Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Завтра. Сделаем это завтра.

Яна не спала всю ночь. Она гладила свои полки, перебирала кассеты и плакала, а Лем, подлец, уехал.

— Мы же видимся в последний раз, — всхлипнула она.

— Нельзя быть такой отбитой, Яна, — прошипел он, хватая ее черный шарф с красной бахромой и накидывая на обсыпанное пеплом пальто. — До завтра.

— Паяльник не забудь. И пассатижи.

— Не сомневайся, — бросил он на прощание и хлопнул дверью.

Теперь Яна сидела, щурила слезящиеся глаза на весеннее небо, исходящее пронзительно-голубым светом, и думала, зачем она это устроила.

Она умрет и пойдет вдоль реки. Яна встретится с девушкой, которая хотела нарисовать море, и спросит, не она ли нарисовала тот зеленый океан и катер с желтым фонарем. Яна найдет Раду, у которой будет настоящее лицо, а не фотография из газеты, и скажет, что Яр ее очень любил, а она ничего не смогла исправить.

Может, и Яра она встретит вместе с Радой. Он будет знать правду и вдруг простит ее?

А может, никого она не встретит. Но по берегу ей пройтись точно придется. Она нервно хихикнула и попыталась моргнуть. Растерла ладонями лицо, а потом оделась, закрыла прокат, столкнувшись в дверях с мужчиной, который хотел подобрать комедию на вечер — нет у меня комедий, могу про себя рассказать, обхохочешься — и пошла к вокзалу.

Единственная приличная свечная лавка в городе была совсем рядом с вокзалом, и на вывеске даже синело лживое «Сувениры».

Проще было сесть на троллейбус, но Яне до вечера все равно было нечего делать, и она решила прогуляться. Сначала она брела по мокрому проспекту, по вымытой дождем мостовой, и ошалело вдыхала сырой весенний воздух, пытаясь понять, как же она не заметила, что зима закончилась. Шла мимо окон с резными деревянными ставнями и тут же мимо черных витрин, за которыми изгибались белоснежные манекены одетые дороже, чем стоил ее прокат. Смотрела на спящие черные фонари, увешанные петлями погасших гирлянд, иногда вздрагивала, когда мимо с визгом проносилась машина. Над дорогой нависал черный и стеклянный Театр Современной Драмы, будто впитывающий свет, и Яна, подумав, перешла дорогу, чтобы оказаться в его тени. Потом она вспомнила, что по улице лучше ходить в наушниках, но в наушниках ее подстерегал Sleep от Poets Of The Fall.

Яна вытянула из кармана черно-медный телефон за наушники, будто мертвое животное за хвост, и несколько секунд всерьез подумывала швырнуть его под колеса. А потом пожала плечами, опустила его обратно в карман и вернула наушники, позволив Марко Сааресто рассказывать, что по ее лицу видно, что она ищет душу. Ничего финские музыканты про нее не знали, потому что никакой души у нее не было.

Яна свернула с проспекта во дворы. Несколько секунд разглядывала женщину, выбивающую ковер прямо над лужей, в которой отражалось небо. Пыль сыпалась в лужу, по небу пробегала рябь.

Под окрашенной в ярко-желтый скамейкой дремала пятнистая дворняга.

Если она позвонит Лему и скажет, что не хочет, что она передумала, и что лучше все оставить как есть — он не станет ее убивать. Потом поорет, разобьет что-нибудь, и все останется как есть.

Пусть все останется как есть!

Яна присела на край скамейки и стала смотреть, как жирные голуби мочат в луже сизые перья.

Она вдруг подумала, что очень скучает по Яру. Яна всем своим гостям желала исцеления, но больше всего привязалась именно к Яру, для которого никакого исцеления быть не могло.

Жаль, что они не увидятся перед ее смертью. Зато он узнает правду, и Яне придется смотреть ему в глаза.

Какие у него будут глаза, когда Лем все расскажет?

«Как темнота в том океане, — рыбкой толкнулась глупая мысль. — И на дне — желтый фонарь катера».

— Если бы я могла сказать правду — я бы дожила до утра. Я единственный человек, которого правда может спасти от смерти. Ты умеешь говорить правду, собаченька?

Собаченька разлепила небесно-голубые глаза — наверняка ее отцом был очередной беглый хаски — и застучала хвостом по мокрому асфальту. Яна пошарила в кармане и нашла только вафельную конфету в замызганном фантике. Предложила собаке. Та обнюхала ее ладонь, конфету, лизнула, облила слюнями ее юбку, а потом укоризненно вздохнула и увалилась обратно под лавку. Яна фыркнула и съела конфету сама.

Вкусная была конфета.

До свечной лавки она добрела почти через час. Солнце припекало и пришлось скинуть синтетический меховой жакет. Яна хотела выбросить его по дороге, потому что ей все равно осталось жить несколько часов, но неожиданно стало жалко жакет, серебряные пуговицы с черепами, которые она к нему пришивала, и красный шелковый подклад. И к вечеру могло похолодать; и нет ничего глупее, чем превращаться в простывшую Офелию.

Она толкнула дверь. Радостно зазвенел колокольчик, и Яна пожалела, что не взяла с собой музыку ветра из проката. Могла бы подарить.

Лавка была пуста, только из подсобки доносился шорох и глупое девичье хихиканье. Яна закатила глаза и стала разглядывать витрины.

Вот свечи из белого пчелиного воска. Такие горят мягко и не оставляют следов на бархате. А вот хорошая черная свеча с шалфеем, она бы подошла для очистки, но она, мать ее, парафиновая. Яна не хотела пачкать полы, к тому же с парафином и колдовство получалось неправильным. Монстры не боялись таких свечей.

Свечи в виде медвежат. Свечи в виде сердечек. Свечи в виде пыльных красных столбиков, стыдливо задвинутая в угол золотая свеча в виде кисти с выставленным средним пальцем.

Листы вощины были сложены в распакованной коробке за стойкой. Можно купить, и она даже успеет накрутить свечей с какими угодно травами. Или все-таки нужно позвать мальчишку, который здесь торговал в последние полгода, пусть он ей рассказывает, какие свечи помогают от зла.

— Эй, я вообще-то здесь стою!

Шорох в подсобке на мгновение затих, а потом послышался быстрый возбужденный шепот. За ним — снова хихиканье.

Наконец дверь открылась. Девчонку Яна не разглядела — она осталась в полутьме, поправляя одежду, а вот мальчик успел застегнуться и даже сделать серьезное лицо. Белые волосы завязаны в хвостик, черная джинсовая рубашка отглажена. Он щурил светлые, почти белые глаза и явно пытался ее вспомнить. Вспомнил, узнал. И улыбнулся.

— Милая-незабвенная Яна! Вы все еще не заработали на оплату электричества?

— Я твоей хозяйке пожалуюсь, — пригрозила она. — Поедешь обратно в деревню, будешь свинкам хвосты в колечки закручивать.

— Они рождаются с колечками, — тяжело вздохнул он. — Так что в деревне делать нечего. И если меня отсюда уволят — придется всех убить и стать маньяком. Ну или актером, но по-моему маньяком лучше.

Она знала продавца, они даже как-то пили кофе на вокзале. Мальчишку звали Виком, он приезжал на подработки из соседней деревни. В прошлый раз расспрашивал ее про медицинский колледж, и Яна удивлялась, как такой веселый мальчик может так долго задавать такие нудные вопросы и так по-взрослому хмуриться. Еще он просил у нее «Гамлета» Козинцева, вроде ему для какой-то школьной постановки было нужно, но Яна отказала. Ей было стыдно признаваться, что она напилась и утопила кассету в реке. И кассету ей до сих пор было ужасно жалко.

— Тебе не понравится быть маньяком, — фыркнула она. — Мне нужна черная, красная и зеленая свечи. Из воска. Если есть готовые с травами — совсем хорошо.

— Хорошо — это хорошо, — философски ответил он и полез под прилавок.

В это время хлопнула дверь подсобки. Яна обернулась и встретилась взглядом с голубоглазой девчонкой в пушистом лиловом свитере. Улыбка у нее мечтательная, по щекам размазаны блестки от стершейся помады. Серая коса, подвязанная черной бархатной лентой, растрепалась. Яна только завистливо вздохнула. Ей тоже хотелось тискаться с Лемом в какой-нибудь подсобке, глупо хихикать и ни о чем не думать.

И не умирать. Никогда не умирать.

— Давайте я вам сам сверну? — глухо донеслось из-за стойки. — Я фитили нашел и вощину крашеную.

48
{"b":"892169","o":1}