— Я и раньше им не пользовался, — он замер на локтях между ее раскинутых бедер, еле сдерживаясь от желания.

— Я не хочу без него, — настойчиво заявила Люция.

Чуть подумав, он скатился, пошарил по карманам брюк, выудив блестящий квадратик, методично раскрыл и, молча одев, вернулся в прежнюю позу. Не говоря слов, грубовато схватил партнершу за бедра повернул на живот, давая понять в какой позе хочет продолжить . (“У нее есть пожелание? — У меня тоже!”). Она немного противилась подчинению, пытаясь уклонится, но Селим был настроен именно на этот формат слияния. Прогнув в пояснице одной рукой, подтянул к чреслам другой, ставя на колени. Такой махине сопротивляться бесполезно. Без прелюдии резко вошел на всю длину, зарычав, словно зверь от обладания самкой. Понял, что сделал ей больно, но смесь агрессии, инстинкта, вожделения долгих лет вселили безумие. Наращивая темп движения, неуклонно двигался к вершине. Девушка под ним податливо двигалась в такт, тихо постанывая. Дотянувшись до клитора, зажал между пальцев, усилил темп с обеих сторон. Кульминация обрушилась на обоих в обоюдных криках и судорогах. Упали на постель, выравнивая сердцебиение. Люция лежала отстраненно, замерев. Селим притянул ее за талию, прижался со спины. Покусывая за плечо, шею, горячо дыша в затылок, поглаживал живот, бедра и грудь. Благодарно прижимался телом: грудью к спине, сердцем к сердцу.

Все, что было до меня, обнуляй.

Жизнь — море. Ща поныряем.

Только ты, давай, мне доверяй,

и мы телепортом с тобой прямо в рай…

"Обнуляй" (Кравц)

Чувство вины вновь накатило, стоило привести ритм сердца в норму. Люция не двигалась и молча сносила ласки . “Все-таки я пещерный человек, если позволяю второй раз применять к ней силу”, - совесть подгрызала Селима .

— Девочка моя, идем купаться, — и потянул за руку с кровати.

Она не протестовала, но руку попыталась отнять, хотя и неудачно. Селим прошел в душевую, настроив температуру воды, подтолкнул девушку под расслабляющие струи. Хотел уступить ей все пространство кабины, но эгоизм взял верх над совестью, толкнул его внутрь. Люция ойкнула, от касания его горячего тела позади себя, но не отстранилась, продолжая наслаждаться теплым искусственным дождем. Напряжение после секса уходило вместе с водою в стоки. А он не мог сдержаться, чтоб не коснуться этой манящей натуральной красоты, обхватил за талию, приблизив к себе, чувствуя вновь накатывающее возбуждение. В малом пространстве кабинки стояли прижатые друг к другу, молчаливые и покоренные. Селим повернул Люцию к себе лицом, она подалась, подняв ясный синий взгляд на него. Если обида и была, то едва заметная.

— Простишь меня? — умоляюще прошептал, не разрывая телесного контакта.

— Ждешь снисхождения? — она уже начинала дерзить.

— Угу. Буду вымаливать, сколько потребуется.

— Ты же не собираешься снова…? — и скосила взгляд на его объёмный пах.

— Гм, ну он не прочь, но я и так накосячил, — и выпуская из рук, стал выбираться со скользкого поддона. — Пошли отсюда, надо о многом поговорить.

Накинув банное полотенце на купальщицу, вышел из ванной, мокрый и голый исчез в недрах чужой квартиры.

— Мы так и не поужинали, — крикнул из спальни. — Теперь все остыло.

— Ты, кажется, оголодал по другому блюду, — поддела Люция.

Завернутая в махровое одеяние, прошествовала за ним, застав его за одеванием домашних спортивных брюк. Только сейчас заметила татуировку на правом плече: картинка играла в такт его движениям руки. Раньше ее не было, да и вообще никакой.

— На что ты так смотришь?

Она кивнула на плечо.

— А, тату, — подошёл ближе, давая рассмотреть монохромное изображение изогнутого оружия с раздвоенным концом.

Прикоснулась пальчиками к виртуальному клинку.

— Что оно изображает, Селим?

- “Зульфикар”, меч пророка Мухамеда.

Она кивнула в ответ, признавая важность ношения этого “оружия” на себе.

— Давно ты его нанес?

— Больше года, когда уезжал в Турцию. Так, идём есть, иначе у тебя случится голодный обморок.

— Сейчас, только оденусь.

Селим поспешил удалится от “греха” подальше.

Застала Селима, разбирающего упаковку с ресторана, помогла накрыть на стол, пошарив по ящикам в поисках необходимых приборов. Сели друг напротив друга. Утолив первый порыв голода, начали включаться в беседу.

— Люция, скажи, что это было? С чего вдруг недоверие ко мне?

— Не находишь тему интима неуместной за столом?

— Отнюдь. Нейтральная территория.

— А… — ответила, прожевав кусочек курицы. — Ты катался по Востоку несколько лет.

— И?

— Не думаю, что держал пост столь длительно, — произнесла скорее утверждая, чем обвиняя.

Он лишь тяжело вздохнул, опуская взгляд в тарелку, беря паузу перед признанием.

— А ты сама? Люц, ты ведь спала с этим своим, не поверю, что нет.

Она только открыла рот высказаться, но Селим прервал.

— Я не обвиняю тебя и понимаю этого парня, перед тобою и монах не устоит.

— Вот поэтому я и потребовала “защиту”! — с долей обиды почти выкрикнула. Сказать, что ревновала? Да. И злилась. Не желала принимать его хождения по другим женщинам. Понимала, что он не вел образ аскета, но отгоняла эти мысли. А теперь, когда его молчание подтвердило ее подозрение совсем пала настроением. Отложила вилку, потеряв вкус блюда, устремила взгляд в окно. Смотреть на собеседника стало больно. Тогда как Селим неотрывно следил за меняющимися эмоциями на ее лице. Искренне сожалея, что вылился этот разговор, что между ними образовалась пропасть. И теперь заполучить доверие этой славянки будет стоит значительных усилий и поступков.

— Послушай, все это в прошлом и не имело особого значения. Чистая физиология. И потом ты знаешь я никогда никем не увлекался серьезно. Ты первая и единственная кто проник мне по кожу. Как “зульфикар”, только невидима глазу, но ощутима сердцу.

Девушка понимала, что у самой нет козыря и ее отношения с Александром носили более глубокий характер, чем его эпизодические потрахушки. Но принять его признания оказалось непросто.

— Я хочу домой, — и вскочила из-за стола, поспешно собирая посуду, хотя желала бежать со всех ног, уткнуться в родную подушку и выплакать подкатывающие слезы.

Селим вскочил следом, чуть не роняя стул.

— Стой, стой, — хватая ее за руки, прервал поспешность движений. — Никуда не поедешь!

— Пусти меня, сейчас же! — рвалась с его крепкой хватки, причиняя себе же боль.

— Не пущу. Успокойся. Так мы ничего не решим. Хочешь плакать? Плачь, но у меня на глазах, я причина твоей боли и мне тебя утешать.

Она сдерживалась изо всех сил. Обида подкатывала к горлу тугим комком, распирая зоб, не давая вздохнуть или крикнуть. Прорвалась плотина сдержанности и поток слез, хлынувший изнутри, вылился вместе с бранью и ударами по партнеру.

— Животное, скотина, озабоченный сатир, — перечисляла соответствующие эпитеты, чередуя со шлепками ладонями по его плечам и рукам, в то время как тот самый объект контролировал ее агрессию, не позволяя ей пораниться или перейти границы дозволенного.

— Да, кричи, ругайся, злись. Я все стерплю, только не сбегай от меня.

Обессилев, утирая слезы и шмыгая носом, уткнулась в его грудь. Принимая размеренные поглаживания по спине, волосам, слова утешения. Так и стояли посреди кухни.

Солнце дожигало остатки исчезающего дня, поймав в прожектор два сцепленных тела, разрешающих свой важный вопрос: как дальше жить?

3асыпай!

на руках у меня засыпай,

Засыпай, под пенье дождя.

Далеко, там, где неба кончается край,

Ты найдешь потерянный рай.

"Потерянный рай" (Ария)

Его разбудила привычка. Ее его взгляд. Селим так отчаянно нуждался в прощении и принятии его со всеми земными грехами. И сейчас, лежа на в ворохе белья, опираясь на согнутую руку, пристально наблюдал за сном своей дорогой женщины. Утро неуклонно надвигалось, наполняя розовым золотом пространство спальни, пробиваясь через плотный тюль. Люция распахнула глаза, наткнувшись на внимательные карие своего постельного соседа. Это второе утро вместе резко контрастировало, с тем, что провели в его родном доме. Вечер, накануне сложенный из страсти и выяснения отношений, перетек в тревожную ночь. Оба понимали сложность своих отношений. Из пяти лет знакомства вместе провели меньше месяца. И вроде знали многое друг о друге, а по факту совсем ничего.