— Оно живое, — раздался неприязненный женский голос.

Он с трудом обернулся. Комната была большой и светлой. Обои в цветах и птицах. На стене напротив баллончиком нарисован огромный знак анархии, весь в пришпиленных на кнопки клочках бумаги. Рассохшийся сервант, покрытый глянцевым лаком, за мутным стеклом книги вместо хрусталя. Пол в тонком линолеуме с квадратным узором. Старая мебель из лакированных прессованных опилок. Деревянные окна, с карниза свисает обрывок тюлевой занавески.

В темно-зеленом кресле в углу сидела незнакомая девушка. Полная, с веснушчатыми щеками и марганцовочно-фиолетовыми волосами, она показалась ему смутно знакомой. На коленях ее лежала раскрытая книга.

— Утро, — прохрипел он.

Девушка хмыкнула и повернула колесико кассетного магнитофона. Яр не мог разобрать, о чем воет Бьёрк, но наверняка не о солнечной желтой комнате и вишневых духах.

На самом деле ни девушка, ни сервант с книгами его не интересовали. Его гораздо больше занимало, почему он лежит в незнакомой квартире, на пыточно-узком красном диване. А еще головная боль и жажда — они сейчас были сильнее любопытства.

— Яна, солнышко твое проснулось! — крикнула девушка и встала с кресла.

Бюстгальтера на ней не было, и очертания груди отчетливо проглядывались под свободным тонким свитерком. Яр почти пожалел, что грудь его тоже не особо заинтересовала.

— Алиса, — представилась девчонка, подойдя к заваленному газетами столу. Достала две бутылки пива, жестом фокусника открыла одну крышкой другой и протянула ему.

— Яр.

А вот пиво — пиво его очень даже интересовало. И девушка все-таки была замечательная, и свитерок у нее чудесный, но пиво все-таки лучше.

— Ты проснулся!

Яна стояла на пороге и широко ему улыбалась. Он опустил бутылку на пол и попытался улыбнуться в ответ.

На ней был черный кружевной халат и пижамные штаны из красной шотландки. Волосы стояли дыбом, а в руках она держала огромный противень, от которого и исходил приторный вишневый аромат.

— Ага, — не стал отрицать очевидного Яр. — Вы извините, девочки, я домой пойду.

С него даже не сняли ботинки. Он криво улыбнулся и попытался встать. Яна тут же сунула противень Алисе, не особо заботясь, успела ли она взять прихватки, и бросилась к нему.

— Нет-нет-нет! Я испекла тебе пирог.

Яр честно попытался понять, что происходит, но так и не смог. Ситуация больше напоминала завязку плохого порнофильма, а не историю, в которой ему хотелось бы участвовать.

— Спасибо, Яна, но мне не нужен пирог, — он попытался высвободить рукав, за который она его держала. — Мне нужно домой.

— Разумеется ты здесь не потому, что тебе нужен пирог, — фыркнула Яна. — А потому, что ты нам нужен. И мы тебе.

— «Мы» — это кто?

Он изо всех сил старался быть вежливым. Но выходило плохо — ситуация была глупой, и, пожалуй, даже забавной. Но у него не было желания радоваться, и некому было эту историю рассказывать, а значит, она теряла всякий смысл.

— Ты вчера сидел на мосту, — сообщила Яна вместо ответа. — Ты ждал там убийцу.

— Нет, я там вчера пил, — скривился Яр.

Кажется, последнее, что он помнил — как запивал третий по счету баночный коктейль теплой водкой. Помнил, что коктейль вкусом напоминал бензин, но хотелось допиться до полного беспамятства.

Судя по тому, что он это помнил, план не сработал.

— И ждал, — уверенно сказала Яна. Переложила стопку газет на пол, кивнула Алисе, и та пристроила на освободившемся краю стола пирог. — С тех пор, как Вету убили, я хожу по мостам, где… где это случалось. И иногда нахожу там людей, которым нужна помощь. Скажи, — потребовала она, щелкнув пальцами.

Яру показалось, что Алиса ее пошлет, но к его удивлению, она покорно ответила:

— Я топиться собиралась.

— Ты — подруга Веры? Четвертой … жертвы? — он наконец понял, где ее видел — в новостях, ну конечно.

Они с Радой смотрели тот выпуск. Сидели на темной кухне в съемной квартире, пили чай из глиняного чайника Рады и ничего не боялись. Когда девчонка на экране вырвала у ведущей микрофон и закричала: «ублюдок, я тебя найду и все твои венки в жопу тебе заколочу», Рада от неожиданности рассмеялась. Яр тоже тогда тоже посмеялся.

Алиса кивнула и быстро перебросила на ладонь липкую вишенку из пирога.

— Я думаю, мы все от него пострадали, — заявила Яна, вытаскивая из-под газеты короткий кухонный нож. Яру стало интересно, что еще там можно найти, впрочем, гораздо сильнее его занимали другие вопросы.

— Туалет где?

Ванная была тесной и захламленной. Он разглядел кучу флаконов и банок — слишком много для одной девушки, даже коллекционирующей бытовую химию. К тому же он заметил минимум два мужских набора — два синих флакона шампуня, две бритвы и две зубные щетки.

— Странное место, — пробормотал он, растирая по лицу пригоршню ледяной воды.

Яна сидела на полу посреди комнаты и держала в руках одноразовую тарелку и пластмассовую вилку с отломанным зубцом.

Вторая тарелка стояла перед ней. И огромная кружка, из которой уныло свисала нитка чайного пакетика.

— Это тебе, — пояснила Яна, ткнув вилкой в сторону тарелки.

Яр, чувствуя себя полным идиотом, поднял тарелку и чашку, сел на краешек дивана. Поискал глазами Алису — та сидела в том же кресле и ела пирог без вилки, двигая его кончиком пальца к краю тарелки. Во второй руке она держала книгу и, казалось, была полностью поглощена сюжетом.

— Яна… — наконец не выдержал он.

— Пирог попробуй. Я старалась, — бесцветно попросила она.

Он попробовал. В начинке было слишком много сахара и крахмала, а корж был жирным и пыльно-рассыпчатым — это значило, что этот пирог был лучшим, что Яр ел за последний месяц.

— Яна, ты чего от меня хочешь? — спросил он, отставив тарелку. — Вы маньяка ищете? Я в этом участвовать не собираюсь. И нытье чужое слушать тоже.

— Нам не надо искать маньяка, — глухо ответила Яна, отломив кусочек пирога. — Он и так всегда с нами. И не ерничай, хорошо? Я серьезно к этому отношусь.

Он пожал плечами и стал смотреть, как она ест, пытаясь привести в порядок мысли.

Убийства начались год назад и газеты ими упивались, на телевидении кадры оперативной съемки мелькали чуть реже рекламы майонеза. Убийства обсуждали на каждой кухне, на каждом перекуре, как же. У молодой страны появился свой маньяк. Настоящий, как в триллерах. Не тот, что мечтал заполнить шахматную доску, не тот, что колесил по сумрачному сибирскому городу с отверткой в бардачке, и даже не тот, что призраком жил в путаных университетских коридорах. У нового маньяка было все, чего не хватало прошлым — эффектность. Предсказуемость. И наверняка какая-то драматическая история, вот бы ее узнать.

Он любит мелководную городскую реку с ленивым течением — наверняка не хочет, чтобы трупы уносила вода. Убивает молодых блондинок. Он пытает их перед смертью, он уродует им лица, но смерть их мгновенна и прекрасна.

Несмотря на то, что троих девушек нашли уже на берегу, газеты и передачи тиражировали другой образ. Тот, который видел убийца во время совершения преступления. И вся страна смотрела его глазами.

Только одну девушку, пятую, нашли почти сразу. Она еще качалась на поверхности, ее венок не рассыпался, а кровь все еще обрамляла лицо и красила светлые волосы в розовый цвет. Везде был именно этот образ. Кто-то даже нарисовал огромное граффити на стене строящейся многоэтажки — старательное подражание Климту, пестрые пятна цветов, схематично растекшиеся белые волосы и трагически-алый разлом пореза на лице.

Яр видел девчонок с пережженными краской волосами и трагическими лицами. По вечерам они собирались на берегу, пили портвейн и выли «Марш плывущих Офелий». Может, они оплакивали его Раду. А может, хотели быть похожими на ту, со стены.