Выскакиваю из кровати и чуть не поскальзываюсь на использованном презервативе. В глазах разлетаются искры от слишком резкого подъема. Что мы имеем: лучшая подруга меня опоила, а этот гад воспользовался моим состоянием! Почему-то становится очень обидно. За школу отомстил, да? Хрена с два тебя ждет доброе утро, Марк!

Натягиваю свой белый свитер и юбку прямо на голое тело, собираю остатки нижнего белья, содрогнувшись от его состояния. Кидаю в сумку, крадусь к коридору, накидываю куртку, обувь и покидаю жилище самого неприятного человека, которого я знаю.

Только ж я за городом. Знаю этот райончик. Что же, остается надеяться, что телефон каким-то чудом не сел и я смогу вызвать такси.

Земля припорошена первым снегом, я трясусь от холода в легкой курточке, но все никак не может найтись желающий отвести меня в город, оттуда на вокзал и подальше от старой жизни. Хочется в родной университет, довести любимый проект до окончания и найти-таки инвесторов. Антон Алексеевич как раз обещал подкинуть варианты к моему возвращению.

Телефон пиликает, что ко мне через пять минут приедет Шкода, и выключается. Благо номера запомнились, а то было бы не очень.

Это в Питере Шкода — красивый автомобиль чешского автопрома, а здесь… Кажется, что подъехавшая машина старше меня раза в два. Сажусь на заднее сиденье, пересекаюсь взглядом с водителем.

— Витька Мельник! — прыскаю от смеха, рассматривая молодое лицо соседского мальчишки. Он меня младше года на три, а с детства подкатывал. Лишь когда переехала, ухаживания прекратились. Но каждое лето история повторяется.

— Здравствуй, Ника, — задорно улыбается Витька. — Не ожидал тебя увидеть. Извини, все еще не стал достойным тебя.

— Брось говорить ерунду! — хлопаю его по плечу. Случайно поднимаю глаза: на веранде, закутавшись в синий махровый халат, стоит Марк. Сглатываю и хрипло прошу, потеряв из голоса все краски: — Поехали быстрее, пожалуйста, я тороплюсь.

Лика, моя сестра, и мама, конечно, не понимают, отчего мой отпуск сократился на день. Я быстро собираю шмотки, ожидая, что вот-вот ворвется Марк и что-то объяснит. Но нет, я провожу дома двадцать минут, а дверь не распахнулась и мне никто не попросил остаться. Так только в кино бывает.

Витька закидывает мой чемоданчик в багажник, машет моей маме и Лике. Я целую каждую из них в щеку, обещаю звонить и сажусь в машину.

— Хочешь, я тебя до Питера довезу? — спрашивает парень, пытаясь поймать мой взгляд.

— Это больше четырех часов по скользким дорогам, — на всякий случай говорю.

— Знаю, но я там так ни разу не побывал.

— Да ладно? Ты же хотел подавать документы в университет.

— Ну, — Витька замялся. — Батя заболел, да как-то замотался, завертелось. Вот сейчас готовлюсь к поступлению.

— Значит, в следующем году этот город поредеет на еще два души, — задумчиво произношу. Вижу, что Витька меняется в лице. — Так я про Лику. Она тоже в этом году поступает. На врача, — с гордостью произношу, переключаясь на младшую сестренку. У нас с ней семь лет разница, раньше это было помехой, а теперь мы лучшие подружки.

— А, то есть ты не знаешь? — тихо говорит Витя, отчего у меня внутри все холодеет. Пытаюсь поймать его взгляд, но парень упорно делает вид, что смотрит на дорогу.

— О. Чем. Не. Знаю? — с расстановкой произношу, используя паузы, чтобы не сбиться с дыхания.

— Лика не будет поступать в следующем году. И в другие.

— Она что, беременна⁈ — кричу от нарастающих эмоций. В голове за секунду прокручиваются миллиард вопросов: от «кто посмел?» до «что делать⁈».

— Нет, Ник. Лика… тяжело больна.

Пауза. Последняя фраза медленно оседает в моем сознании, накрывает мое улучшающееся настроение черным беспросветным покрывалом.

— Разворачивай машину! — требую не своим голосом, отчего Витька невольно жмет на тормоза, и Шкода начинает вилять по дороге в легком заносе. Но парень быстро справляется, выравнивает машину и молча разворачивает ее на пустом шоссе.

Вокруг только окоченелые поля. Они тянутся сплошным полотном почти до самого горизонта, где виднеются редкие елки. Именно там спрятался мой родной городишко. Кажется, что расстояние обманчиво близко, но у нас занимает чуть ли не полчаса, чтобы приблизиться к злополучным деревьям.

Зато на выезде замечаю огромный белый внедорожник, который смотрится настолько чужеродно в нашем крае, что заставляет обернуться каждого и рассмотреть, кто же владелец этого чуда техники. Я невольно впиваюсь взглядом в лобовое стекло, хотя в Питере видела множество таких машин. Кривая ухмылка расползается на лице, когда за рулем внедорожника вижу Марка. На нем белая рубашка, лицо напряжено, но едет неторопливо. Точно не за мной.

Стоит машинам разминуться, как я тут же забываю о своем нелепом утре, переключаюсь на Лику.

Витька паркуется во дворе нашего дома. Мама как раз выходит из подъезда, ее лицо меняется, когда она видит мой взгляд. Бравада и улыбка соскальзывают с ее лица, как будто маска, и я вижу глубокие морщины и темные круги под глазами.

А Лика… Какая же я эгоистка, что не заметила состояние сестры! Похудевшая, бледная, осунувшаяся.

Забираю маму и Лику с собой в Питер. Они протестуют, но сдаются.

Дальше все воспоминания стираются в пепел. Больница. Врачи. Обследования. Запах спирта. Уколы. Капельницы. Я почти не ем, курсируя между аспирантурой, домом и больницей, куда положили Лику. Еще раз перепроверяют диагноз. Но он подтверждается. Сестре нужно очень дорогое лекарство.

Меланхолично смотрю в чашку с быстрорастворимым кофе, который давно остыл. Спина затекла от долгого сидения на неудобном рабочем стуле. Старенький ноутбук, наоборот, уже давно пыхтит от возмущения.

— Николь? — раздается позади голос профессора и моего научного руководителя, Антона Алексеевича. — Почему ты еще не дома?

— А должна быть там? — равнодушно спрашиваю, поглаживая ручку чашки пальцами.

— Да, уже почти девять вечера! — возмущается Антон Алексеевич и подходит ко мне, облокачивается о столешницу пятой точкой. — Эй, посмотри на меня, — произносит он почти ласково, и я отрываюсь от созерцания коричневой жижи.

Поднимаю лицо, равнодушно смотрю на профессора. Ему недавно стукнуло шестьдесят. Круглое брюшко говорит о хорошей жизни. Нос картошкой, на котором сидят прямоугольные очки. Короткие волосы окольцовывают лысину, как цветочные клумбы площадь. Добрые карие глаза под густыми седыми бровями.

— Бедная моя девочка, — нежно произносит Антон Алексеевич. Немного наклоняется ко мне, протягивает руку с короткими пухлыми пальцами к моему лицу, невесомо проводит по щеке. — Бедная-бедная Ника. Давай я тебя утешу…

Неожиданно профессор ведет рукой вдоль моей шеи, а сам тянется губами к моим губам. Успеваю среагировать, когда между нами остаются миллиметры.

— Антон Алексеевич! — возмущаюсь, отталкивая мужчину и вскакивая. Стул с жалобным скрипом падает назад, а профессор каким-то чудом отлетает в сторону. — Что вы себе позволяете⁈

Рвусь к двери, но чужие нотки в знакомом с первого курса голосе заставляют остановиться:

— Если ты сейчас уйдешь — вылетишь с аспирантуры, а твой проект никогда не найдет инвесторов. Что, думаешь, умная самая? Своими стараниями сюда угодила?

Тяжелые шаги приближаются, а я, пораженная его словами, просто не могу ничего сказать.

— Если бы не я… — раздается совсем рядом, и это отрезвляет. Резко дергаю дверь на себя, распахивая.

— Пошли вы на…! — бросаю напоследок и выскакиваю в коридор.

Быстро иду к выходу, хватаю пальто с вешалки и оказываюсь на улице. Танцуя в свете желтых фонарей, на землю падают пухлые снежинки. Правда, под ногами они уже стали сплошным коричнево-серым месивом.

Бесцельно приду по проспекту. Да за кого этот старый хрен меня принимает? А память так некстати подкидывает всякие картинки, когда профессор вел себя слишком любезно. Приносил кофе, накидывал плед на плечи и многие подобные вещи. Стало прям мерзко.