— А мы никому не скажем, — подмигиваю. — Я принесу что-нибудь, — высвобождаюсь из его рук и выхожу из палатки.

На меня сразу обращают внимание все, кто занимается монтажом лагеря.

— Лилия Васильевна, вы как? — спрашивает Полина, сидящая на стульчике и разбирающая что-то в коробке.

— Нормально.

— Вы нас напугали. Вышли из палатки и вдруг грохнулись. Мы думали обморок, а Фил сказал, что просто спите.

— Устала… Свежий воздух… Вот и срубило…

Правду ведь им не расскажешь. Теперь понятна взаимосвязь моих отключек. Как только засыпает Воронин, засыпаю и я. И в обратную сторону скорее всего так же работает.

— Вы если вас в сон клонит, сразу лучше ложитесь. А то упадёте где-нибудь и поранитесь.

— Хорошо… У нас перекусить что-нибудь есть?

— В шатре полно еды. Из города привезли. Даже холодильник есть и кофеварка.

Это замечательно.

Делаю несколько бутербродов, варю кофе на двоих, переливаю в бумажные стаканчики, закрываю крышками и возвращаюсь к палатке.

Стас уже помогает Полине распутывать провода, которые кто-то клубком бросил в коробку.

— Держи, — подаю ему кофе и тарелку с бутербродами.

Поля смотрит на нас в ожидании возьмёт он или нет. Она тут уже понасобирала их обычаев и правил, на диссертацию хватит.

Воронин, помедлив немного, берёт стакан и один бутерброд с ветчиной.

Мы с Полиной довольные переглядываемся.

Поняла, да? — говорят ей мои глаза. Предлагаю ей тоже поесть с нами. Выбирает бутер с сёмгой.

К вечеру наш лагерь почти разбит, осталось установить только усилитель сигнала, чтобы можно было ловить хороший спутниковый интернет и освещение.

Полина решает не возвращаться в деревню, а я останусь ещё на одну ночь у вдовы, а там посмотрим.

— Садись, довезу до дома, — показываю Стасу на машину. — Достанется тебе теперь от старосты, — предполагаю, когда возвращаемся в деревню.

— Не привыкать.

— Почему вы так боитесь чужаков?

— Я не боюсь. А они… Не боятся. Просто не принимают. Вы безбожники. Заповедей и постов не соблюдаете, в храмы не ходите, Богу не молитесь. Бесовщина кругом.

— А Бог он не в церквах, — смотрю вдаль на опустившееся за лес солнце.

— Я ему так же сказал… А ещё вы "грязные" и вера у вас такая же.

— А у большинства и веры-то нет… Бежим каяться, когда прижмёт сильно. Я себя молящуюся только тогда помню, когда Алиска в коме лежала. Три месяца… А потом как-то забылось.

— Вот и они так же говорят. Когда приспичит…

— Поехали с нами, — предлагаю ему.

— Куда?

— В Москву. Когда съёмки закончатся. Я тебя врачам покажу, они вспомнить тебе всё помогут. У нас там мировые светила в психиатрии, профессоры. Я лучших найду.

— Я не могу. У меня Дарья…

— А что Дарья? Выйдет замуж за другого, будет счастлива, детишек нарожает мужу.

— Не выйдет. Если жених бросает невесту — это позор на всю жизнь. Даже при сватовстве отказывать не положено — счастья не будет потом.

— А какое здесь счастье? Ты и дальше хочешь здесь прозябать и батрачить? Ты другой, разве не видишь этого. Это место не для тебя, — пытаюсь его убедить. — Ладно, не через месяц, хочешь, прямо завтра уедем? Вместо меня кого-нибудь другого пришлют.

— Не хочу.

— Ясно, — со злобой сцепляю зубы. — Мы приехали, — притормаживаю у его дома.

— Спокойной ночи!

— Тебе тоже, — бросаю, когда он уходит.

Воронин заходит в дом, а в это время из бани выходит дед. Завидев меня, собирается спрятаться обратно.

— А ну стоять, старый! — выхожу из машины, хлопнув дверью. — Документы его где? — припираю его к стенке в предбаннике.

— Какие документы? — бегает воровато глазками.

— Паспорт, права, медицинский полис. И не ври, что их при нём не было. Где?

— Да, не было ничего… — заикаясь.

— Дед, не звезди! Я сейчас спичку брошу, и весь твой лечебный сеновал сгорит к херам. Нечем будет лечиться зимой. Документы! — кричу на него, ударяя кулаком в стенку у его головы.

— Щас, — ныряет под мою руку и исчезает.

Правильно. Бойся. Я слов на ветер не бросаю.

Возвращается, оглядываясь назад. Достаёт за пазухи тряпичный свёрток. Там тот самый водонепроницаемый пакет с документами и телефоном.

— Молодец, дед! Так держать, — похлопываю его по плечу, забираю пакет с содержимым и ухожу.

В машине проверяю. Всё на месте и целое, вода не попала. Только телефон не включается. Столько лет без зарядки мог и накрыться. Ладно, попрошу нашего техника посмотреть, может быть, возможно, его реанимировать.

Подъезжая к дому Меланьи, замечаю, как какой-то мужчина выходит из её калитки и скрывается за углом. А она встречает меня раскрасневшаяся и довольная. Одежду поправляет.

Не все тут по заповедям живут, не все…

Тяжело падаю на лавку у двери. Голова кружится. Закрываю глаза и прижимаюсь затылком к стене. Пульс бешеный. У меня тахикардия.

И не понятно это последствия снятия головной боли или от Лили.

Её предложение вывело меня из равновесия. Ещё года полтора назад я бы согласился, не раздумывая. Мне здесь душно без свободы. Но сейчас… Есть люди, которые меня держат. Дед, Дарья… Дедушка без меня порой как маленький ребёнок, за ним постоянно присматривать надо. А Дарья… А ей я жизнь сломаю, если сбегу. Замуж никто не возьмёт, а для девушки в общине — это позор.

За печкой загремела посуда.

— Дед?

Выходит Дарья.

Какого? Она видела, кто меня привёз. Я вообще не должен был ходить к приезжим людям, их остерегаются. А меня туда тянет, словно это моё. Там мой мир.

— Что ты здесь делаешь? — наблюдаю за ней.

— Митрофан попросил помочь по хозяйству. И я поесть приготовила, — снимает с плиты кастрюлю и ставит на подставку на столе. — А ты где был?

Вроде невинный вопрос, но видно, что во взгляде злость, смешанная с ревностью.

Я знаю, что она меня любит. Наше сватовство — её прихоть. Староста не мог отказать любимой внучке, поэтому сговорились с дедом. Я тогда был не в состоянии противиться, а сейчас понимаю, что сделал большую ошибку.

— Если дедушка Архип узнает, что ты ходишь к чужакам один, тебя накажут, — подходит и садится мне в ноги.

То есть высекут. Однажды мне уже прилетало. Это больно и унизительно, словно я маленький мальчик, который пошалил и его наказали.

— Андрей, почему ты молчишь? — трясёт за руки. — Эта женщина тебя охмуряет, разве ты не видишь? Она приворожить тебя хочет.

— Это бред…

— Бабушка говорит, что за ней силы тёмные тянутся, кто-то сильный помогает. Что она за тобой приехала. Забрать тебя хочет.

Хочет. Только она это прямо говорит, никаких приворотов. Я сам её хочу. И с ней хочу. Но не могу…

— Ты знаешь, я не верю в оккультизм. Гадания, порчи, привороты — это дурь, придуманная малограмотными людьми.

— Напрасно ты так говоришь, — становится на колени и кладёт голову на мои. — Она очень коварная и сильная. Бабушка говорит, что мужчины ей не могут отказать и если она кого-то захочет, то получит.

— Лилия обычная женщина, Дарья. Не делай из неё чудовище. Просто она начальник группы, вот мужчины ей и подчиняются.

— Даже Михаил сказал, что она ведьма, а не женщина, так она на него посмотрела.

Это старший брат Дарьи. И никто его, естественно, не околдовывал, просто он баб любит. Ходит по ночам к Меланье, пока никто не видит. Не смотря на свою грубую мужловатую внешность и шрам, женщинам он нравится. Но они покорные, им любой в принципе нравится, кто внимание обратит. Мне девушки тоже часто глазки строят.

— Дарья, тебе нужно домой идти. Поздно уже. Если кто-нибудь увидит…

— Я не могу тебя одного оставить, — обхватывает ноги. — А если она вернётся? — плаксиво.

— Не вернётся.

— Андрей, скажи, что ты в неё не влюбился? — давя на меня.

Не могу я это сказать. Не хочу обманывать. С Лилей мне интересно, она другая. В общине женщины только о хозяйстве, семье и детях думают и говорят. Это их жизнь и интересы. Мне с ними скучно. И они без мужского одобрения ничего не делают. Женщины из группы общаются и занимаются делами наравне с мужчинами. Ни одна женщина в селенье в технике ничего не понимает, а Полина без ошибки определяет какой шнур куда включить. Любопытная. Спрашивает всё время что-то и записывает. Лиля даже машину водит.