— Как самочувствие?

— Лучше. Голова пустая, словно с похмелья, но не болит.

— Хм… Откуда ты знаешь, как с бодуна башка ломит? У вас же здесь пить нельзя, — колкое замечание с намёком.

Задумывается.

— Не знаю…

Вот именно! Не всё ты забыл, выходит, а только личное. Или юлишь.

Кладу на стол свой айфон.

— Новый? — берёт в руки.

— Да, пятнадцатый…

— Как пятнадцатый? Двенадцатый же только вышел.

— Три года назад… Ничего не смущает?

— Нет, — смотрит невинным детским взглядом.

— А меня очень…

Но не буду на него давить. Возможно, столкнувшись в одном пространстве с другим миром, он сам начнёт вспоминать прошлое. Наша съемочная группа как раз такой мир. Попытаюсь тайком его вывезти в город, вдруг там тоже что-то подтолкнёт его к воспоминаниям.

Странно, что он ничего про свои сны не спрашивает. Неужели их вижу только я?

Гуляющие по мне глаза Стаса застывают на груди под тугой рубашкой цвета хаки. Да, не молочное вымя, как у твоей суженой, но и не плоская. Нормальная, среднестатистическая. Зато бельё легко подбирается и, между прочим, очень дорогое. Местным женщинам такое и не снилось, а я могу себе позволить. Я вообще много что могу себе позволить.

Тем временем его взгляд смещается на мои губы. И я прикусываю нижнюю, потому что есть порыв зацеловать этого гадёныша от радости встречи. Помни он меня — так бы и сделала. Но не фартануло…

— Андрей! — зовёт кто-то.

А вот и наречённая на опушке леса машет рукой.

Стас нехотя отрывает от меня взгляд и смотрит в её сторону.

— Дарья, что ты здесь делаешь? — недовольно выговаривает, когда она подходит к нам.

— Михаил сказал, что у тебя снова приступ был, вот я и пришла помочь Митрофану. Бабушка свою настойку передала, ту, что тебе помогает, — достаёт из корзинки и выкладывает на стол еду.

— А настойка на чём? — беру в руки бутылку и открываю пробку.

В нос ударяет запах спирта, мёда и трав.

— А говорили, что бухать у вас — грех, — посмеиваюсь.

— Это лекарство, — со злостью Дарья вырывает у меня из рук.

— Ага, я таким тоже иногда лечусь. Правда, потом голова трещит на утро. Но на время отпускает.

— Что вы здесь вообще делаете? Как попали? — подпирает руками бока, отчего грудь кажется ещё больше.

Нет, сука, я точно завидую. У неё вон какие, а у тебя? Мужики-то любят размер четвертый или пятый, чтоб было за что подержаться.

Не переживай, Лилька! Зато у тебя не отвиснут, просто исчезнут к старости. А насовсем крайний случай есть пластическая хирургия. Будешь, как Гасанова без лифчика под топами ходить. Ник до сих пор слюни пускает, завидев свою жёнушку.

Замечаю, что они оба на меня смотрят в ожидании ответа. Что? Пауза слишком затянулась?

— Мальчик ваш привёл. Рыженький такой…

Стас прячет улыбку.

— И что вы ему дали за это?

— Тысячу рублей.

— Вот проказник! — возмущается Дарья.

— Он ничего просто так не делает, — поясняет Воронин.

— Он у меня ничего не просил, я сама предложила, если мне дорогу до заимки покажет. Он свою часть договора выполнил, я тоже. Всё честно.

— Получит от родителей ремня. Зачем вы ему так много дали?

— Много? Обычная такса в наших местах. Пусть конфет купит или что он ещё любит.

— У нас нет магазина, — тихо произносит Стас, уставившись на деда, который копошится в печке.

— Где ж вы продукты покупаете?

— В посёлке. Наши ездят туда раз в неделю и покупают на всех по списку, кому что надо.

Община, ё-моё…

— Дед стой! — кричит Воронин.

Поздно. Митрофан плеснул что-то в печку из канистры, и она так бахнула, что старика отбросило на несколько метров.

Подбегаем к нему. Со стороны печи пахнет дизельным топливом.

— Он совсем у вас ёбнутый? Кто ж солярку в горящую печку льёт? Хорошо не бензин, тут бы на десятки метров всё разнесло, вместе с ним.

Дарья и Стас помогают деду сесть. Брови, борода и волосы спереди опалены. Воняет жженой шерстью.

— Дед, ты как? — усаживает его ровнее Стас.

Тот только лупает глазками, не понимая, что происходит.

— Ээ, старый! — щёлкаю у него перед носом пальцами. — Ты нас слышишь?

Молчит.

— Контузило вашего деда. Какого хера он туда её плюхнул?

— Печка потухла, дрова сгорели, решил побыстрее растопить, — потряхивает его за плечи Воронин.

Дебил, блядь, — произношу одними губами.

Додумался же! Хорошо живой остался и без ожогов. Волосы и брови отрастут. А вот мозги откуда возьмутся?! Или их тут в школе не учат, что нельзя горючку в огонь лить? Тут вообще школа-то есть? Или безграмотные все?

— Даша, принеси ему воды, — обращаюсь к девушке.

— Я Дарья! — обиженно дует губы и уходит в дом.

Смотрите-ка, какие мы гордые! Может, вас тут по имени отчеству всех называть? Тогда я тоже для всех Лилия Васильевна.

Возвращается с алюминиевой кружкой воды. Стас придерживает Митрофана за плечи, пока она поит его.

Минут через десять старик начинает приходить в себя. Бухтит сначала что-то несвязное, спустя немного времени слова становятся понятными. Впечатлениями своими делится.

В ожидании пока старый пенёк окончательно придёт в себя, обедаем. Дарья так и льнёт к Стасу. Сюси-пуси. Бесит! Хочется ложкой треснуть в лоб.

Воронин под моим свинцовым взглядом старается не проявлять к ней нежность, тушуется и отстраняется. Это у тебя подсознательное. Потому что на протяжении года до твоей пропажи ты был моим мужчиной. Без прикосновений к сакральному, но мой. Я знала про твои особые чувства ко мне, просто не подпускала. Молодой слишком. И сейчас тебя ломает от них.

Не вижу я особой искры между ним и Дарьей. У неё да, у него — нет. Сжимается весь, когда смотрит на меня. Ему словно неприятно вариться меж двух огней.

Возвращаемся в деревню.

Стас хотел меня и Дарью усадить на лошадей, но я отказалась, уступив место старику.

Я на конях сроду не ездила, натру себе чего-нибудь. Ну их нах! Пешочком пройдусь, тут недалеко.

Идём с Ворониным рядом, он бросает на меня косые взгляды.

— Кстати, Лилия, — говорит сверху девушка. — Вы так и не сказали, зачем пришли на заимку, — напоминает мне.

— Проверить кое-что хотела…

— Проверили?

— Да… И не ошиблась…

— Лилия, матушка наша, ты куда пропала? — язвит Фил, когда я после лесной прогулки и полчища грызущих комаров, вытягиваю уставшие ноги, развалившись в кресле.

— Отвянь! Я устала. Пешие прогулки меня утомляют, — закрываю глаза.

Спать хочу ужасно. Меня отключает ненадолго.

Во сне я вижу саму себя, только чужими глазами. И они готовы меня сожрать, потому что для них ничего аппетитнее в этом мире нет. А потом ко мне прижимается большая грудь, и я чувствую поцелуй. Но он меня больше не волнует, пресный и обыденный. Другой хочу, с огоньком, до мурашек.

Просыпаюсь с глубоким вдохом, будто меня под водой без воздуха держали.

— Васильевна, ты переставай пугать! — наезжает Фил. — Как из преисподней возвращаешься, — отрывается от просмотра отснятого материала.

— Почти… Сколько времени.

— Семь скоро.

— Мне позвонить надо, — хлопаю по карманам в поисках телефона. Нет. — В рюкзаке.

Связь пропадает, и в поисках устойчивой бреду по улице до конца деревни, всматриваясь в экран. Мелкая рыжая собака привязывается за мной, подбегает, нюхает кроссовок и отбегает на пару метров, затем всё повторяется. Посвистываю, чтобы подозвать к себе. Подходит, поджав уши и хвост. Глажу по голове, доверчиво машет хвостом. Подхватываю на руки и сажусь на одну из скамеек на самом краю деревни, рядом с небольшим футбольным полем.

Я догадываюсь, кто тут мальчишек в футбол играть учит. Этот навык, Воронин, ты тоже не просрал вместе с памятью.

Гасанова не берёт.

— Ну, давай! Срочно надо.

С пятой попытки дозваниваюсь.

— Чё трубку не берёшь?

— Я на работе. У меня сеанс. Выкладывай, что у тебя, а то меня клиент ждёт.