— Это не значит, что он будет в людей палить. Хочешь, я Ника пошлю, он с ним поговорит.

— Бессмысленно с ним сейчас разговаривать. Ему переварить всё надо. Представляешь, какая у него сейчас каша в голове?!

— Вот и хорошо. Он начнёт анализировать и раскладывать получаемую информацию по полочкам. Структурировать. А там как из колоды будет вытягивать воспоминания, пока пасьянс не сложится. Лиль, Стас сильнее, чем ты думаешь, — обнимает меня за плечи. — И перестань рядом с ним включать мамочку. Включи женщину. Потому что он мужчина. Да, моложе. Но он тебе не сын. Ты с ним сексом занималась.

— Любовью… — поправляю, всхлипывая.

— Конечно… Любовью, — соглашается и прижимается к моему виску головой. — Кстати, я первый раз за двадцать лет вижу, как ты плачешь. Вы случайно не беременны, госпожа Антипова?

Устала, вот и всё…

— Дура! — толкаю в бок. — За сутки ничего не изменилось. Просто я на грани. Кажется, я выдохлась… Ломовая лошадь решила сдохнуть.

— Отдохнуть тебе надо. Вот прям чтоб никакой работы, только ты одна и то, что любишь.

— Я люблю свою работу…

— А она любит тебя. Во все дыхательно-пихательные. Сейчас мы Стасика отсюда увезем, и бери отпуск. Наслаждайся любовью и счастьем, помогай ему восстановиться.

— А если он не поедет? Ведь он может захотеть остаться здесь, — с отчаянием.

— Лиль, поверь мне. Он не останется. Это не его мир. Чтобы тут остаться, надо или родиться в этих местах, или отрешиться от всего бренного. Но Стас не сможет, зная правду.

— Дай бог…

— Девушки, вы долго будете страдать по другому мужчине? — заглядывает к нам в шатер Гас. — Я тебя так к бывшему мужу не ревновал, как сейчас к Воронину, — подходит к Алиске и обнимает двумя руками за шею, целует за ушком. — Вам бы поесть не мешало. Лиль?

— А? — выплываю из задумчивости. — Не хочется… Я пойду.

— Куда?

— Просто… Посижу на улице.

Беру стул и сажусь у палатки со стороны, где меня в тени никто не увидит, а вот я отлично вижу весь лагерь.

Слепо смотрю в сторону колышущейся тьмы леса. Ветер поднимается, гроза, скорее всего, будет, тяжелые тучи собираются. Воздух становится холодным и напряжённым. По коже пробегают мурашки. Опускаю закатанные рукава рубашки и застёгиваю на пуговицы.

Смотрю в сторону трейлера, дверь открылась. Фил вышел на порог, посмотрел на небо, вернулся внутрь и вышел в куртке, накидывая капюшон на голову.

— И куда ты собрался, блядун эдакий?!

Он, оглядываясь назад, отправляется по дороге, ведущей к деревне.

И что ты там забыл ночью? К бабе своей рванул? Что ж за дура там, которая ради тебя решила рискнуть своей честью.

Иду следом, подхватив и надев на голову чью-то кепку, которая висела на палке у палатки.

Спасибо ветру, заглушающему мои шаги. Шмыгаю в высокую траву, когда Коломыцин смотрит назад, проверяя, нет ли хвоста.

Обогнув дома, направляется прямиком к краю деревни. Там сеновал и конюшня старосты общины.

Прячусь за забором, чтобы не заметил.

Он заходит в большой сарай. В окне мелькает свет от фонарика.

Грохочет гром, и я подпрыгиваю, хватаясь за сердце.

— Твою мать, так и инфаркт можно схватить.

Сверкает молния.

Дождь скоро пойдёт. Редкие капли падают на лицо. Перебегаю к конюшне.

Антипова, ты рехнулась! Подглядывать собралась.

Да, собралась! Я должна знать, что творится в моей команде. А то поставят перед фактом, что этот лысый ходячий член всех девок в деревне перепортил, и разгребай потом дерьмо совковой лопатой, а мне не хочется. Я вообще бы отсюда свалила и как можно быстрее.

Дожидаюсь раскат грома, чтобы приоткрыть дверь и войти внутрь. Здесь темно и душно. Пахнет конским потом и навозом. Приторный зловонный запах, режущий нос. Затыкаю его и, тихо ступая, прохожу вперёд.

Как можно назначать встречу в таком вонючем месте?! Фил, у тебя вообще голова на плечах имеется?

В темноте слышно фырканье лошадей и перешагивание на деревянном полу. Слышала, что они как собаки, чуют чужого. Только бы не сдали.

Не глядя, прохожу и глажу коня по морде. Издаёт звук похожий на приглушённое ржание.

— Тшш…

Очередной раскат грома заставляет всех лошадей заволноваться, и они начинают вышагивать в стойлах.

Это мне на руку. Никто не догадается о присутствии третьего здесь.

Прислушиваюсь, вычленяя из животных звуков человеческие. За стеной из набитых стык в стык досок виден слабый свет фонаря. Подхожу и смотрю в щель.

Помещение забито сеном, на котором устроился Фил и девушка. Разговаривают шёпотом.

Блин, лица не видно.

Прислушиваюсь. Коломыцин раздаёт комплименты. Деваха смеётся тихонько. Видно, как его рука скользнула по ноге ей под юбку. Она не сопротивляется и не изображает из себя недотрогу.

Хмм…

Он переворачивает её и усаживает на себя.

Охренеть! — перехватывает дыхание от увиденного.

Дарья!

Довольно таки не скромно седлает нашего режиссёра, шокируя видом большой обнажённой груди, вывалившейся из выреза сорочки.

Достаю телефон и включаю видео.

Да, я сука! Журналистская жилка во мне требует всегда иметь компромат на соперника, чтобы в любой момент им апеллировать. Нет возможности уговорить оппонента, дави и шантажируй разглашением секрета. Я умею и практикую. Не часто… Иногда.

Всё не снимаю, только начало их секса, но с моментом, когда она точно приседает на его член. Чтоб потом не съехал опять, что только за сиськи её потискал.

Пока они заняты процессом смываюсь, прикрываясь грозой. На улице стихия бушует, дождь хлещет как из ведра.

Прячусь под крытый навес со скошенной травой, чтобы переждать немного. Не хочу мокнуть, возвращаясь в лагерь.

Просматриваю ещё раз запись.

Теперь осталось показать её Дарье, чтобы сама отказалась от Воронина. А то дед что-то совсем не хочет придумывать обходные пути с женитьбой.

Ему на руку, что Стас останется в деревне, а мне нет.

Я цинична и эгоистична. И всегда такой была. Увы… Но меня не переделаешь.

Будит подёргивание за ногу. Лягаюсь в ответ.

— Дамочка! — грубый мужской голос.

Поднимаюсь, продираю глаза.

Ох, бляха!

Я умудрилась уснуть под тем самым навесом, где пряталась от дождя. Вытаскиваю пучок травы из-за шиворота, щекочет.

На меня смотрят трое бородатых мужиков, которые пришли выгнать лошадей на пастбище. Среди них староста.

— Что вы здесь потеряли? — недружелюбно.

— Пряталась от дождя, — встаю и стряхиваю с себя траву.

— А что вы ночью здесь делали?

— Гуляла. Нельзя?

— В грозу? — сомневается в правдивости моего ответа.

— Люблю, знаете ли, под дождём… Мысли очищаются. Помыслы хорошие появляются, — хлопаю себя по карманам.

Телефон на месте.

— Чистые помыслы — это по-божески, — одобрительно кивает.

— Да… Я пойду. С добрым утром, кстати!

— И вам всего доброго.

Отхожу на несколько метров.

— Извините, а не подскажете, где вашу внучку Дарью можно найти? — разворачиваюсь к нему.

— Так дома. Молится.

— Ну, да… Чем же ещё…

Грехи-то отмаливать теперь усиленно надо.

Трава мокрая, а по дорожке лужи, которые хлюпают под ногами. Вокруг стойкий запах луговых трав и цветов, кружащий голову.

Солнце искрится в капельках воды на листьях миллионами бриллиантов. Приходится зажмуриться, чтобы не ослепнуть от этой утренней красоты.

Вдыхаю полной грудью звенящий чистотой воздух. В траве чирикают птицы.

Куплю, наверное, себе где-нибудь дом в селе и буду туда летом в отпуск приезжать. А может, вообще перееду…

В каждом дворе деревни люди заняты своими делами. Никто почти на меня внимания не обращает.

Дохожу до дома, в котором живёт Дарья.

Нельзя никогда тянуть с решением что-то изменить в своей жизни, потом появляются сомнения и нерешительность. Если надумал — делай сразу, не откладывай. Вот я и не собираюсь. У меня есть весомые доказательства для давления на эту девицу, и я по привычке не собираюсь тянуть с реализацией своих замыслов. У меня нет времени, Воронина надо отсюда к специалистам вывозить. Лечить, так сказать, и душу, и тело. Точнее голову. Чёрт знает, что у него теперь в ней будет твориться.