— Ладно, но если что, сама побежишь к пульту.

В это время горлопаны начали бодренько наигрывать на своих инструментах что-то разухабистое. И хотя школьники стояли на сцене как статуи, всё равно возникало ощущение какого-то неприличного вихляния. Словно это не комсомольцы на сцене городского дома культуры, а прости-господи Леонтьев на «Песне-82».

— Что они исполняют?

— Сейчас посмотрю. Вот, тут всё как в аптеке, «Девочка в автомате» на стихи Вознесенского! — Серый листок с мутными синими буквами, явно четвертая или даже пятая копия машинописного списка участников и исполняемых произведений.

— А почему разрешили?

— Песня в списке «Союза композиторов СССР», разрешена к исполнению. Я помню, её даже по телевизору когда-то крутили.

— По телевизору… Там какую только гадость не крутят. Впрочем, наверху виднее. Но могли бы и про комсомол, про партию что-нибудь исполнить. Наш народ любит патриотические песни, мы должны это… как его… — председателя жюри конкурса слегка заклинило. Ему хотелось сказать что-то правильное и искреннее, но совместить не получалось. — Да ну, гадость все эти ваши песни! То ли дело в моё время!

— Понятно, Павел Семёнович, «Одноклассникам» дадим самый низкий балл.

'Как мы попали на конкурс? Как кур в ощип! Просто в актовый зал прискакала завуч по внеклассной работе и уведомила нас, что в четверг мы выступаем в городском ДК на каком-то конкурсе. Типа, поскакали-поскакали, и так руками начала махать характерно, словно кур в сарайчик загоняет. Убежала, потом вернулась в полуприседе: оказывается, ей прямо сейчас надо сказать, какую песню будем исполнять.

— Чтоб выиграть, надо что-то эдакое выдать. БАМ хорошо подойдет.

— Чуга, ты хочешь исполнять в НАШЕЙ текстовке?

— Не, нашу рубить я очкую.

— Ага, опять «солнце с неба светит мудро»? Нет уж, нахрен!

— Арзамасцев! Ты что себе позволяешь при учителе?

— Чего? Это ж не матом, просто сказал «нахрен», потому что не хочу.

— Почему «не хочу»? Вся страна хочет, а ты нет?

— Если вся страна с утра до вечера одну и ту же песню будет петь, то так и с ума сойти можно. Наверняка кто-то будет этот ваш «БАМ» петь на конкурсе. И прочие «Любовь, комсомол и весна». Что мы как повторялки будем?

— А ты исполни не как все, а лучше. Если вы такие умные, спойте про комсомол так, чтобы все поняли — вы лучшие.

— А вам зрителей не жалко? — Я не удержался и влез в разговор, хотя еще минуту назад дал себе слово не вытыкиваться.

— А чего их жалеть? В смысле, причем тут зрители? — Тётушка искренне не понимала, о чем речь.

— Конкурс закрытый? Кроме жюри никого в зале не будет? Тогда давайте промычим что скажете. Можно даже без музыкального сопровождения.

— Корчагин, с чего ты решил, что закрытый? Зрители будут, это я тебе гарантирую. Изо всех школ сдернут классы, придут как миленькие.

— Вот!

— Что «вот»?

— Вот представьте: пригнали ребятишек силком, посадили под дулами автоматов как заложников и начали издеваться над ними. Всякую хрень по три раза со сцены слушайте и не дергайтесь. И что из них вырастет после этого?

— Что из них вырастет?

— Люди, ненавидящие систему образования, а то и свою замечательную страну — вот кто! Это идеологическая диверсия, мне кажется. — Завуч взбледнула, но не от озарения, а от того, что в её родной школе прозвучали такие слова. Кто знает, какое пойдет эхо, что услышат стены, у которых есть уши'.

— Ты не накручивай, Корчагин, без тебя полно идеологически грамотных. Есть что конкретное предложить?

— Давайте «Девочку в автомате».

— С таким репертуаром мы не выиграем, точняк!

— А ты грамоту хочешь получить? Давай я тебе нарисую дома. Повесишь на стенку. — Ирка моментально встала на мою сторону, ей тоже не хотелось играть в идеологически правильных школьников.

— Так что, какую песню на согласование подавать?

«Вот так и вышло, что мы совершенно осознанно заняли последнее место на конкурсе, который нам нафиг не упирался. Зато прозвучали. Прозвучали не только в школе, а в масштабе города. Хотя если честно, то половина выступлений на том конкурсе была полным отстоем. Музыкальными коллективами эти отары жалко блеющих овечек, выгнанных на сцену, в половине случаев назвать было невозможно. Просто кого-то мобилизовали, заставили выучить слова и погнали на сцену ДК. Я не вру, порой зал просто хохотал, особенно над одним хором мальчиков-умирающих-зайчиков, которые пытались маршировать под песню 'Если бы парни всей Земли…».

При всей моей нелюбви к завучу, я не мог не отдать ей должное — женщина оказалась нерядовая. Мало того, что жена нашего шефа, так еще и байкерша. Честное слово — когда я заикнулся, что гитары мы дотащим сами, барабаны сойдут тамошние, а вот синтезатор нужно как-то везти, тетенька довольно быстро прониклась моментом:

— Что, вот прямо обязательно?

— Если хотите, чтоб мы выступили, а не тупо постояли, то да. Чужие клавиши Валерка сходу не освоит, а репетировать нам никто не даст.

— Валера, ты точно не сможешь играть на их электрооргане?

— Не, если часик дать поупражняться с ним…

— Понятно. Ладно, тогда после уроков подготовьте инструменты к переноске, транспорт с меня.

— Гитары тоже повезем?

— Гитары на себе, в кузов влезет только ваше пианино с проводами.

«Я ожидал, что за нами приедет какой-нибудь Жигуль в обвесе и с кожаной оплеткой на руле. Шеф наш — статусный человек, понты его всё. Ага, почти угадал: когда мы вытащили синтезатор на улицу, возле ступеней школы стоял красный Иж-Юпитер с коляской. А завуч сидела в седле, являя миру полные бёдра, обтянутые брюками. Валькирия, ё-моё! Сам не понял, почему наша 'Юность» не полетела со ступенек, как удержали её. Вниз попадали только наши челюсти.

Чести ехать за спиной смелой наездницы, одной рукой держась за… петлю, а второй придерживая музыкальный инструмент, удостоился Арзамас как основной клавишник. Кто-то ему даже позавидовал поначалу. А потом мы его дружно пожалели, когда эта парочка на мотоцикле наконец-то доехала до ДК. А что вы хотели, железнодорожный переезд в нашем городе коварен, порой можно и час простоять, пока все поезда пройдут. А февраль не май, и печки в Ижаке не оказалось…. Пришлось парню греться самым доступным способом, то есть прыгать около мотоцикла, пока стоял на переезде. Ну и когда приехал ко Дворцу Культуры тоже.

Перетаскивали аппарат мы без его участия, Ирка как самая заботливая и догадливая растирала руки нашему клавишнику. Я не ревновал, наоборот, волновался за руки Валерки. Понятно, что он их не обморозил, но переживал, что он не сможет играть. Обошлось, замена в лице Долгополовой не потребовалась. А как выступили… нормально сыграли, зал наконец-то проснулся по моим ощущениям. И хрен с ней, с этой победой в конкурсе. Тем более в таком конкурсе'.

«Вчера была суббота, последний день, когда я мог подготовиться к решающей стадии проекта „Прибыль“. После уроков, проигнорировав актовый зал, я пошел в „Продукты“. Этот магазин находится на полпути он школы до дома и абсолютно подходит мне для подготовки: здесь есть отдел „Соки-воды“, в котором наливают. Привычная взору и знакомая каждому советскому человеку установка, состоящая из стойки и трех перевернутых стеклянных конусов с соками. А рядом мойка для стаканов и мокрый поднос с мокрой мелочью. Мелочь — это не то, чем я пренебрёг».

— Сударыня! — Сударыня в почти белом халате и таком же красивом кокошнике напряглась, услышав необычное обращение. — Сударыня, разменяйте мне два рубля гривенниками. Пожалуйста!

Если бы у меня была шляпа Д*Артаньяна, я бы еще и её использовал. Не махнул бы по земле в поклоне, а использовал как Кот В Сапогах из мультика про Шрека. Но думаю, что и так проканает. Во-первых, я сказал «сударыня», во-вторых, применил волшебное слово «пожалуйста». А в-третьих, рабочий день уже перевалил за экватор, мелочи у продавщицы полно, а сдавать выручку удобнее бумажными рублями, чем мокрой мелочью. Тем более, что магазин не банк, здесь сдача по весу не прокатывает. Особенно на магазинных весах, которые изредка постоянно ошибаются, и всегда в пользу продавцов.