— Все наши уже собрались, — сообщает Машка, стараясь перекричать включившуюся музыку. Кажется, это хиты девяностых?

Мы обходим старых знакомых: кто-то представляет своих мужей, кто-то кичится новым статусом. Одним словом: все без исключения пытаются казаться лучше.

— Эх, у одной только жизнь удалась на все сто. У Ирки, моей кузины. Она в Москве сейчас. Большая шишка. Кстати, о них. Я слышала, даже Гайдман приехал, — кричит Машка мне в ухо.

— Да, мы встретились на улице, — говорю громко, почти срывая голос.

— А чего ж вместе не пришли? — скорее читаю по губам подруги, нежели слышу. И улыбка у нее сразу такая хитрющая. — На, выпей. Это офигенный напиток.

— Ты меня знаешь: я не появляюсь в компании с мужчиной просто чтобы не отвечать на вопрос, почему я в двадцать пять не замужем, — отмахиваюсь от намека и делаю глоток приторно-сладкого напитка.

В школе все, кроме меня, занятой пикировками с Марком, сохли по Ваньке Соболеву, что сейчас, кстати, походкой развязного мачо движется к нам. В руке — пиво, желтая рубашка в красную клетку, штаны цвета хаки и сигарета в зубах.

— Какие люди! Королева нашей школы! — Ваня лезет ко мне обниматься, и я втягиваю аромат дешевого Ротманса, который очень любил курить мой отец. — Все такая же красавица.

Ваня крутит меня в пируэте, резко дергает на себя, чтобы прижать плотнее к своему тощему с животом на выкате телу. Тушит бачок о пепельницу, бросает в мусорку и не попадает.

— Потанцуем, крошка? — Толкает меня к танцполу, Машка машет рукой, мол иди-иди, тебе полезно, Ваня сейчас свободен. Ай, ладно, может реально расслабиться и ни о чем не думать? Даже забавно потанцевать с тем, о ком мечтала вся школа. На выпускном-то меня не было из-за Марка.

Наш диджей сегодня — Миха Топольский, тоже из «вырвавшихся», только все равно по окончании универа сюда вернулся и теперь фармацевт в местной аптеке. Такое ощущение, что он принял что-то из ностальгического, потому что такую музыку мы даже раньше не слушали. Например, сейчас играет ремикс на «Белые розы».

Ваньку торкает не по-детски, и он зажигает. Дергается как в припадке и пытается меня привлечь к этим предсмертным конвульсиям. Народ из нашего класса и параллельного с осторожностью подтягивается и сдержанно переступает с ноги на ногу.

— Давай, крошка, покажи себя! — призывает Ваня, отшагивая «лунной походкой». Он утомил меня еще до окончания песни. Нужно срочно спасаться!

— Здесь жарко, хочу пить, — показываю на стену, на которой висит белый ватман с надписью «Напитки».

— Идем-идем, — парень кладет руку мне на талию и подталкивает вперед, тем самым рассекая мной толпу. — Передохнем и снова.

— Угу.

Как места становится больше, бегу к Машке с жалобным лицом:

— Спаси меня! — прошу ее шепотом, взяв под руку.

Но эта предательница стряхивает меня и толкает на встречу Ваньке.

— Потанцуй, расслабься и не парься, — напутствует она и наливает в два белых пластиковых стакана чудо-напиток.

Быстро освобождаюсь от липких Ванькиных объятий, быстро глотаю розовую жижу. Машка невзначай подливает мне еще.

— Бутерброд буш? — Парень жует бутерброд с толстым куском докторской колбасы, протягивает мне такой же.

— Э-э-э нет, спасибо. Маш, а ты чего не танцуешь? — оглядываю ее и понимаю прежде, чем она отвечает.

— Не стоит малышу так нервничать. Еще подумает, что землетрясение, да и родится раньше срока. — Подруга с улыбкой подливает в мой стакан еще напитка. Не знаю, что это, но мне начинает нравиться. Такой сла-а-аденький.

— Идем дальше! — Ваня дергает меня в толпу, а мне уже и сопротивляться меньше хочется. Имею я право потанцевать с парнем или как вообще?

— Хорошо двигаешься, училась где? — Ваня кладет руки мне на талию, неуверенно скользит вверх-вниз.

— Да, ходила на уроки стрип-пластики, — ляпаю, а затуманенном мозгу проносятся знаки вопросов. Ай, плевать, не знаю, что они мне налили, но эффект хороший. В свитере становится жарко, и я криво снимаю его через голову, оставаясь в черной майке и красной плиссированной юбке, что колышется в такт моим бедрам.

— М-м-м. — Руки Вани становятся смелее и грубо хватают меня за пятую точку.

— Ай! — вскрикиваю. И в этот момент захват прекращается. Я даже секунду не успеваю порадоваться свободе, когда:

— Какого хрена, Гад⁈ — верещит Ваня, а я пытаюсь вспомнить, кому же принадлежала эта дурацкая кликуха. А, точно, Марку! Только он тут при чем?

Оно становится ясно, когда мой нос утыкается в белую рубашку, а остатки помады пачкают ткань. Запах-то тут какой! Мамочки! Кажется, это мои любимые мужские духи от Диор, смешанный с позабытым прошлым.

Наклоняют вперед, но запах удаляется, и я едва не падаю, но носом теперь уже впечатываюсь в ту самую белую рубашку.

— Ника, постой ровно, пожалуйста, — требует уверенно-мягкий голос, только сейчас он больше уверенный и совсем не мягкий.

— Угу, — покорно соглашаюсь и меланхолично смотрю, как мимо улетает Ваня куда-то в толпу, а Марк, сжав кулаки, следует за ним, как хищник. Кажется, у Вани кровь из носа идет. Точнее, там уже нет носа. Ай, неважно.

Спустя пару мгновений меня касаются горячие руки.

— Идем, — звучит приказ. — Нечего нам здесь делать.

— Почему не играет музыка? — Пробую сделать шаг, но ноги на каблуках подкашиваются. Но я не падаю. Наоборот, тело переходит в какую-то новую вертикаль. Я скорее взмываю в воздух. Дрыгаю ногами, сбрасывая неудобные туфли.

Выглядываю из-за белой рубашки и кричу:

— Машка, завтра увидимся! Я позвоню!

Только она мне почему-то не ответила.

— А Ваньке не позвоню, он плохой, — бубню под нос и затягиваюсь любимым ароматом, смешанным с офигенным запахом кожи.

Можно иметь сколь угодно высших образования и спортивных медалей, но самое тяжёлое испытание — это открыть глаза утром после того, как тебя напоили. В голове трещит и ощущение, что там образовался вакуум. Скриплю мозгами, пытаясь вспомнить, что же произошло после первого стакана того приторного пойла.

Глаза открываю с опаской. Тело чувствует, что подо мной не мой офигенный мягкий матрасик, а какая-то доска с пупырками. Мамин диван, что ли, так прохудился, что уже пружины в спину впиваются?

Ну, потолок как потолок. Деревянный, скошенный. Такой у деда был, когда я оставалась на даче. Эх, жучки-паучки, до сих пор в пот бросает от воспоминаний, когда рядом на подушке обнаруживаешь какую-нибудь живность.

Так, хватит, нужно сосредоточиться на происходящем. У мамы в квартире не деревянный потолок. Дед давно умер. Блин, где я?

В этот момент кровать на той стороне хрустнула, и в голове тут же стрельнул вопрос: с кем я? А следом: в чем я⁈

Вот последнее меня очень вдруг озаботило, потому как привычный шерстяной пижамки на мне не ощущается. Точнее, на мне вообще ничего не ощущается. Даже под одеяло на всякий случай заглядываю. Ну точно, голенькая, как новорожденный младенец.

Неужели с Ваней⁈ От этой мысли меня чуть сознание не покинуло, и я быстро поворачиваю голову. На той стороне кровати — широченная спина, волосы на голове каштановые, а талия переходит в упругие… кхм. Главный вывод: там тоже без одежды. Выходит, я с кем-то, но это не Ваня…

Какой позор! Пульсирующая голова выстреливает воспоминаниями. Вот Машка подает мне очередную порцию этой гадости, вот Ваня зовет танцевать. Он пристает, но потом вдруг отпускает. Я его отшила? Дальше помню кровь и офигенный запах. Вроде знакомый, но я не уверена. На всякий случай пододвигаюсь на пару миллиметров к телу по соседству: точно, это и есть владелец запаха.

Выглядываю из-под одеяла: одежда валяется на полу, словно ее разорвал хищник. Там же белая рубашка. С виду целая.

И тут до меня доходит, да так мощно накрывает, что задерживаю дыхание и с ужасом перевожу взгляд на мужчину рядом. Он, почувствовав мой интерес, переворачивается во сне, и я вижу расслабленное лицо Марка Гайдмана. Твою ж… дивизию!..