. Новая жена Тарха везет сюда на лечение больную дочь. Так что, Лот, я бы на твоем месте не жался, а наоборот, готовил радушную встречу, ведь и оплата за прием, наверняка, будет щедрой. Говорят, в казне Тарха денег столько, что если засыпать ими всю нашу Нерку, на месте нее вырастет гора золота…

Лили слушала разговор старших с интересом.

Значит, Вересковая Пустошь?

Это место и ее саму всегда привлекало, но взрослые строго-настрого запрещали молодежи туда ходить. Вересковую Пустошь считали опасной для простых смертных, ведь когда-то давно там стояла твердыня древних — великий град, ныне заброшенный и забытый. Жители Нерки верили, что первородная магия все еще живет среди глубоких моховых ям, темных гротов, слоистых каменных платформ и гигантских валунов, покрытых неведомыми письменами.

Среди сиреневых вересковых цветов.

Было на Пустоши несколько странных источников с теплой йодистой водой. Она считалось целебной, и иногда деревенские, осмелившись, набирали ее украдкой для лечения. И все же лишний раз без особой нужды на Пустошь никто не совался.

Кроме Лили.

Родители не знали, что она облазила там каждый камень. Правда, пару раз не в меру бойкая девчонка после таких вылазок попадалась и бывала наказана. Лот и его жена наивно полагали, будто дочь усвоила уроки и более запретов не нарушает. Но Лили их, конечно же, нарушала, просто вела себя осторожно.

Один раз, блуждая в мареве цветущего вереска, она зашла особенно далеко. Туда, где между круглых кустов и кочек растекались потоки таинственного тумана. Рискуя заблудиться, Лили двинулась сквозь него и через некоторое время наткнулась на древнюю стену.

Из-за нее, окруженная столбом почти непроглядной белесой мглы, к самому небу поднималась башня. Старая, местами порушенная — кладка из мощных камней там и тут прорывалась дырами — она тонула в низких облаках, что всегда, независимо от погоды, тяжко нависали над этим неприветливым местом.