— Ага, — невесело усмехнулся Бродов. — Острым этаноловым отравлением.

Я от души выругался, Арсений Степанович даже не дрогнул. Лишь задумчиво выпустил сизую струю дыма. Я молча попросил у него сигарету, он удивленно протянул дымящийся окурок. Схватив его пальцами, я затянулся, как будто в последний раз перед казнью, подавился, закашлялся. Грудь заломило, из глаз брызнули слезы, голова затрещала как от удара доской.

И что я делаю? Зря, очень зря сорвался. Несколько месяцев не курил, а тут, видимо, все разом навалилось. Что, впрочем, меня ничуть не оправдывает. Тем более что я вчера еще был пациентом больницы, к тому же надышавшимся дыма. Естественно, тут же усугубил свое состояние этим поступком. Однако меня волновало другое… Виталий Николаевич, вот как же так? Ты же тоже, как я с никотином, держался, не пил! Даже по праздникам завязал! Спортом, в конце концов, занялся! И надо так взять и все обнулить!..

Сам я, конечно, тоже хорош с этой чертовой сигаретой. Еще и Бульбаша осуждаю — вот ведь злая ирония. И все-таки я, в отличие от него, из рабочего процесса не выпал! Я здесь, я готов действовать и принимать любые удары.

— Пойдем, — прокашлявшись, я кивнул Бродову, и мы молча на пару отправились к лифту.

Ехали также в тишине, которая словно бы сгустилась. Меня мысленно трясло — от ситуации с дискуссионным клубом и от катастрофы в газете. Мало того, что обещанного Краюхиным пополнения все так и не было, и вечерку по-прежнему делал усеченный состав. Так еще и Бульбаш, сволочь такая, бросил редакцию на произвол судьбы! И ведь не пришел ко мне в понедельник проведать, сослался на огромную занятость, когда я ему позвонил с сестринского поста на рабочий номер. Видимо, стыдно стало передо мной, уже в тот момент Бульбаш понял, что не сможет посмотреть мне в глаза. Заранее осознавал неотвратимость ухода в штопор. А я-то принял его опьянение за усталость… Наивный.

— Звонил ему? — я первым нарушил молчание.

Бродов печально качнул подбородком.

— Звонил, — подтвердил второй зам. — Вчера несколько раз и сегодня уже с утра… Он просто никакой. Даже не двух слов, а двух звуков связать не может.

— Лить, скорее всего, еще в выходные начал, — створки лифта раскрылись, мы вышли на четвертом этаже.

— Я бы сказал, в пятницу, едва с работы ушел, — огорошил меня Арсений Степанович.

Все звенья цепочки сложились, и я быстро восстановил ход событий. В четверг произошел теракт, теперь буду смело его так называть. В пятницу Виталий Николаевич спешно сдал вечерку, причем шел процесс, как любой форс-мажор, непросто. Осознав серьезность ситуации, когда сразу два редактора выбывают из игры, Бульбаш действительно сорвался уже вечером пятницы. Решил расслабиться, разгрузить голову. А в итоге его затянуло…

Я живо представил, как мой основной зам пил, проснувшись в субботу — сначала опохмелился, потому что перебрал накануне, а организм уже настроился на здоровую волну. Потом добавил, возможно, проспался днем. И вечером продолжил. Продолжил и на следующий день, в воскресенье. Уверен, что после обеда Бульбаш принялся тормозить, понимая, что ему предстоит сдавать обе газеты, и нужно быть в строю. Возможно, не выдержал, хлебнул с утра в понедельник для храбрости. А потом мой звонок, и вот уже Виталий Николаевич лишился сдерживающего фактора. До среды точно можно расслабиться, и если что — даже до четверга. Кашеваров же обещал вернуться, так чего рассусоливать?

Подумав так, я резко себя оборвал. Виталий Николаевич меня разозлил, но это не повод склонять его на все лады. Мы же взрослые люди, в конце концов, он вновь допустил ошибку, вот только опять же это не сделало его автоматически плохим человеком. Не перечеркнуло разом все его прошлые достижения, не перечеркнуло дружбу.

— Евгений Семенович, все хорошо?

Очнувшись, я понял, что какое-то время разговаривал мысленно сам с собой уже на автомате, потеряв связь с реальностью. Мы с Бродовым уже успели дойти до приемной, где я встал, игнорируя обрадованную моим приходом секретаршу, и просто тупо смотрел в стену.

— Простите меня, Валечка, — виновато улыбнулся я. — Не очень хорошо себя чувствую после больницы и тут еще…

— Виталий Николаевич, — понимающе закивала девушка. — Может, вам сделать чаю или лучше кофе? вы присядьте пока в кабинете, я принесу.

— Спасибо, будьте любезны, — рассеянно поблагодарил я ее, а потом повернулся к Бродову. — Арсений Степанович, зайди тоже ко мне.

Толстяк сочувственно кивнул, довольно проворно для своей комплекции подскочил к двери, открыл ее, пропуская меня вперед. Я добрался до кресла, в изнеможении упал на него и бессильно откинулся назад. Да уж… Аглая была права, когда отчитала меня за досрочный выход с больничного. Точнее даже за саму идею, и это она еще не знает, что я уже закрыл бюллетень и приперся в редакцию. Дома меня явно ждет дыба, хоть в кабинете ночевать оставайся. Не из-за того, что я боюсь свою невесту, а из-за того, что не хочу ее расстраивать. Потому что она врач и не любит, когда люди так беспечно относятся к своему здоровью. Особенно близкие.

— Итак, что мы имеем? — тем не менее, надо собраться с силами и приступить к выполнению своих непосредственных обязанностей, раз уж назвался груздем. — Бульбаш в запое, Шабанова и Громыхина в больнице. Не так уж страшно на первый взгляд, если бы не несколько «но»…

— Сразу две газеты, — подхватил Бродов.

— А потому острая нехватка сотрудников, — кивнул я. — Далее, сегодня продолжается Пленум ЦК в Москве, после которого все изменится.

— Что изменится? — Арсений Степанович вытаращил на меня глаза. У него же нет послезнания будущего, как у меня.

— Жизнь в стране, — просто ответил я. — Только пока сложно сказать, как именно. И насколько это будет катастрофично. Или же, напротив, можно будет выдохнуть.

— Ты что-то знаешь? — с надеждой посмотрел на меня второй зам.

— Думал, что знаю, — я покачал головой, — но на самом деле… Сам сейчас сижу, будто на иголках.

В этот момент зашла Валечка, внесла поднос с кофе. Его обычно приятный запах на сей раз меня почему-то не радовал. Опасный признак…

— Ладно, не будем сидеть и вздыхать, — я решительно хлопнул ладонью по столу. — Обязательные партийные полосы заполним по итогам Пленума. Завтра уже что-то станет известно, даже сегодня. Просто надо будет подумать, как это можно подать. А пока проведем планерку, исходя из наших обычных задач.

Главное, чтобы они потом не изменились, добавил я уже про себя. В этот момент я как никогда раньше чувствовал себя, будто на гребне волны — когда успех и трагическое падение соседствуют друг с другом, и ты до самого последнего момента не уверен в результате.

А тут на этой самой волне судьба огромной страны.

Сразу поговорить о делах не вышло. Сотрудники наперебой поздравляли меня с выздоровлением, выражали сочувствие и находили ободряющие слова, понимая, что два печатных издания готовить придется всем, причем на износ. И это они еще не знают главную новость.

— Итак, дорогие коллеги, — когда все расселись и притихли, я начал. — С большим сожалением вынужден вам сообщить, что проект дискуссионного клуба «Вече» приостановлен.

— То есть как это приостановлен?

— А что случилось?

— Надолго?

По кабинету пронесся взволнованный ропот. Наверняка до сотрудников дошли слухи, но никто до конца им не верил. Думали, что очередная провокация, тем более что ни «Правдоруб», ни «Молния» и вправду не вышли за то время, пока я был в больнице. И вот эту грустную новость о закрытии принес я, так что теперь уже точно.

— Пока неизвестно, — я ответил сразу на последний вопрос. — Может, надолго, а может, уже скоро мы снова начнем собирать полосы мнений. Думаю, вы сами прекрасно понимаете, что происшествие в ДК… поставило под большие сомнения целесообразность собраний городских диссидентов. А то ведь как это выглядит со стороны — раньше они сидели мирно, а тут, стоило собраться, и это стало катализатором беспорядков. Впрочем, не будем лезть в политику, для нас сейчас главное, что освобождаются полосы в обоих изданиях, с которыми нужно что-то делать.