— Вы ее от меня охраняете? — уточнила Кьяра, уже понимая, что не послушается этой обернутой приказом угрозы. — Считаете, я ей наврежу?

— Я охраняю императора, — ответил Олтар. — Он подвержен влиянию Лиамеи, потому что привязан к ней. Ее одиночество — залог чистоты его мыслей.

— Я постараюсь не загрязнять мысли Лиамеи.

— Когда она обратится к тебе, не продолжай разговор.

— Знаете, — все-таки не удержалась Кьяра. — Прямо сейчас вы очень подозрительны. Ваш собственный амулет — или что там у вас для допросов — не нагревается?

Она почти представила себе, как широкая ладонь опускается ей на горло, но вместо этого Олтар коротко бросил:

— Спроси у своего господина, стоит ли перечить мне в том, что касается безопасности императора, и стоит ли быть со мной невежливой, Кьяра.

— Договорились, — выпалила Кьяра и тут же спохватилась: — Хотя он мне не господин.

Вдруг лицо Олтара словно чуть оттаяло. Он усмехнулся:

— Тебе стоило держаться совершенно иначе. Он прав, это место тебя сожрет.

И в этих словах не было ни нажима, ни угрозы. Кьяре даже показалось, что Олтар говорил почти небезразлично. Интересно, такие вот перепады от холода к теплу работали на других?

— Знаете, — заговорщицки понизила она голос, подыгрывая. — У нас на гербе красная змея. Вы их когда-нибудь видели? Они мелкие, как червяки-переростки. Им бы всех бояться, но нет.

— И что же? — иронично продолжил мужчина. В голосе его слышался смех. — Скажешь, что дело в их яде, который так смертоносен, что это остальным нужно их опасаться? Сравнишь себя с ними?

— Ну, клыков я точно пока не отрастила, — признала Кьяра с сожалением. — Да и у песчанок зубы маленькие, и не так уж легко они кусаются. Зато если такую змею поймать, ни за что не удержишь, вывернется из любого хвата, из любого мешка и уползет прямо в землю. Так вот, они вкусные, а кто-то еще и верит, что они дают особую мужскую силу. Неважно. В общем, их не так просто съесть. И да, вы правы, я сравниваю их с собой, — закончила она.

— Ну что ж, — неожиданно положил ей на плечо тяжелую руку мужчина. — Попробуй уползти, змейка. И никого не кусай по пути.

Пятый день. Меньше недели! Так почему же?..

Сердце Кьяры Теренер билось чуть быстрее, чем должно было. А когда Дэмин невесомо прикасался к ее ключицам, оно заходилось резкими, сильными, частыми толчками. Кьяра боялась его? Злилась? Смущалась? Ее красивое, живое лицо в эти моменты приобретало дрожаще-безразличное выражение, словно девушка все силы бросала на то, чтобы не показать лекарю своих переживаний.

Каждый вечер Кьяра приходила к нему в покои, вцеплялась в подлокотники рабочего кресла и сидела так, недвижимая, напряженная, ждала его милости. В глаза Дэмину в такие моменты девушка не смотрела, взгляд ее блуждал по резным стенам с полосами невесомого шелка, по узору костяных ставен, по цветущему в зимнем саду бересклету. Высокая грудь вздымалась в такт дыханию.

И она молчала.

А Дэмину нравилось, когда Кьяра говорила. Он перестал прятать от себя эту неожиданную легкость, еще когда она вернулась после беседы с Олтаром — и метко охарактеризовала цепного пса дворца как проламывающего стены манипулятора со стажем. Кьяра тогда спросила Дэмина, что он думает об Олтаре, и торжествующе кивнула, услышав ответ, такой близкий к ее собственной неприязни.

Девчонка была неглупа. Она, конечно, все равно была наивна, и Дэмин с умилением следил за ее, нужно признать, успешными попытками выстроить правильные отношения с дворцовыми. Кьяра обходила поливающих ее за спиной грязью наложниц, общаясь только с Лиамеей, которую считала одиноким, но отзывчивым человеком, а потому более безопасной — и была бы права, если бы не фанатичная преданность любимой наложницы императора Олтару. Кьяра уважительно обращалась с ошарашенной таким отношением прислугой и была мила и почтительна с лекарями, предлагая им свою помощь, когда заканчивала с несложными заданиями Дэмина, и хотя ей мало кто доверял, успела установить вполне теплые отношения с простодушным Тинеком, нейтрально-доброжелательные — с напряженно приглядывающимся к ней почтенным лекарем Шеном, поверхностно-дружелюбные — с замкнутым Джеаном и настороженные с расчетливой, как змея, Йоланой.

Пока Дэмин был занят — каждый день император посещал военные советы, на которых решалось, в каком составе и какие города и земли будут оцеплены неплохо справлявшимися со вражескими шепчущими охранительными отрядами, и Дэмин часто подсказывал императору нужные слова, — Кьяра занимала себя сама.

Двинка по-прежнему докладывала Дэмину о каждом шаге Кьяры, но лекарь видел, как служанка переживает. Двинка не посмела бы перечить ему, она боялась Дэмина до обморока, и все же щеки ее несогласно алели, когда она рассказывала, с кем сегодня разговаривала ее госпожа.

«Подробнее».

Зачем он это приказал? Почему не ограничился общими штрихами, как обычно?

Двинка усердно описывала, в каком настроении Кьяра возвращалась домой, а Дэмин не останавливал этот дрожащий поток слов. Говорил себе, что просто изучает девчонку, пытаясь понять лучше, но стоило ему спросить себя, зачем он это делает, и оправдание переставало звучать убедительно. Она вызывала в нем не только желание смотреть на вечно растрепанные косы, не только веселье, не только похоть. Дэмин мог бы взять ее в любой момент — но он не хотел. Лучше было завоевать лояльность Кьяры, сделать ее не только вынужденной, но и по своей воле послушной игрушкой, как всех тех женщин, что стелились ему под ноги, желая оказаться замеченными.

Но Кьяра никогда не повела бы себя так. Ее кажущаяся простота скрывала неунывающий, сильный дух, а смешливость — умение смотреть на мир с добротой. Конечно, девушку легко было сломать, как и всех подобных юных романтичных и дерзких особ. Но вместо угроз и насилия Дэмин изучал дочь своего врага, оставаясь в стороне, как и обычно.

Девчонка не замечала его. Она вообще видела не дальше собственного носа, не задавалась вопросами безопасности и была слишком легкомысленна.

Это интриговало. Знание давало ему преимущество.

«Девчонка и так принадлежит тебе».

Двинка рассказывала, как Кьяра любит тепло, что топит в своей комнате до жары, что, засыпая, всегда подпирает дверь чем-нибудь тяжелым — и Дэмин понимал, почему. Что Кьяра пишет отцу каждый день, но не получает от него вестей. Что в свои покои, как он и приказал, никого не водит. Что избегает церемониймейстера, чтобы тот не отругал ее за неподобающий вид: девчонка, конечно же, носила брюки и накидку, так похожие на его — «Зато все видят, что я с вами», так она говорила.

Дэмин не понимал, как Кьяре хватало времени и на то, чтобы копаться в земле с Тинеком, и на прогулки с Лиамеей, и даже на тренировки: по утрам девушка переодевалась в свой простецкий костюм и бежала на плац, где обучались мужчины-охранники — как ей удалось договориться с учителями, Дэмин не знал. Кьяра возвращалась довольная, потрепанная, со ссадинами на руках и даже лице, но ее это не беспокоило.

Среди опостылевших Дэмину до зубной боли, причесанных волосок к волоску и степенно и изящно выхаживающих по коридорам дворца наложниц Кьяра выглядела настоящей белой вороной.

Девчонка замечала, что, леча ее каждый вечер, лекарь заодно сращивает эти небольшие ранки, растворяет синяки? Она благодарила, выдавливая из себя улыбку, каждый раз шутила: «Как заново родилась!», осведомлялась о поручениях на завтра и убегала, стараясь дольше не раздражать лекаря своим присутствием, не видя, что раздражения давно не было и в помине.

Кьяра Теренер принадлежала словно другому миру, где не было войны, где не приходилось договариваться с напавшим на Империю Пар-оолом о неприкосновенности Пурпурных земель и оберегать своих рассыпанных по всей Империи и, как оказалось, таких хрупких союзников, где ветхий как истлевшая на солнце бумага старик не хрипел рядом, умоляя Дэмина помочь, где в мотивах окружающих не нужно было искать двойное и тройное дно, где люди не лебезили и не умоляли со слезами на глазах спасти жизнь им и их близким.