— Я безумно тебя хочу! — прошептал он в её рот, но нашёл силы оторваться.

Люция откинулась на софу, пытаясь прийти в себя. А Селим уже расплачивался по счету. Будто его совсем ничего не трогало в этом мире, в этом зале. Люция ощутила свободу, когда в её лицо полыхнуло жаром июньского дня.

Не пытайся узнать,

что хранит армуду.

Ответ в твоём сердце живёт.

Вторая неделя пребывания в гостях подходила к концу. Каждый день она проводила в своё удовольствие. Они посетили музеи, мечети, сидели на лавочках в парках, плескались водой из фонтанов и ели сладости. И настолько сблизились, что каждый про себя с испугом ждал момента расставания. Но вслух никто не решался произнести роковое слово "отъезд". Утром они привычно встречались за завтраком, вечером прощались на пороге её комнаты, сливаясь в жарком объятии, прячась от глаз обитателей жилища.

— Помниться, я обещал провести тебя на скалы. Ещё хочешь?

— Конечно, хочу!

— Тогда готовь свои буцы, красотка, пойдем бродить по горам! — и он игриво тронул её за выбившийся локон, накрутил на палец и потянул на себя.

Люция поддалась его секундной ласке, про себя отмечая насколько её тело жаждет его прикосновений.

— Если ты не взяла спортивный костюм, попробуем подыскать тебе размер среди тех вещей, из которых я вырос.

— О! Это было бы здорово. Я с удовольствием надену то, что когда-то принадлежало тебе. — её глаза заволокло пеленою мечтаний и Селим чуть не поддавшись порыву утащить ее в свою берлогу, резко развернулся и отправился на поиски нужного обмундирования.

— Селим! — окрикнула его девушка.

Он обернулся, застыв, воображая, что она говорит ему "возьми меня сейчас", но она лишь сказала:

— Я взяла шорты и кеды.

Он тяжело выдохнул, вместе с воздухом выпуская томившееся желание.

— Отлично.

И никогда значение этого слова не звучало столь пессимистично.

Пропустив пик дневного солнцестояния, они отправились обследовать окрестности, взяв с собою лишь рюкзак с самым необходимым набором вещей. Селим прокладывал путь первым, вспоминая те или иные места, что топтал в детстве. Горная порода претерпела существенные временные изменения. И там, где он забирался ещё в детстве, уже осыпались тропки или поросли кустарниками. Но путники не сдавались, отыскивая новые тропы и пробивая свои. Выйдя на более пологое место, подал руку Люции, пропуская девушку вперед. До вершины оставалось несколько десятков метров. Правда, когда он снизу вверх глянул на спутницу, то резко пожалел, что уступил ей первенство. Короткие шорты, при ходьбе ещё больше оголяли бедра и часть ягодиц. Точёные икры, напрягаясь, округлялись, переходя в изящные щиколотки, которые руки самопроизвольно тянулись схватить, сжать и закинуть себе на плечи.

"Дурак! Мазохист!" — ругал он себя последними словами. Люция не слышала его слов, так как встречный ветер уносил его слова за спину. Добравшись до вершины, нашли вытоптанную площадку и, кинув плед и рюкзак, стали располагаться на пикник. Девушке не терпелось запечатлеть окрестности свысока на цифровик. Селим по-хозяйски распаковывал припасы. Он достал свежее запеченные кусочки форели, упакованные в фольгу. Нарезал крупно овощи и выложил целыми фрукты.

— В детстве мы на костре пекли картофель и пойманную рыбу. Разбивали палатки, пребывая в походе до трех дней. Ночью здесь особенно красиво. Когда швартуются судна и светится маяк.

— Мне хочется на это посмотреть как-нибудь, — с завистью проговорила Люция.

— Ну, пока это сложно, может в будущем, — и вопросительно уставился в её лицо.

Люция смутившись, отвернулась, теряясь в ответах.

— Ой! — вскрикнула она. — Я, кажется, вижу гнездо чаек.

Селим аж подскочил, услышав ей вскрик, решив, что она поранилась.

— Вот ты Боже мой, а я уж решил ты наткнулась на что-то острое. Не пугай меня так.

— Хорошо. Иди, глянь, — и осторожно подала ему бинокль.

— Да, и правда расселились птички, мы в детстве часто находили их яйца.

— Надеюсь, вы не громили их поселения? — с надеждой спросила Люция.

— Я лично нет. Хочешь сока? Наш фирменный, гранатовый.

— Выпью с удовольствием.

Люция то и делала, что щелкала затвором. Часто в фокус попадал и Селим. Ей нравилось фотографировать его в разных ракурсах, какое настроение плещется в его глазах.

— Перестань щелкать меня. Я что, модель на выезде?! — возмутился Селим. — Давай я лучше тебя сфотографирую.

— Но мне нравиться тебя снимать! — противилась фотограф.

— А мне нет. Дай сюда аппарат, — и, не ожидая её действий, настойчиво потянул его из её рук. — Стань против света, я хочу запечатлеть твой силуэт.

Люция капитулировала. И не без удовольствия, надо признаться, позировала фотографу. А мастер он был неплохой. Будто бы с камерой проводит много времени. Поначалу она робела, позы были скованными, взгляд опасливый. Но, не найдя ни разу предвзятости в его жестах, расслабилась, тогда-то и пошли шедевры. Немногим позже, просмотрев фото себя, с трудом поверила, что раскрепощенная женщина, с взглядом львицы и телом греческой богини это она и есть. Значит, такими глазами её видит Селим. Большое искусство создать многоликость с одного персонажа.

— Жаль, что мы пропустили рассвет.

— Да, море и солнце в туманной розовой дымке. Ветер один балл. Полный штиль. Птицы ещё спят. Морские суда могут давать гудки и прорезать безмолвие, но чаще тишина такая ощутимая, что можно её услышать, насколько вообще можно слушать тишину. Но мы подождем закат. Так уж и быть.

День пролетел удивительно шустро, солнце начало окрашиваться в багряный цвет, извергая из себя последние лучи. Яркость их блекла, тепло становилось слабее. Голубое небо окрасилось в нежно лиловые оттенки, подсвечивая кожу в розовато-золотистые тона. Кожа Селима была смуглой, а вот у Люции она преобразилась, источая почти волшебное свечение.

Он не смог сдержать эмоций и прошептал: "Останься здесь, останься…", вкладывая глубокий временной смысл в эту фразу.

Люция поняла её. Ответила: "Останусь", но не вслух.

Разрушился момент очарования заката. Селим стал вещи собирать, Люция ему помогала. Спускаясь по тропе, он подал руку, но она отчего-то спрятала свою. Как будто он её окольцевать хотел, а она не решалась. Бросив надежду, стал спускаться один. В сумерках Люция плохо разглядела тропу и, наступив на выступ, подвернула ногу, пролетев вниз на попе пару метров. Естественно, сопроводив испуганным криком свой съезд. У Селима волосы стали дыбом от мысли, что девушка покалечилась. Он, не помня себя подскочил к ней, присел и начал ощупывать руки, ноги, заглядывать в глаза, оценивая ситуацию.

— Как ты меня напугала, не представляешь! Что-то болит? Где ушиблась? Пошевели руками и ногами! Голову не ушибла? Видишь меня хорошо? — он засыпал её вопросами, не давая ответить не на один.

— Ох, — простонала она. — Кажется я сильно ушибла ягодицы.

— Да, мои любимые половинки, — не осознанно вторил он. — А как ноги, идти сможешь?

— Попробую.

— Я тебя понесу.

— О, нет, я сама, — и стала подниматься.

В нескольких местах обнаженная кожа поцарапалась о камешки и сухие колючки, кровоточила. Светлые шорты стали коричнево-серыми. Но больше пострадала гордость. Сейчас Люция жалела, что вредничала. Если бы он держал её за руку, она бы не свалилась. Виновата эта проклятая недомолвка между ними, по случаю “а не остаться ли ей здесь подольше“. Селим, не слушая её протестов, кое-как поднял на руки и стал медленно спускаться. До ровной поверхности оставалось метров пятнадцать.

— Селим, я пойду сама, поставь меня, — требовала пострадавшая.

— Ты уже шла сама, — отрезал он. — Лучше не противься, а то оба расшибемся.

И, закинув её руки себе на шею, заставил крепко держаться и не мешать спуску. Она безропотно повиновалась.