Мы втроем уже несколько недель вместе в пути, молча приспосабливаясь к причудам и привычкам друг друга. Она ― упрямая лошадь, я ― упрямый мужчина; но Сабина ― солнце между нами, удерживающее нас на своей орбите и позволяющее нам вращаться вокруг нее так спокойно, что до сих пор мы не слишком часто сталкивались лбами друг с другом. И, возможно, мы сможем заключить союз.

Я распахиваю дверь стойла Мист, протягивая ей руку.

― Ладно. Слушай, я не всегда нравился тебе, а ты не всегда нравилась мне. Но мы должны отложить наши разногласия в сторону ради Сабины. Согласна?

Она снова фыркает, но уже спокойнее. Ее копыто скребет по устланному соломой полу. Я делаю еще один шаг в ее стойло, держа руку вытянутой, словно укрощаю дикое животное.

― Полегче, Мист. Я друг.

Ее черные глаза закатываются, но она не кусает мою протянутую руку, что является хорошим знаком. Медленно я кладу руку на ее гриву, а другую ― на спину.

― Не волнуйся, сумасшедшая кобыла, ― бормочу я с нотками ласки в голосе. ― В этом мире нет двух душ, которые хотели бы найти ее больше, чем мы. Мы ее вернем.

Я взбираюсь на ее голую спину, обхватываю ногами ее бока и сжимаю в кулак гриву. Езда верхом ― не самая сильная моя сторона, но мы с Мист теперь одна команда, и она с готовностью слушается моих указаний.

Я поднимаю мешок, когда мы покидаем конюшню, а затем позволяю всем другим раздражителям отступить, кроме запаха Сабины. Я ориентируюсь на него на улице, не обращая внимания на толпы людей, все еще тушащих пожар, на запах дыма и крики горожан, разносящиеся по ветру.

― Сюда. ― Я подталкиваю Мист, мы следуем за запахом Сабины несколько кварталов, и в итоге оказываемся в доках, где ее запах резко обрывается.

Вот черт. Это значит, что она села на корабль, а запах практически невозможно отследить на таком большом водном пространстве. Но я охотник. Вот чем я занимаюсь. Сабина сказала, что по первоначальному плану Адан должен был встретиться с ней на старой мельнице, а мельнице нужна река, чтобы вращать водяное колесо.

Поэтому я направил Мист вниз по течению, и мы вдвоем пустились в галоп ― лучший друг Сабины и человек, который перевернет небо и землю, чтобы вернуть ее.

Сабина

Когда я просыпаюсь, мой рот пересох. Меня словно выдернули из сна, а в голове мелькают вспышки ночных кошмаров. Я не знаю, сколько времени прошло. Может быть, несколько часов? Мои мышцы свело судорогой, из-за того, что я спала на куче рыбацких сетей, а конечности затекли в тесной каюте шлюпа. Платье, которое дал мне Адан, вызывает зуд.

Я как обычно пытаюсь расчесать пальцами волосы и замираю от того, что не чувствую привычной тяжести. Долгие годы в монастыре бессмертной Айюры я фантазировала о том, как буду свободной и легкой, с волосами длиной до плеч, развевающимися на ветру, скакать на Мист с бешеной скоростью по бескрайним полям. Теперь я вроде как свободна, но этой версии меня не было ни в одной из моих фантазий. Этой испуганной девушки в каюте, пропахшей рыбой.

Шлюп снова вздрагивает, и я понимаю, что мы куда-то причаливаем. Повторяющееся покачивание плывущего по реке судна сменилось топотом ног по палубе над головой. Кто-то кричит, затем бросает веревку.

Мое дыхание сбивается. Я хватаюсь за узкие стенки каюты, чтобы избежать падения от толчков лодки. Я едва успеваю прогнать остатки кошмаров и взять себя в руки, как люк каюты распахивается.

Яркий солнечный свет слепит мне глаза. Я отворачиваюсь от него, прикрывая глаза рукой. Силуэт Адана заслоняет проем.

― Мы на месте. ― В его голосе слышится волнение, как у ребенка летним утром. Он протягивает мне руку. Ленивое воркование чаек, смешанное с теплым бризом, развязывает самые тугие из узлов, образовавшихся в моих мышцах за ночь. При свете дня мои страхи кажутся чрезмерными. Адан спас меня. Он может быть чужаком, но это не делает его злодеем. Он действительно может быть добросердечным мальчиком из большой и шумной семьи, который хочет отвезти меня в Саленсу и жениться на мне.

Однако, несмотря на то, что мой рациональный ум пытается настроить меня на оптимистичный лад, моя интуиция не верит этому. Вчера вечером я увидела в Адане и его братьях нечто такое, что меня напугало.

Тем не менее, я здесь. И, боги, как я хочу покинуть эту вонючую лодку.

Поэтому я позволяю Адану помочь мне подняться. Судя по положению солнца, сейчас середина утра. С палубы открывается вид на широкую речную долину. С одной стороны реки раскинулся заросший яблоневый сад, а с другой ― голые поля, вспаханные аккуратными рядами и подготовленные к посадке. Пристань принадлежит мельнице с проржавевшим водяным колесом; похоже, что она не работает уже много лет.

На берегу реки светловолосый мужчина в плаще сидит верхом на лошади, еще четыре оседланные лошади наготове.

Я бросаю взгляд на двух братьев Адана, которые разгружают мешки с припасами и прикрепляют их к седлам. Вчера вечером они не потрудились представиться. И до сих пор не удосужились.

― Куда мы едем? ― спрашиваю я Адана, кивая в сторону лошадей и стараясь, чтобы мой голос не сорвался и не выдал моего волнения.

― В коттедж ― это в нескольких часах езды. Он принадлежит другу. Там мы будем в безопасности, пока не сможем добраться до Саленсы.

Мы садимся на лошадей и едем в глубь страны через заросший фруктовый сад, который постепенно переходит в лес. Я не могу точно сказать, где мы находимся, но Чернолесье находится где-то на северной стороне реки Иннис. Насколько я слышала, деревья там возвышаются, как великаны, а листва настолько плотная, что в лесу царит кромешная мгла. Конечно, Адан не повезет меня туда ― это в противоположном направлении от побережья.

Чем дальше мы едем, тем короче становятся его ответы. Его братья ничего не говорят, если это не связано с маршрутом. Я стараюсь запомнить любое дерево или примечательный ручей, мимо которых мы проезжаем, на случай, если мне придется вернуться этим путем. Не то чтобы я ожидаю, что все пойдет плохо, но я бы соврала, если бы ощущение того, что мне придется бежать, не таилось в глубине моего сознания.

Наконец мы выходим к опушке, где на заросшей поляне приютился домик. Хотя опилки на земле указывают на то, что его недавно ремонтировали, он выглядит практически заброшенным. Трава выше крыльца. Окна заколочены.

Мое сердце уходит в пятки. В этом коттедже тоже нет ощущения свободы.

Внутри коттедж выглядит ненамного лучше, чем снаружи. В нем две комнаты: крошечная спальня с койками и главная комната со столом и стульями, древней железной печью и двумя креслами-качалками у камина. Несмотря на то, что комната достаточно просторная, впятером здесь кажется тесновато, но это неважно, потому что братья Адана вскоре уходят на улицу рубить дрова.

Адан тоже собирается уйти, и я в порыве нервного возбуждения хватаю его за руку, нутром чуя, что мне не следует здесь оставаться.

― Подожди. Не оставляй меня.

― Мне нужно поговорить с братьями.

― О… о маршруте в Саленсу? ― Ненавижу, что мой голос звучит так чертовски наивно, но мне больше не за что зацепиться, кроме этой нити надежды.

― Да, ― говорит он пренебрежительно. ― Оставайся здесь.

Оставшись одна в коттедже, я не знаю, что делать. Все кажется холодным, чужим. Я не хочу сидеть на жестких стульях. Соломенные матрасы на кроватях выглядят заплесневелыми. Когда я проверяю кухонный шкаф, там есть оловянные тарелки и глиняные чашки, но нет ножей. Их все забрали.

Я шагаю туда-сюда, покусывая нижнюю губу.

Проходит еще час, и дверь открывается, но это не Адан. Это старший брат со шрамом на верхней губе. Он ставит ведро с водой на плиту, но не уходит. В нем есть что-то отталкивающее, что я не могу уловить; он достаточно красив, хотя и стар ― почти настолько, чтобы быть моим отцом, когда я рассматриваю его получше. Это действительно брат Адана? Одет он неряшливо. Он давно не брился. Я не хочу гадать, когда он в последний раз мылся.