— Какой ужас! — восклицает Лика, а я даже не знаю, что сказать и думать. Вот и подробности, но все звучит жутко, да и вопросов много. Кто тогда погиб и был в часах Марка? Почему не сказал отчиму, что выжил? Как выбрался из леса? Отчего машину занесло?

— Только не мог он жертвовать, — продолжает рассуждать мама. — Даже не только потому, что помер. Человеком он скверным был, хотя о мертвых и не говорят дурно.

— Почему ты так решила? — уже спрашиваю я жестче, чем хотела. Только мама пропускает это мимо ушей.

— Как разбогател, перестал отчиму помогать, а Матвей же его вырастил как родного сына. Еще и дружка его прикрывал, забыла, как зовут, когда они по молодости чудили. Из соседнего поселка был такой мальчуган. Ты, Ника, его не застала, они сдружились с Марком, когда ты уже уехала, а они оба не поступили в университеты. Нет, ну нельзя же родителей бросать. Я уверена, что вы, девочки, так бы со мной не поступили.

— Может быть, у Марка были какие-то причины? — предполагает Лика, а я вся напрягаюсь.

Издалека слышу запах паэльи, которую заказала мама. Он такой сильный, что кажется, будто бедных моллюсков выловили лет десять назад и теперь подают на стол. Приступ тошноты накрывает так резко, что я выпрыгиваю из-за стола и наугад бегу к кабинкам туалета. Благо, интуиция хорошая.

Как же мне плохо!

— Николь, дорогая, с тобой все хорошо? — слышу голос мамы, что аккуратно крадется вдоль кабинок, пытаясь найти меня шестым чувством. — Я тебе водичку принесла.

— Я здесь. — Выхожу из своего укрытия, умываюсь холодной водой. Сегодня я наконец-то без макияжа, так что могу себе позволить. Мама протягивает мне стакан и бумажные салфетки.

— Дочь, — строго начинает она. Я знаю этот тон, он не сулит ничего хорошего. — Скажи, тебя сильно расстроило то, что я сказала про Марка?

— Нет, все хорошо, мам.

— Просто… я слышала, что ты ночевала у него дома после встречи одноклассников. Витька сказал. Мне жаль, что ты со мной не поделилась, это твое право, конечно. Еще хуже, что ты будешь растить ребенка одна.

— Блин, мам, какой ребенок? — Поворачиваю к ней голову, руками упираюсь о раковину. — Я вчера переела, много нервничала на этой неделе. Все-таки новая работа. Да и за Лику беспокоюсь. Я не могу быть беременна, — громче нужного говорю.

— Почему? — в лоб спрашивает мама.

— Ну… — И правда, аргументов у меня нет.

— Ник, у меня с тобой было ровно то же самое. Тошнило от любого резкого запаха. Это давно началось?

— Почему все сразу предполагают только самое худшее? Нет, только сегодня утром.

— Просто сделай тест, ладно? Не знаю, защищались ли вы с Марком на пьяную голову…

— С чего ты взяла, что я была столь пьяна? — огрызаюсь, за что мама одаряет меня убийственным взглядом. — Ясно, кто-то спалил.

— Просто сделай тест, перестрахуйся. Если что, найдем, где сделать аборт.

— Так, мам, прекрати, — выпрямляюсь. Что несет эта женщина! Какой ребенок, какой аборт? — Ради твоего спокойствия я сделаю тест. Но поверь, если ж вдруг я окажусь беременной, что ну просто нереально, никакой аборт я делать не собираюсь.

— Дочь!

— Пойдем к Лике, она, наверное, волнуется.

Мама поджимает губы и оставляет мое решение без комментариев. Глупости какие. Но наша встреча безнадежно испорчена. Лика старается как-то разговорить нас, но мы с мамой как воды в рот набрали.

В итоге обещаю сестре встретиться как-нибудь вечером, а сама прыгаю в машину к Белкину.

— Прежде чем ехать домой, мы должны зайти в аптеку, — командую.

— Вы заболели, Николь Александровна? — тут же отзывается он взволнованно.

— Возможно.

Мы трогаемся с места. Благо, ехать совсем недалеко, но и аптека в центре есть.

Подхожу к стойке, рассматриваю разные варианты. Ко мне подходит пожилая фармацевт в белом халате.

— Вам помочь? — вежливо спрашивает она и с добротой добавляет: — Первый раз, да?

— Надеюсь, что ложный. Вот скажите, тошнота — это же не признак беременности?

— Безусловно, если накануне вы не занимались незащищенным половым актом, после которого так и не было месячных.

— То есть в ином случае вероятность есть?

Фармацевт кивает, а у меня руки холодеют.

— Дайте мне какой-нибудь тест понадежнее, а лучше сразу несколько штук, — хрипло прошу. Женщина пробивает мне пять штук, как-то комментирует, но я ее не слушаю. Пихаю в сумку и спешу к машине. Нужно срочно домой.

«Этого не может быть», — спорю сама с собой, пока трясущимися руками распаковываю тест. — «Я не могу быть беременной. Не сейчас. Не от Марка!»

Перед глазами плывет, я с трудом вчитываюсь в инструкцию. Вроде все просто. Следую элементарным шагам и кладу белую полоску на раковину. Нужно выйти и чем-нибудь себя занять, пока пройдут три минуты. Лучше подольше подождать, чтоб результат был вернее.

Заставляю себя выйти из ванной, но глазами сразу же упираюсь в секундную стрелку на часах. Почему же она движется так медленно? Хочется дернуть ее и заставить быстрее пройти эти три дурацких круга. Всего лишь три!

Не выдерживаю, срываюсь через полторы минуты и твердым шагом иду к ванной. Сейчас посмотрю на тест, увижу одну полоску и посмеюсь, как глупо все получилось и куда я трачу собственные нервы.

Подхожу к раковине. Беру тест. И вижу две полоски.

Марк

Езда за рулем успокаивает взбунтовавшиеся нервы. Гордое одиночество позволяет насладиться собой, пока машина преодолевает километры. Охрану оставил дома. Не хочу пускать их в памятные места из юности. Там я должен разобраться сам.

Пока мой доверенный юрист копается в делах Дениса, я решил наведаться в тот дом, где провел множество счастливых и грустных минут. Дом моей настоящей бабушки по линии отца, куда несколько раз привозила меня мать до своего ухода, когда мне было девять. На соседней улице как раз жили два брата, с которыми мы сразу же скорешились. Вадим и Сашка.

Бабушка давно умерла. Я не был на ее похоронах, но за судьбой дома следил. Знаю, что нынешние хозяева сдают его в аренду, поэтому я спокойно снял его под чужим именем.

Зеленый домик с белым мезонином сильно потрепался со времен моего детства. О нем практически никто не заботится, потому как сдают за бесценок. Зато рядом озера с ледяной водой, от которой сердце замирает даже летом.

Захожу в дом. Мебель, да, обновили, но все еще пылится в углу бабушкин сервант, в котором осталось две чайных пары «для особых случаев». Все тот же добротный стол, под которым в самом центре вырезано «М. Г.». Все так же скрипит первая ступенька лестницы. Представляю, как здесь носятся мои дети, а Ника готовит обед. Так, стоп. Куда-то не туда ведет меня фантазия. Мои чувства к ней остались в прошлом. Между нами только бизнес. Тем более семью заводить я не намерен.

На улице кружится метель. Непокорные снежинки норовят залететь за воротник, и я жалею, что не взял с собой шарф. Никогда не любил их, с самого детства. Дорогу до дома Вадима и Саши я помню прекрасно, поэтому с интересом рассматриваю, как изменились другие здания в деревне. Ветхость накрыла здесь все.

Нужный мне дом оказывается пуст и заброшен. Жаль, я приехал зря, потому как мой расчет был в том, чтобы пообщаться с родителями Родионовых.

Поднимаюсь на не расчищенное крыльцо. К двери прилеплен потрепанный файл, в котором лежит записка с новым адресом в Питере и номер телефона для связи. Делаю фотографию. Ладно, раз я тут, спрошу у соседей, в связи с чем Родионовы съехали. В этой деревне все друг про друга знают.

Издалека вижу согнувшуюся в три погибели старушку, которая пытается грести лопатой снег. Подхожу к ней.

— Здравствуйте, — громко произношу, чтобы привлечь ее внимание. Женщина, которая оказывается на лицо моложе, чем я подумал, поднимает голову.

— Вам чего? — бурчит она.

— Я давний друг Родионовых. Подскажите, они давно съехали? И почему?

— Год назад. Сын их, Вадька, приехал и забрал. Здоровье Натки совсем прохудилось, да и Саныч уже едва спину разгибал. Зато перед переездом все кичились, что оба сына их карьеру сделали, в элитных местах работают. Санька, младший, ресторан открыл, Вадька вон, в журналах пишет. Оба талантище! Старший мне лично копии высылает ежемесячно. Я им давно говорила, нечего здесь делать, в большой город надо, жизнь устраивать. Вон как в воду глядела. Какие выросли молодцы, а? Натка иногда звонит, рассказывает, что у них да как. Сыновьями гордится. Повезло ей. Недавно горе на них обрушилось, хотя я ей говорю: зачем, глупая, переживаешь, не твой же сын был. А она говорит: «Что ты, Валентина, мы хоть Марка не знали много, но он другом был верным нашим парням. Помогал им в жизни устроиться. За то полюбила его как родного». Так-то. Я этого Марка не помню, он не из нашенских был.