У тебя есть основания ждать от меня описания города Архангельска, но по моей последней попытке описать Кемь ты, вероятно, догадался, что делаю я это очень плохо и мне вообще не стоит браться за это дело. Итак, хочу лишь мимоходом упомянуть, что Архангельск, по слухам, имеет протяженность семь верст, но, по-моему, город достаточ­но велик и без магической цифры семь. Кроме того, он расположен не по прямой линии, а согласно береговой ли­нии Северной Двины, которая с южной стороны описыва­ет возле города полукруг. По ширине город не более пол­версты. Севернее города сплошные болота, да и в самом городе они занимают площадь в несколько кварталов. Много каменных домов, как общественных, так и част­ных, целых тринадцать церквей, и лишь в одной из них, немецкой, я побывал. Перед городом, на запад или севе­ро-запад от него, находится маленький остров, образую­щий отдельный городок под названием Соломбол. Ныне он соединяется с городом наплавным мостом, длиной поч­ти в полверсты, но еще в начале нашего пребывания туда ездили на лодках. У острова стоят большие суда, на су­дах поменьше доплывают до самой городской пристани. На пути к Соломболу находится маленький поросший ле­сом островок, на котором сохраняется неприкосновенной дарованная природой зеленая краса, это своего рода па­мять о Петре Великом. В память о государе там каждый год проводят Петров день. Сказывают, что возле Архан­гельской крепости, в пятнадцати верстах отсюда в сторону Ледовитого океана, все еще пышно зеленеет посаженная Петром береза. Около нее несли почетную вахту до тех пор, пока дереву не исполнилось сто лет, а затем решили, что оно и так достаточно прочно стоит на своем месте, и сняли вахту. Должно быть, воодушевленные этим высо­чайшим примером, многие жители Архангельска посадили у себя во дворах по дереву, но вообще здесь нигде не уви­дишь ни настоящих садов, ни даже аллеи, которая укра­сила бы длинную набережную. В календаре 1841 года отмечается, что численность населения города составляет 10 544 человека, а количество домов — в одном месте на­писано 1385, в другом — 1398, разница небольшая. [...]

В городе живет много немцев и англичан, у них име­ются свои церкви. Торговля здесь ведется оживленная, ею занимаются даже по воскресеньям до полудня. Каждый день с утра до вечера не меньше сотни баб сидят на база­ре, разложив по всей площади в корзинах, сундуках и на рогоже всевозможную рухлядь для продажи. Среди про­чего здесь можно увидеть большие тюки финских кресть­янских юбок, которые продаются по цене от двух до пяти рублей. Доставляют их сюда торговцы-коробейники из Вуоккиниеми, которые выменивают их в Финляндии на свои платки и прочие мелочи. Когда я высказал удивле­ние одному жителю Вуоккиниеми по поводу того, что здесь так много юбок, и сказал, что скоро нашим девушкам ни­чего не останется, он ответил: «В нынешнем году немного, а вот в прошлом году их было раза в два больше».

Кроме ежедневного базара каждый вторник проводит­ся большая ярмарка, и тогда, чтобы пробраться через тол­пы людей, приходится орудовать локтями.

На Северной Двине, что шириной в две версты, доволь­но оживленное движение. Из Вологодской и Пермской губерний сюда прибывают в большом количестве круглые бесформенные соймы, состоящие почти из одного большо­го грузового трюма. Их палуба напоминает покатую крышу дома. И хотя палуба имеет наклон, по бокам ее нет по­ручней, которые могли бы предохранить от падения в во­ду. На таких судах установлено по десять и более пар огромных весел; мне довелось наблюдать, как при попут­ном ветре перед ними устанавливают в ряд семь-восемь маленьких парусников, которые тянут за собой громозд­кую сойму. После разгрузки соймы не возвращаются об­ратно, а продаются здесь примерно за четыреста рублей ассигнациями каждая, но, говорят, на месте, откуда они начинают свой путь, за них якобы платят две тысячи. Здесь можно встретить и суда другого рода — так называемые каюки, тоже с покатой палубой, без поручней. Выглядят они намного лучше соймы, хотя для непривыч­ного глаза тоже весьма странные. Они также прибывают сюда из центральных губерний, но, разгрузившись, возвра­щаются обратно. [...]

Пертоминский монастырь, И июля, 1842 г.

[...] В тот вечер маленькое судно, перевозившее бого­мольцев, должно было отправиться в Соловецкий мона­стырь, и я решил поехать с ними, намереваясь оттуда через Суму, Уйкуярви (Выгозеро) и Повенец добраться до Вытегры. Но когда я вечером пришел на корабль, то узнал, что ее владелец, некий крестьянин родом из-под Архангельска, счел для себя более удобным ехать утром следующего дня и напился пьяным, поэтому я вернулся на свою квартиру и переночевал там. Корабль должен был отплыть в восемь часов утра, и, хотя я пришел на берег на час позже, все же не опоздал и прождал еще два ча­са, пока мы не снялись с якоря. Обычно каждый корабль с богомольцами перед отправлением из Архангельска бла­гословляют на берегу. Так и на этот раз. На палубу яви­лись два монаха и начали читать длинные молитвы с по­желаниями удачи отъезжающим. Иные монахи Соловец­кого монастыря круглый год живут в Архангельске, где у монастыря имеется большой каменный дом и цер­ковь. [...] После того, как монахи закончили свои молит­вы, и архангельские богомольцы обошли всех родственни­ков, наградив их необходимым в данном случае количест­вом прощальных поцелуев, подняли якорь и паруса [...]

Под вечер 7 числа мы были примерно в восьмидесяти верстах от Архангельска, в устье небольшой речки, что в трех верстах от волостного центра, деревни Ненокотск. На море был штиль, и мы решили бросить якорь и до­ждаться ветра. Мы сошли на берег в красивейшем месте: крутой обрыв, внизу — речка, а на другой стороне между рекой и морем — узкая песчаная гряда. Весь берег порос травой и кустами шиповника, здесь было такое разнооб­разие цветов, что ботанику понадобился бы целый день для их изучения. Расположившись на берегу, мы разо­жгли костры у подножия крутого откоса, над кострами появились котлы, кофейники, и вскоре закипела вода. Мне не в чем было вскипятить чай, и три женщины взяли меня в свою компанию, доброжелательно разрешив мне налить кипятку из их самовара в мой чайник. В дальнейшем я в течение нескольких дней без особых приглашений при­соединялся к ним во время чаепития. Когда чай был вы­пит и ужин съеден, все начали подумывать о ночлеге. Я расстался с женщинами, прошел немного дальше в лес, завернулся в свой кафтан и попытался заснуть. Но не ус­пел я задремать, как над головой зазвенел большой кома­риный рой, и я понял, что уснуть будет трудновато, [...]

Восьмого утром поднялся сильный встречный ветер, по всей вероятности, он не стихнет и на следующий день и, несомненно, задержит нас здесь. [...]

На следующее утро где-то между тремя и четырьмя ча­сами нас разбудил резкий, словно тромбон, голос шкипе­ра: «Поветерь!» (попутный ветер). И хотя этот окрик по­добно грому разнесся вдоль берега, не знаю, услышал бы я его или нет с того места, где с вечера хотел было уст­роиться спать. В мгновение ока весь народ был на ногах, послышались бряцание и перестук котлов, чайников, само­варов, корзинок с провизией, жбанов с водой и пр., быст­ро перетаскиваемых на корабль. [...] Однако, несмотря на оповещение шкипера, то была не «поветерь», а слабый боковой ветер, который, равномерно покачивая, уносил нас дальше вдоль берега. [...] Весь день, следующую ночь и большую часть еще одного дня мы провели на судне, откуда нас ни разу не выпустили на берег. Это преврати­лось в настоящее мучение, особенно для женщин, потому что на корабле не было тех сооружений, которые сделали бы все выходы на берег ненужными. [...]

Шкипер решил, что лучше вернуться назад в гавань небольшого Пертоминского монастыря, что в пятнадцати верстах отсюда и куда он мог заехать по пути уже на полсуток раньше. Мы вышли на берег перед началом ве­черней службы и вся толпа богомольцев направилась в монастырь, чтобы присутствовать на вечерне. Думается, редко эта монастырская церквушка была так набита людьми, как теперь. Вечерня началась сразу после шести часов и продолжалась целых три часа, с обычными для нее молитвами, псалмами и чтениями, к которым по слу­чаю нашего приезда добавились еще пожелания удачи богомольцам. Многие из богомольцев купили себе по ма­ленькой восковой свечке, зажгли их и прикрепили перед иконами, где только нашлось место. [...] Ночь провели на берегу. А наутро опять снялись с якоря. Но я уже не по­шел на корабль, а остался на берегу, пожелав отплываю­щим более удачного пути, чем до сих пор. [...]