При этом Сабина сохраняет маску безразличия, словно привыкла терпеть оскорбления и не реагировать.

Признаюсь, я удивлен и даже немного поражен.

Маленькая фиалка сделана из более прочного материала, чем я думал. И, честно говоря, это может стать проблемой. Я ведь не только ради лорда Райана избивал этого засранца в начале поездки ― я хотел внушить Сабине полную тщетность попыток сбежать. Потому что я знаю, как пахнет заговор, и от нее уже попахивает.

Первая подсказка: за весь день она ни разу не спросила меня о лорде Райане или Дюрене и о том, какой будет ее жизнь там.

Вторая: та самая ракушка, которую, как она думает, она так хорошо спрятала.

Третья, финальная: привкус надежды в ее дыхании.

Все вместе говорит о том, что Сабина Дэрроу не намерена добираться до Дюрена. Если попытаться предположить, я бы поставил на то, что ее любовник подарил ей ракушку, и она планирует сбежать с ним. Внутренне я презираю мысль о том, что кто-то может быть так глупо влюблен. Лорд Райан подарит ей весь мир на серебряном блюде. Она не узнает ни дня голода, холода или боли.

Хотя боль может быть, не так ли?

Я затыкаю этот внутренний голос, как только он начинает шептать в моей голове. Лорд Райан действительно может быть непредсказуемым. Меня беспокоит не его вспыльчивость ― я никогда не видел человека, который лучше контролировал бы свой нрав, ― а то, что он склонен вымещать свое разочарование извращенными способами. Он заставляет скаковую лошадь бегать до тех пор, пока она не захромает. Он натравливает братьев друг на друга на арене.

А что он делает со шлюхами…

Но Сабина совсем другая, уверяю я себя и ругаю внутренний голос за то, что он сомневается в лорде Райане, который дал мне все. Сабина станет его невестой. Она станет его заветным призом, который он будет демонстрировать на вечеринках в Сорша-Холле, беседуя с чертовыми белками к изумлению гостей. Он захочет, чтобы она всегда была в безопасности и защищена.

Он не причинит ей вреда, говорю я себе. Не то что остальные.

К тому времени, как мы покидаем следующую деревню, я вижу, что Сабина измотана. Хотя ее спина остается прямой, под глазами залегли темные круги, а кровь в ее венах течет вяло.

― Скоро мы остановимся на ночлег, ― говорю я, указывая на лес впереди. ― Мы найдем убежище среди деревьев и ручей для лошади.

Она устало кивает, наконец-то слишком изможденная, чтобы спорить.

Некоторые из ее локонов все еще влажные от пролитого эля пьяной компании мужчин, которые пытались облапать ее в последнем городе, пока я не пнул под зад самого крупного из них. Запах этого кислого пива, смешанного с резким запахом мужского пота, сводит мне желудок не меньше, чем мысль о том, что их цепкие руки почти прикоснулись к ней. Не то чтобы я смотрел ― ты знаешь, что смотрел, Вульф, ― но кожа Сабины безупречна, и что-то внутри меня заставляет сделать все, чтобы сохранить ее нетронутой. Только руки моего господина должны касаться ее.

Еще через полчаса мы достигаем окраины леса Маг На Тир, где дорога вьется среди буков и дубов. Я веду нас по боковой тропинке к поляне с пологим склоном.

― Здесь? ― Сабина в недоумении оглядывается по сторонам. ― Здесь нет ручья.

Я указываю вглубь леса.

― Это в пятидесяти шагах в ту сторону.

Сначала на ее милом лице появляется растерянность, но затем ее брови медленно поднимаются.

― О. Ты слышишь его, не так ли?

Я перевожу взгляд с ее лица на верхнюю часть груди, где красуется родимое пятнышко ― крестный поцелуй.

Сказать ли ей, что я слышу, как течет кровь в ее венах?

Что я слышу ее вдохи и выдохи?

И что незаметное скольжение ее пальцев, гладящих эту ракушку, для меня так же громко, как грохот океанских волн?

― Да. Я слышу его. ― Я скидываю мешок и начинаю убирать поваленные сучья.

Она грациозно спускается и ведет Мист в сторону ручья, но я качаю головой и указываю на основание вяза. ― Нет. Я отведу лошадь. Ты оставайся там и не двигайся.

― Я могу…

― Сиди и не двигайся. Я сказал тебе слушаться.

Ее маленькие ручки сжимаются в кулаки, но она слишком устала, чтобы сопротивляться. Выдохнув, она опускается на свою симпатичную попку у основания дерева. Хорошая девочка.

Разбивать лагерь для меня ― привычное дело. Я расчищаю место, собираю дрова для костра, проверяю периметр на предмет наличия поблизости диких животных или, что еще опаснее, других людей. С тех пор как лорд Райан вытащил меня с боевого ринга, когда мы оба были еще мальчишками, а спустя годы вложил в мою руку лук, моя жизнь ― это охота, лес, шум и звуки природы.

Но в этот раз разбить лагерь сложнее. Ее присутствие все меняет. Я все время думаю, где развести костер, чтобы дым не стелился ей в лицо, как сделать спальное место достаточно мягким для дворянки. Я так долго думаю о комфорте Сабины, что к тому времени, как развел костер и напоил ее лошадь, уже всходит луна.

В животе у нее урчит.

Я встаю и вытираю руки.

― Я найду нам что-нибудь поесть. Оставайся здесь.

Она прикладывает руку к животу, глаза расширяются, когда до нее доходит, что я услышал сигналы ее тела о голоде. Она смотрит в темноту за костром, прикусив нижнюю губу.

― Я быстро вернусь, тебе ничто не угрожает.

Она сглатывает.

― Хорошо.

Затем обнимает колени. Она дрожит, черт возьми. В таком виде, с распущенными по голой коже медовыми волосами, она выглядит беспомощной, как олененок, оставленный матерью без присмотра.

Бессмертные, помогите мне.

Я расстегиваю нагрудник, вытягиваю рубашку из брюк, затем снимаю ее через голову.

Я бросаю ей рубашку беспорядочным комом.

― Надень ее.

Ее руки расправляют ткань, и она смотрит на меня с полным недоумением. Секунду никто из нас не говорит. Наконец она произносит:

― Никакого платья. Никакой сорочки. Ни…

― Я знаю чертовы правила, леди Сабина.

Она все еще выглядит озадаченной, а ее внимание мечется между мной и рубашкой.

― Но…

― Кто расскажет лорду Райану? Деревья? Послушай, маленькая фиалка, если ты хочешь провести всю ночь, дрожа от холода без одежды, пожалуйста. Но здесь только ты и я. Мне плевать на это почитание бессмертной Солены ― боги не заслужили моей благосклонности. Завтра ты продолжишь путь голой, как велел мой господин. Сегодня вечером, в уединении нашего лагеря, если тебе будет приятно прикрыться, сделай это. Для меня это не имеет значения.

В свете костра ее удивленные глаза кажутся особенно большими. Мое обостренное зрение позволяет мне разглядеть все крупинки золота в ее сине-зеленой радужке, словно искры костра, взлетающие в ночь, нашли дом в ее глазах.

― Ты не почитаешь ни одного из богов?

Я фыркаю.

― Люди ― идиоты, если надеются на их пробуждение. Да, я знаю, что легенды читать захватывающе, но в реальности боги будут такими же, как и любые правители с бесконтрольной властью, ― гребаными тиранами. Через год после их возвращения начнется война и порабощение. Нам повезло, что они уснули. Надеюсь, они никогда, блядь, не проснутся.

Ее глаза становятся еще шире.

― А что, тебя это оскорбляет, маленькая фиалка? ― огрызаюсь я.

Она смеется, удивляя меня.

― Ничуть.

Не говоря больше ни слова, она натягивает мою огромную рубашку, настолько большую, что она свисает до бедер. Ее сердцебиение медленно успокаивается, пока ее руки гладят грубую ткань. Некрашеный лен, пропахший долгим мужским днем, ― не мечта для девушки, привыкшей к тафте и шелку, но она ведет себя так, словно это дамаск с далеких островов.

― Почему ты меня так называешь? ― спрашивает она.

― Как называю?

Ее взгляд перемещается на крестный поцелуй на моей обнаженной груди.

― Маленькая фиалка.

Я хмыкаю, не собираясь рассказывать ей историю о том, как безжалостный охотник однажды упал в обморок от засахаренных фиалок на торте.

Потому что ты пахнешь ими.