Но обнаружил я бабушку Кандибобер в совершенно неожиданном месте — в церкви, где служил отец Варсонофий. Причем выяснилось это совершенно случайно. Мы просто проезжали мимо по дороге от молочного комбината, и я заметил выходящую из храма Аэлиту Ивановну.

Попросив Севу остановиться, я выбрался из «Волги» и пошел навстречу экоактивистке. У той при виде меня вытянулось лицо — то ли до сих пор считала меня виновным в появлении милиции на последнем собрании, то ли почему-то стеснялась своего визита в церковь. Знала бы она, как мне все равно на такие мелочи, пусть хоть синагогу или мечеть посещает.

— Доброго дня вам, Аэлита Ивановна, — поприветствовал я старушку.

— И вам не хворать, Евгений Семенович, — Кандибобер чуть приподняла съехавший на глаза головной убор, в честь которого получила свое прозвище. — А вы какими судьбами? На службу? Так она теперь только вечером…

— Нет, Аэлита Ивановна, — я покачал головой. — Мне вы нужны. Как насчет поучаствовать в написании статьи в основное издание? И не в колонку мнений, а на официальные полосы?

— В чем подвох? — моментально нахмурилась активистка, ловко пряча за спину свою извечную сумку на колесиках.

— Статья планируется в соавторстве, — объяснил я. — Писать ее будет опытный корреспондент Виталий Бульбаш. А вы ему поможете, выступив в роли, так сказать, независимого эксперта.

— Подробности? — все еще подозрительно уточнила Кандибобер.

— Пойдемте прогуляемся, — предложил я, и старушка кивнула.

Мы шли по старинной улице, которую в моей прошлой жизни застроили таунхаусами, коттеджами и офисными центрами. А сейчас это еще был типичный квартал уездного городка — деревянный, на каждом доме резные наличники, по которым дружно плакали музеи будущего. Все здания еще целые, аутентичные, без единого следа любительских переделок, когда старинные особняки расширяют пеноблоками или силикатным кирпичом с пластиковой вагонкой. Боже мой, здесь еще на каждом висела табличка с фамилиями жильцов!

— Вы же читали «Молнию»? — спросил я, и Кандибобер молча кивнула, сосредоточенно везя за собой шелестящую маленькими колесиками тележку. — Тогда знаете, что нас всех не просто пугают холерой, как в «Правдорубе», но еще и будто бы открывают глаза на жадность властей.

— Это с аптечками-то? — усмехнулась экоактивистка.

— С ними самыми, — согласился я. — Рассказывают, будто там какой-то невероятный и вдобавок секретный препарат, без которого от холеры не излечиться. А между тем, купить его можно в любой аптеке, это во-первых. А во-вторых, в этом никакой необходимости нет — вода хлорируется еще на этапе очистки перед подачей в трубы.

— От хлорки этой тоже ничего хорошего, — пробурчала старушка. — У деток аллергия бывает…

— Ну, насколько мне известно, там не такая концентрация, чтобы подобный эффект вызывать, — возразил я. — У меня в детстве тоже аллергия была на хлорку, так она проявлялась только после бассейна. Туда лили просто безжалостно. А в водопроводной воде мылся спокойно, и ничего.

— Это где же вы, Евгений Семенович, бассейн в послевоенном Любгороде нашли? — недоверчиво прищурилась Кандибобер. — Заболтать меня пытаетесь? Не выйдет!

Она картинно потрясла указательным пальцем, словно грозя самому небу. При этом продолжала идти, второй рукой крепко держа ручку сумки на колесиках.

— Да это не у нас в городе было, — нашелся я. — В Калинин ездили к родственникам, меня там водили в… Куда-то не помню уже.

В детстве я действительно ходил в наш местный бассейн, который откроют только в начале девяностых. А в Калинине, то есть уже в Твери, бывал в «Пролетарке» и еще в «Радуге». Вот только это было в юные годы Кротова, Кашеваров же даже в областном центре не мог ходить в ту же «Радугу» на проспекте Победы. Ее открыли в 1964 году, когда будущий редактор «Андроповских известий» едва только поступил в институт. И назывался бассейн поначалу «Химволокно», потому что относился к этому предприятию. А «Пролетарку», спорткомплекс в одном из зданий Морозовского городка, открыли и вовсе в 1979-м. В моей текущей жизни меньше десятилетия назад.

— Темнишь ты, Женя, — беззлобно сказала бабушка Кандибобер, вдруг перейдя на «ты». — Впрочем, ладно. Делать-то мне что надо?

— Сходить через, — я вскинул руку с часами, — три часа на любицкий водозабор, встретиться там с моим заместителем Бульбашом и вместе с ним прогуляться к очистным сооружениям. Вас проведет инженер, которого специально выделили для разговора с корреспондентами. Все покажет, на вопросы ответит. Виталий Николаевич напишет статью, вы же, как я уже говорил, выступите независимым экспертом. Спрашивайте обо всем, что хотели бы знать. Инженеру дана установка ничего не замалчивать. Вы же этого хотели?

— Так-так-так, — Аэлита Ивановна остановилась, хитро улыбнувшись и потирая руки. — Уж я-то задам вопросы, товарищ редактор, не сомневайся.

— Вот и отлично, — я улыбнулся. — Тогда не забудьте, через три часа вас будут ожидать на проходной. Сейчас, может быть, куда-то подвезти? Я на машине.

— Лучше бы на автобусе ездил, Женя, — презрительно ответила Кандибобер. — А я и вовсе пешком пройдусь. Дела у меня еще, между прочим.

— Как скажете, — покладисто кивнул я. — Статья идет уже в номер от 21 января, сдача накануне, двадцатого. Так что придется поработать оперативно.

— Так сегодня еще семнадцатое! — отмахнулась Аэлита Ивановна. — Успеем мы, Евгений Семеныч, с твоим Бульбашом!

Я снова кивнул, пожелал хорошего дня и повернулся в сторону машины с терпеливо дожидавшимся меня водителем Севой.

Вторник, день сдачи номера, не заладился с самого утра. Хотя началось все, строго говоря, еще накануне. Тандем «Правдоруба» с «Молнией» добился главного: в городе судачили об эпидемии, которой не было, и даже оперативный ответ в вечерке не смог перебить повестку. Кто-то вспомнил или даже сам сочинил байку о том, что в Калинине ученики одной из школ постоянно болеют. А все, мол, из-за того, что здание поставили на фундаменте разрушенной церкви. Кто-то другой развил эту тему до общегородской, приписав подобные проблемы еще некоторым школам в областном центре, стоящим на уничтоженных старых погостах. У нас в Андроповске ни одна школа на месте кладбища или церкви не располагалась, зато был парк на костях. И вот на нем злые языки оттянулись вволю, вытащив из невесть какого бреда «чумных покойников».

Откуда я обо всем этом узнал? Просто уже второй день в приемной не смолкал телефон, и Валечка время от времени приносила мне сообщения от читателей. Справедливости ради стоит отметить, что основная масса звонков все же была по делу. Звонили врачи, ветеринары, даже строители, которые готовились к возведению нового микрорайона. Не обошлось, конечно же, без «гоустхантера» Белоброва и Электрона Валетова с остальными его друзьями, но их всех я вежливо перенаправил на ближайшее заседание клуба «Вече».

Город бурлил. О холере и домах на костях спорили в автобусах, магазинных очередях, на почте и даже в храмах. Последнее мне уже сообщил отец Варсонофий, пробившийся через непрерывный поток звонков в редакцию. Что самое интересное, наш местечковый форс-мажор отодвинул на задний план даже арест зятя Брежнева — Юрия Чурбанова! Поистине неисповедимы пути читательского интереса. Как сказал бы мой дедушка Коля, где та политика, а где холера.

В отдел писем и на вахту к Михалычу целыми коробками приходили письма с заполненными бюллетенями. По числу присланных мнений это была самая подробная обратная связь, начиная с того момента, как я ввел эту процедуру в газету. Просто времени пока не хватало как следует ее изучить. Но даже беглого просмотра было достаточно, чтобы понять: народ верил не анонимам, а конкретным фамилиям, особенно с научными степенями. Чего там говорить — еще на выходных, в субботу, я слышал разговоры о публикациях в вечерке, с пыхтением качая мышцы в «тренажерке» у Вовки. И спортсмены, что самое интересное, хохотали над «Молнией», когда выяснилось, что у одного из завсегдатаев подвальной качалки оба родителя медики. Они ему и рассказали про хлортетрациклин, а сам парень принес свет знаний своим друзьям. Тут я прямо-таки гордился Вовкиными воспитанниками.