— Ха-ха! Спасибо, отец. Я тоже не буду говорить, что нас важных целый поезд набился. Так чего?

— Что «чего»?

— Оставили номер для связи? — я тоже не железный в конце концов.

Если кто-то думает, что я всё бросил и побежал в Москву, то он слегка ошибся. Ни в субботу вечером, ни в воскресенье утром по продиктованному мной телефону я звонить не стал. Не та это редакция, чтоб в ней люди по выходным зависали. Да и вообще, у меня текучки полно. Физкультурой неделю не занимался практически совсем. Только слегка около вагона попрыгаю да поотжимаюсь, если поезд не в пути. Тело прямо слабым стало по ощущениям. Так что бег, подтягивания, груша… В ванне опять же за меня никто не полежит. Воскресенье, оно для того и создано, чтоб человеком себя можно было почувствовать. Человеком, заботящимся о себе, а не только о нуждах Родины.

О! Только сейчас мне попался пучок палочек для мороженного. Признаться забыл про этот момент. Воскресенье или не воскресенье у меня! Где-то были пакетики с анилиновыми красками среди всяких приспособ для рукоделья — я помню. Просроченная краска? Да и фиг с ней, деревяшке всё одно, лишь бы цвет получился. Синий красиеть зачетный, а розовый гадость. Хотя нет, я же женские штучки собираюсь делать, так что пусть у меня основания будут на выбор двух цветов. Покупатель любит, когда у него есть выбор. Хотя бы такой условный, между синим и розовым. Инструкцию по использованию не читаем, и так понятно же всё! Баночка, кипяток, краситель всыпаем, мешаем палочкой. Закидываем палочки, топим… А не тонут! Блин, ладно. Долил воды под крышку банки из-под майонеза, закрыл блюдцем. У палочек теперь просто нет возможности всплыть и подышать свежим воздухом. Напитывайтесь теперь колера, а я розовый краситель разведу.

Вечером я вытащил из банок и разложил на тряпке сохнуть покрашенные основания для пилочек. Синие и розовые они уже не напоминали о своей связи с севастопольским пломбиром.

— Чего снова придумал, Мишка? По первости сразу вспомнил палочки для счета. Но не они, так?

— Точно не для счета, батя. Потерпи, вот подсохнут, сам увидишь.

— А на словах объяснить?

— Ну так неинтересно будет. У нас наждачная бумага только в ящике с инструментами?

— А тебе какая нужна?

— Помельче желательно.

— Сейчас достану, она отдельно лежит. Принес коньки твои от ржавчины почистить, да ты и без меня управился.

— Пап, ты всё еще за ботинки свои старце обижаешься?

— Да ладно. Сам вижу, что в твоих ботах удобнее кататься. В наше время все были рады тому, что есть. Не сочиняли всякое удобство себе.

— Погоди, что это за «наше время»? А сейчас оно что, не твоё что ли? Отец, ты сейчас как раз самый главный на Земле, в самой поре! А мы только лезем на взрослую площадку из песочницы. И ничего пока не решаем.

— А ты думаешь, мы решаем?

— А кто тогда?

— Ну уж нет, вести с тобой политические разговоры, сын, на кухне я не готов. Трезвый. И ты трезвый. Вот подрастешь маленько, сядем с тобой за стол, по рюмашке тяпнем… Вот тогда всё по полочкам разложим. Понимаешь?

— Понимаю. Не бывает плохих правительств, бывает мало водки.

— Ты только больше такое никому не говори.

— Ага. Не буду.

Палочки досохли на пышущей жаром батарее, так что уже вечером первое изделие мною было презентовано маме Вере. Она повертела в руках палочку-пилочку, а потом смело взялась испытывать моё изделие.

— Вот ты, Мишка, мудёр! Опять придумал вещицу. Вроде почти то же самое, что на праздник дарил, а не такое. Ты знаешь, удобно! Я даже скажу — гораздо удобнее моей пилочки. И что с разных сторон она разная очень удобно.

— То есть, одобряешь изделие?

— Конечно! И что удивительно, ловко как у тебя получилось. И быстро. Видела, ты таких палочек много наготовил. Подружкам моим сделаешь на работу? Они от зависти полопаются!

— Нет.

— Как это нет? А я говорю — да!

— Семьдесят копеек за штуку, так могу. Я эти пилочки продавать собираюсь. На базаре.

— Шутишь опять? — Мишина мама смотрела на меня с надеждой на улыбку, не веря, что её сын способен на такое. А сын не улыбался. — Дима! Ты слышал, Миша собирается этими пилочками торговать! — Проклятая пилка полетела на стол.

— Да? Мне он ничего не говорил про свои планы. И почем?

— Да какая разница, почем! Ты не слышишь, он на базаре будет стоять и как торгаш деньги просить за эту фигню!

— А ты попробовала ею ноготь подпилить, не понравилось?

— Понравилось, не понравилось — какая разница!

— Большая. Михаил, по сколько думаешь продавать?

— По семьдесят копеек.

— Почему именно столько? Как рассчитывал цену, осмечивал как?

— Вообще не осмечивал. Цену в данном случае диктует рынок. Рубль просить — скажут, что дорого. А полтинник — мало. Никто всерьез не воспримет такую цену. Ничего приличного за пятьдесят копеек продавать не могут по мнению покупателей. Так что лучше девяносто попрошу. Так солиднее. Еще не рубль, уже не даром.

— Видишь, Вера, какой у человека серьёзный подход к делу. А то кричишь. Михаил, а не боишься прослыть спекулянтом, торгашом. Комсомолец, а стоишь на базаре как бабка с морковкой.

— Бабка не спекулянтка, она морковь сама растила. И я не спекулянт. А стыдно пусть будет тем, кто сам копейку не заработал.

— И куда ты заработанное собираешься потратить?

— Вещи кое-какие прикуплю, чтоб соответствовать.

— А мы тебе не покупаем вещи?

— Покупаете. Но наш бюджет не потянет импортные джинсы и нормальную обувь на меня. Лучше я на свои куплю, мне так будет комфортно.

— Да, а мальчик-то вырос. Я тоже в твои годы себе на одежду старался заработать, чтоб на шее у матери не сидеть.

— Да что ты с ним разговариваешь, Дима! Скажи ему своё отцовское слово, и пусть только попробует ослушаться!

— Хорошо. Тогда слово моё будет такое: делай что задумал, но потом не ропщи. Мы тебя предупредили о возможных последствиях. Не факт, что из комсомола не попрут, если узнают в школе. Как минимум, пропесочат.

— Я тебя услышал. Со школой разберусь. В конце концов Корчагин я или нет? Видишь преграду — смети! Есть цель — лети к ней. Шашки наголо и вперед!

— Ну да, знать бы еще твою цель, Миша, — вздохнул отец. А кому сейчас легко?

И я пошел в нашу с Пашкой комнату делать следующие пилочки. Самое забавное, что Павел сел со мной рядом и спросил, может ли он чем-то помочь. А чего ж не помочь — дал ему линейку, карандаш, пусть размечает наждачную бумагу для нарезки полосок. Справится небось.

— Что это, Корчагин?

— Записка от родителей, Галина Ильинишна. Что я завтра не смогу в школу прийти.

— По какой причине? — Училка пару раз просканировала текст, но не смогла выжать из синих строчек нужную информацию.

— Там же чётко написано — по семейным обстоятельствам. Стандартная формулировка, если что.

— Что значит твоё «если что»? Объясни.

— Фразеологический оборот, обозначающий ситуацию, очевидную всем её участникам. — Как тебе такая формулировка?

— Ладно, Корчагин, с тобой всё ясно. Я не разрешаю тебе пропускать школу завтра. Причину уважительной не считаю.

— Галинишна, так я и не спрашивал вашего разрешения. Я вас ин-фор-ми-ро-вал. Для вашего спокойствия.

Сам не знаю, зачем я произнес это слово по складам. Хотел показать классной её место? Или привычка доминировать в коллективе? Так она не из нашего муравейника, она вне коллектива класса. Зря я так, если честно. Нанес человеку пользу, отойди в сторонку. Без добивания можно в этой ситуации было обойтись. С другой стороны, я же не просто глумлюсь, я вырабатываю у женщины рефлекторную боязнь. Не ненависть, которая может толкнуть на путь камикадзе, а естественную опаску: увидела, отошла молча.

'Завтра у меня по графику Москва. Не ставя в известность классную руководительницу, я уже смотался до Олега Александровича, хотел отпроситься у директора. Но он решил вопрос с моим прогулом несколько иначе. Не надо козырять покровительством шефа, просто возьми записку от родителей и прогуляй школу как все воспитанные дети. А еще высказался в плане, что ты молодец, Корчагин, и что зашел посоветоваться, молодец. И что не бросаешь заниматься журналисткой, тоже молодец.