Внезапно мои ноги замирают.

Если моя мысленная карта верна, то место, где я выследил того странного медведя, находилось менее чем в миле от пограничной стены. Прошло пятьсот лет, черт возьми. Что, если защитные заклятья больше не действуют?

Мрачная уверенность наполняет меня, хотя я ничего не знаю наверняка. Если бы налетчики действительно пришли из Волкании, им пришлось бы разрушить часть якобы нерушимой стены. Медведь ― Золотой Коготь, которого не видели в наших землях почти тысячу лет, мог проснуться к северу от границы, и проникнуть к нам, если граница была нарушена.

Райан проигнорировал мое предыдущее предупреждение о медведе-золотом когте, но с этой новой информацией он будет вынужден отнестись к этой возможности более серьезно. Кажется, маловероятным, что Валверэи с их сетью шпионов не слышали о странной активности на границе.

Передо мной Сабина останавливает Мист и пытливо смотрит через плечо:

― Вульф? Почему ты остановился?

Мои мышцы сводит от желания вернуться в Чернолесье и обследовать каждый дюйм этой стены. Время имеет решающее значение, если вражеские захватчики вторглись в наши земли, чтобы похитить поцелованных богом. Могу только представить, что король Рашийон из Волкании ― безумный или нет ― намерен с ними сделать.

И все же, когда Сабина смотрит на меня большими, как у лани, глазами, я просто разрываюсь. Именно здесь я должен быть. Защищать ее. Ни за что на свете я не позволю никому другому сделать эту работу. Она слишком ценная. Если с ней что-то случится…

― Вульф? ― снова спрашивает она. ― При-вет?

― Двигайся, ― рявкаю я, выныривая из своих мыслей и шагая вперед. ― Я не говорил тебе, что ты можешь остановиться.

Она закатывает глаза на мою грубость, но послушно направляет Мист вперед.

Хорошая девочка, маленькая фиалка.

Когда мы входим в лес Маг На Тир, страхи о том, что на самом деле происходит в Астаньоне, разрывают мои внутренности на куски.

Сабина

― Это действительно необходимо?

Пока Вульф наматывает веревку на мои запястья, я смотрю на него сквозь ресницы, пытаясь донести до него всю глубину своего возмущения. Его рубашка, обычно плотно облегающая его плечи, висит на мне, как сорочка. Ворот настолько свободен, что на груди виднеется знак поцелованной богом, но я не могу подтянуть его выше, так как Вульф связывает мне запястья.

― Это зависит от тебя, ― говорит он. ― Готова ли ты сказать мне имя своего любовника?

Мое лицо становится хмурым.

Это заставляет его ухмыльнуться. Он сильно дергает веревку, чтобы проверить ее натяжение, а затем переходит к моим лодыжкам.

― Я же говорил тебе, маленькая фиалка. Расскажи мне о плане твоего любовника украсть тебя у лорда Райана, и я буду доверять тебе настолько, что не стану тебя связывать. Я даже не стану убивать парня, как насчет этого? Я просто напомню ему, что за чужую собственность нужно платить.

Прислонившись спиной к дереву, я вздыхаю так, что у меня ноет в пупке. Полагаю, нет смысла больше отрицать то, что Вульф и так знает.

Я спокойно говорю:

― Он не прикасался ко мне, если тебя это так волнует.

Вульф обматывает веревку вокруг моих голых лодыжек, связывая меня теми же хорошо отработанными узлами, которые он, вероятно, использует на своей добыче.

― Я знаю, что он этого не делал.

Я фыркаю.

― Откуда ты можешь это знать? Я могла бы переспать с половиной мужчин в Бремкоуте, и ты бы ни о чем не догадался.

Его руки на мгновение замирают, а потом он заканчивает узел. Откинув волосы назад, он встает.

― Я просто знаю.

― Ты лжец, Вульф Боуборн³. Да ладно. Это даже не может быть твоим настоящим именем.

Он проводит рукой по подбородку, как будто знает, что лучше не позволять мне его подначивать, но затем окидывает меня мрачным взглядом, который говорит, что ему надоело терпеть мои издевки.

― Когда лорд Райан находит новую шлюху для борделей, он сначала приводит ее ко мне. Многие утверждают, что они девственницы, но на самом деле таковыми не являются. Я могу это… определить. Также и с тобой.

Он принюхивается к запаху, как животное.

Я вздрагиваю, испытывая легкое отвращение.

― Ты чувствуешь этот запах? Нет. Это невозможно.

Его глаза сверкают, как раскаленные угли.

― Если тебе это не нравится, обратись к Бессмертным.

Я прижимаю связанные руки к груди, чувствуя себя смущенной и униженной. Пока Вульф занимается обустройством лагеря, я погружаюсь в жалость к себе, из-за того, что мне приходится находиться рядом с этим зверем. Он был прав, когда предупреждал меня, что он животное, но не такое милое, как мои мыши и птицы.

В гостинице он выглядел взволнованным. Что-то случилось, когда он покупал припасы. Что бы ни сказала ему трактирщица, это было достаточно важно, чтобы не поехать по дороге в Миддлфорд и свернуть на лесную дорогу.

Это изменение маршрута сильно усложнило мой план побега. Адан смог предугадать, каким маршрутом мы поедем через крупные города, и наша встреча зависит от того, будем ли мы с Вульфом придерживаться этого пути. Теперь, когда мы свернули в лес, Адан не сможет меня найти.

Его ракушка все еще хранится у меня в ухе. Это единственное место, где я могла спрятать ее на своем теле. Как бы мне ни хотелось сейчас сжать ее в руке, чтобы почувствовать себя увереннее, я не смею рисковать тем, что Вульф это увидит. У него глаза ястреба.

Вульф Боуборн не может видеть мои мысли, чувствовать запах или вкус в моей голове. Мой разум ― мой собственный. И там я храню Адана, спрятанного среди моих немногих хороших воспоминаний. Мист. Сури. Адан. Единственные души в этом мире, которым было на меня не наплевать.

Ужин проходит, и мы обмениваемся лишь несколькими словами. Вульф уходит справить нужду. Мист выглядит испуганной, беспокойной, она нервно переступает копытами возле дерева, к которому привязана.

Что случилось? ― Спрашиваю я.

Хищник поблизости, ― отвечает она. ― Дикая кошка.

Я изучаю темный лес, но, если дикая кошка и близко, она не хочет общаться со мной. Интересно, знает ли о ней Вульф? Если Мист может уловить ее запах, то и он наверняка тоже.

Она не подойдет к огню, ― успокаиваю я ее. ― Кроме того, Вульф нас защитит.

Она фыркает, едва ли утешаясь тем, что наша безопасность находится в руках Вульфа Боуборна.

Когда он возвращается, то ничего не говорит о том, что чувствует дикую кошку. Он роется в своем мешке и достает три яблока ― настоящие, свежие, от вида которых у меня аж рот приоткрывается.

Он бросает одно мне.

― Держи. Отличный десерт для леди.

Я ловлю его своими связанными руками. В его тоне чувствовалась ирония, но для меня яблоко ― это роскошное лакомство. Я провожу большим пальцем по его блестящей кожуре, словно по драгоценному камню.

К моему удивлению, второе яблоко он протягивает Мист на своей открытой ладони.

Она фыркает.

Ядовитое яблоко?

О, перестань быть такой подозрительной, ― говорю я ей. ― Есть более простые способы убить тебя.

Она снова фыркает, сомневаясь.

Я демонстративно откусываю кусочек, чтобы показать ей, что яда нет. Все еще сомневаясь, она принимает от него яблоко, но при этом показывает зубы.

Он фыркает на нее в ответ.

Несколько минут мы втроем наслаждаемся яблоками. Сестры выращивали яблони в монастырском саду, но мне редко разрешали попробовать. Вместо этого они заставляли меня долгими часами перетирать плоды в забродивший сидр, который они пили галлонами, несмотря на обет воздержания. По ночам аромат сока на моей коже привлекал пчел, которые жили в соломенной крыше. Я позволяла им ползать по мне, когда лежала в постели, и шептала, что им повезло, что они могут улететь в любой момент. Они всегда были осторожны и не жалили меня, но однажды ночью я случайно перевернулась и придавила одну из них. Укол боли вскоре прошел, но мое лицо начало опухать. Шея и грудь чесались так сильно, что мне хотелось содрать с себя кожу. Я слышала, что от пчелиного яда некоторые люди плохо себя чувствуют, но никогда не знала, что восприимчива к нему. Мое горло опухло, я не могла дышать. Утром сестры нашли меня без сознания, а пчелы ползали по каждому дюйму моей кожи, чтобы согреть меня. Если бы не они, я могла бы умереть. Сестры облили меня ведром холодной воды, чтобы привести в чувство. Затем они заставили меня вернуться к работе.