Выговаривал он это с такой высокомерной физиономией, как будто не он с полчаса назад предлагал своему подчиненному надуть клиента.

— Совести нет у Волкова, зато есть деньги, — заметил злой дядя, — потому что в договоре предусмотрена неустойка на такой случай. И артефактами в этот раз я брать не буду, во избежание подобных грязных намеков. Разве что возьму на память об этих раскопках такой же ящик, как и племянник. Пойдемте, Егор Никитич, удостоверитесь, что он тоже не имеет особой ценности.

— Даже проверять не буду, — отмахнулся тот, уже по-хозяйски осматриваясь на месте раскопок. — Хлам он и есть хлам.

— Илюш, выбери там какой-нибудь поприличнее, — попросил дядя. — И собираемся.

Волков нас не задерживал: пока мы сворачивали лагерь, он успел перевести деньги, а я — смотать все сушащиеся травки в пару одноразовых скатертей и прикрутить к ларю, закрывая горящий индикатор. Кстати, сам ларь оказался не только стазисным, но и с уменьшением веса, поэтому в машину я забрасывал его с легкостью.

Лихолетов по дороге зло бухтел, что он лично отправит жалобу в головную организацию и на Волкова, и на приезжего археолога, и на главу гильдии местного княжества, потому что обязанность последнего — сообщать о недобросовестных клиентах в общую базу. В том, что Волков был недобросовестным, не сомневался никто — иначе не пришлось бы ему искать археолога в другом княжестве. Но теперь и у нас никто не станет иметь с ним дела — уж Лихолетов об этом позаботится.

— А ведь я не хотел с ним связываться, — напомнил дядя, подпрыгнул на очередной кочке и добавил: — Только из уважения к вам, Аристарх Петрович, согласился.

Я сидел на заднем сиденье и прыгал куда выше, а за выражением лиц наблюдал в зеркало заднего вида. И выражения были довольно-таки кровожадные, потому что Волков со товарищи потоптался на самом дорогом: на возможности попасть в историю, выкопав множество действующих артефактов.

— Кто же знал, кто же знал. Эта сволочь так меня упрашивала, обещал пожертвование сделать именно в наше отделение… — поник Лихолетов и тут же встрепенулся. — Зато мы получили массу полезной информации и обнаружили, что ваш племянник — интуит. Это дорогого стоит.

— Зато Волков попытается очернить мою репутацию. Он уже сейчас говорит, что то, что Илья — интуит, мы с вами выдумали, чтобы прикрыть возможное воровство, которое он пресек.

Лихолетов недовольно поджал губы.

— Мы можем подать на него в суд, потому что у него нет ни единого доказательства своих слов.

— Но только потому, что я отказался поддерживать ваше предложение по утаиванию артефактов, — напомнил дядя.

Напоминание было не из тех, о которых приятно вспомнить, поэтому Лихолетов некоторое время помолчал, наверняка представляя последствия того, если бы дядя пошел на сделку с совестью.

— Ну и черт с ним, с этим Волковым, — наконец решил Лихолетов. — Ноги моей не будет в этом княжестве, и всех своих предупрежу, чтобы не совались. И в базу его лично занесу. Опыт, он тоже ценен. Но как обидно, что все наиболее урожайные по артефактам места на этих раскопках будут вскрывать без нас. Приезжая бездарность не пробудит ни одного, поверьте моей интуиции, Олег Васильевич. Так что Волков сильно на этом деле потеряет, хе-хе. Мелочь, а приятно, правда? — Он поерзал на сиденье. — Кстати, когда Илья сможет мои артефакты посмотреть? Вдруг какой из них работает? Он же собирается в Верейск?

— Не знаю, не знаю… — ответил дядя. — Боюсь, у Ильи в результате действий Волкова образовалась такая душевная травма, что в ближайшее время археологией он заниматься не захочет.

— Ты прав, — подал голос я, — Нас будто вышвырнули с раскопок. Неприятно и не хочется пока про это даже думать.

Ну реально, мне сейчас со своим бы разобраться, а не экстренно решать, что нужно просить за определение чужих артефактов. Вариант с оплатой модулями интересный, но не будет ли он вызывать подозрение?

Лихолетов на этом не угомонился и, пока мы ехали до вокзала, он продолжал уговаривать то меня, то дядю. Билеты оказались в наличии, и, хотя до прибытия поезда времени было еще много, мы решили никуда с вокзала не уезжать. Лихолетов купе забронировал соседнее с нашим купе. Даже и не поговорить толком. С дядей, я имею в виду, потому что не поговорить с Лихолетовым мне возможности не оставили: он давил постоянно, вызывая все большее отторжение и нежелание во все это лезть.

— А не пообедать ли нам? — предложил дядя. — И отставить все разговоры об археологии. Признаться, у меня они сегодня вызывают исключительно головную боль.

Лихолетов наконец внял намекам, и обед прошел относительно мирно: дядя и его начальник не касались сегодняшних событий, разговаривали совсем о другом. Я даже не прислушивался, потому что речь шла о политике как внутри княжества, так и общеимперской. У нас все было стабильно: Шелагин, наш князь, держал все железной рукой, а на приграничные попытки попробовать на прочность всегда быстро реагировал и жестко сносил нападавших без всяких нот недовольства соседям. А вот они ноты как раз присылали, потом. И жаловались и императору, и Княжескому Совету. Да только нашему князю всегда удавалось доказать, что его действия — всего лишь ответ. Мол, если кто сам не может разобраться со своими людьми, всегда готов прийти на помощь и сотворить суд быстрый, но справедливый.

Старший сын пошел в него и тоже решения принимал быстро и жестко, а вот младший, по слухам, которые сейчас активно пережевывали дядя и Лихолетов, был глуповат и болезнен. Его мать, вторая жена князя, тоже особым умом не отличалась. Как сказал Лихолетов, выбрана была за красоту, когда советники хором начали уговаривать князя жениться после смерти первой супруги. Подозреваю, что об этом пожалели уже все: и князь, и его ближники. Потому что ролью красивой картинки Шелагина не удовлетворялась, активно открывая рот там, где не нужно, поэтому даже я знал о ее репутации особы глупой и склочной. А еще неимоверно мстительной, когда касалось вопросов умаления княжеского достоинства. На ее взгляд, разумеется, потому что иногда для стороннего человека причина, вызвавшая поток гадостей от Шелагиной, не стоила выеденного яйца.

Именно на этом Лихолетов, неожиданно вернувшись к теме Волкова, предложил сыграть: оскорбление княжества в нашем лице. Дядя поморщился и сказа, что предпочел бы с этой особой вообще дел не иметь.

— Может, она и не вспомнит, что вы были Вьюгиным, — внезапно заявил Лихолетов. — Представим вас исключительно Песцовым.

Я навострил уши, потому что речь точно шла о семейных делах, но дядя жестко бросил:

— Аристарх Петрович, с княжеской семьей связываться мы не будем. Хотите — пишите жалобу, но никаких личных встреч и никаких личных просьб.

— Что значит хотите? Конечно, хочу и, конечно, напишу, — возмутился Лихолетов. — Но вы правы, лучше идти сугубо официальным путем. Вся эта личная месть — такая мелочность.

Они заговорили совсем о другом, уже никак мне не интересном, поэтому я окончательно перестал их слушать и проходился по всем разделам, что мне достались. Песец сказал, что это тоже тренирует навыки. Правда, больше память, но и наработка навыков при этом облегчается, потому что устанавливается уже прочная связь.

Кстати, хорошо, что я так и не начал ничего из алхимии делать в лагере. Выяснилось, что по типу наборов артефактора есть и наборы алхимика, малый, большой и средний. Заключены они были в такие же контейнеры, а значит, их можно было купить как строительный материал Древних. Преимущество таких наборов было в том, что их можно было и хранить, и перевозить, ничуть не опасаясь за целостность содержимого — за это отвечал контейнер.

Я залез на один из тех сайтов, что предлагают к продаже хлам от Древних, который официально не считается артефактами, и почти сразу Песец указал на все три набора. Цена оказалась немаленькой, поскольку зависела от веса и размера. И разумеется, никто не мог дать гарантию, что набор будет полный. Я даже набор артефактора еще не проверил, хотя симбионт меня уверил, что Зырянов был очень аккуратен и всегда по завершении работы убирал инструменты в контейнер.