Сокращения при переводе сделаны главным образом за счет на­блюдений Лённрота над особенностями финских и карельских диалек­тов и второстепенных описаний, не представляющих интереса для со­временного массового читателя. Специалисты всегда имеют возмож­ность обратиться к первоисточнику. Купюры отмечены многоточиями в квадратных скобках. Топонимические названия даны так, как в ори­гинале, поскольку это соответствует исконной народной топонимике. В конце книги помещен список населенных пунктов с их современны­ми официальными названиями, составленный Р. П. Ремшуевой.

У. Конкка

Лённрот отправился из Самматти 29 апреля. Путь его в Нурмес пролегал через Хяменлинна, Хейнола, Миккели, Керимяки, Сортавала, Иломантси, Пиелисъярви. В Весилахден Лаукко Лённрот вернулся через Куопио, Рауталампи и Лаукка 4 сентября.

После того, как мы расстались, я две недели провел в размышлениях, оставаясь в кругу родственников, и нако­нец-то прибыл сюда. Ты и сам, наверное, знаешь, с какой робостью мы отправляемся из дому в дальний путь. И ког­да в конце концов удается рассеять беспричинную озабо­ченность родителей, всегда находятся еще тетушки, крест­ные и прочие, которых, наверное, замучила бы совесть, ес­ли бы они с миром отпустили меня в дорогу. Одни из них боятся, что я утону, и, призывая к осторожности, расска­зывают мне допотопные истории о всевозможных утоплен­никах. Другие припоминают сон, увиденный незадолго до этого, и непременно связывают его со мною. То меня яко­бы грабят, то я иду к верной погибели, то брошен на съедение волкам и медведям. А под конец приводятся де­сятки примеров о ком-то, отправившемся на восток, или о другом, уехавшем на запад, и еще о многих и многих, которые разъехались в разные концы света и которых к безмерной горести и печали родственников уже никогда после этого не видели в родных краях. [...]

23 мая я пешком направился в Миккели. Хофрен со­провождал меня до Иструала, первой деревни этого при­хода. Мы пришли на подворье, хозяин которого был изве­стен своим умением исцелять больных заклинаниями. На­деясь уговорить его поделиться со мною своими премудро­стями, я решил остаться здесь на ночь. Однако старик либо не захотел ничего выкладывать, либо не знал ничего, кроме отрывка руны о рождении змеи, который только и удалось записать от него. Старик утверждал, что его спо­собы лечения, предсказания и прочая премудрость основы­ваются на ночных видениях, в которые он, судя по всему, свято верил, но сетовал, что видения к нему являются не каждую ночь, иногда их приходится довольно долго ждать. Заклинаниям, не раз подводившим его, он доверял мень­ше, кроме заговора от укуса змеи, который я имел честь получить и на который, по словам старика, вполне можно было положиться. [...]

Следует упомянуть еще о Хирвенсалми, где я недавно побывал. По слухам, эти земли раньше были удельным имением графа Брахе[5]. Предание гласит, что граф хотел построить здесь крепость для зашиты края от врагов. Од­на из горок, вернее возвышенность, находящаяся пример­но в четверти мили [6] от церкви, так и называется Торниала[7], на ней должна была быть возведена вышеупомянутая крепость, фундамент которой был заложен ранее.

Полуостров, на котором стоит церковь и ряд деревень, омывается водами озера Пуулавеси. Говорят, раньше оно называлось Пуолавеси[8], в память о поляках, которые, по преданию, преследовали лопарей до этого озера, прегра­дившего им путь.

24 [мая] под вечер я пришел в дом священника в Мик­кели, где пробст Бруноу тепло принял меня. Здесь я про­вел троицу, и мне удалось увидеть крестьянскую свадеб­ную чету в подвенечном весьма скромном наряде. Жители Миккели, между прочим, считают себя несколько культур­ней своих соседей, крестьян других приходов, но культура их весьма сомнительного свойства. Человек, сколько-ни­будь патриотически настроенный, с удивлением и огорче­нием обнаруживает, что культура финского простонародья почти повсеместно развивается не в лучшем направлении. На смену скромности в обращении и в поведении прихо­дит непозволительная вольность, вернее, наглость и непри­стойность. Исчезает радушное гостеприимство, его сменя­ет высокомерное обхождение с гостями. Невинные игры вытесняются картами, раздоры в семьях доходят до суда, появляется бахвальство одеждой, которое не к лицу про­столюдину и делает его смешным. Поскольку Миккели сто­ит на перекрестке дорог, летом здесь можно проехать из одной деревни в другую на повозке. Многие крестьяне имеют выездные тарантасы, на которых щеголяют по воск­ресным дням на церковном пригорке. [...]

27 числа я заночевал на постоялом дворе. Начав за­писывать песни, которые мне пели возницы и деревенские девушки, я работал, не глядя на часы, пока не стемнело. Когда сгустились сумерки, исполнители мои собрались уходить, и я перестал записывать, отметив, что стрелки часов перевалили за одиннадцать. В это время года здесь ночи совсем светлые.

На следующий день я пришел в Юва. После пройден­ных мною Хирвенсалми и Миккели с их открытыми взору холмами и выжженными под пашню равнинами я испы­тал на себе благотворное влияние не только прекрасных лиственных лесов, сменяемых кое-где величественными хвойными борами, но и оценил гостеприимство здешнего народа, о котором и упоминаю с благодарностью. По­скольку я знал, что студент Готтлунд[9] уже собирал здесь руны, то не стал о них даже спрашивать. Для собствен­ного развлечения я занялся сбором растений и выяснени­ем их названий. Я считаю, что изучение финских наиме­нований растений и других объектов природы способство­вало бы выяснению вопроса о древней родине финнов. Из­вестно, что в разных местностях и названия эти различ­ны, но есть немало названий растений, птиц, рыб, живот­ных, а также минералов, общих для всей Финляндии. По­этому можно предположить, что финны знали их еще до переселения сюда, тогда как большинство объектов, имею­щих совершенно разные местные наименования, по-видимому, стали известны им после переселения в эти края. Исходя из этого, можно было бы определить место обита­ния подобных животных и объектов природы и считать его местом древнего поселения финнов. [...]

В пятницу 30 мая я пришел в дом священника в Рантасалми. Здесь я встретил своего старого знакомого Сильяндера — помощника пробста Клеве.

В воскресенье я видел людей в выходной одежде. Я уже раньше был наслышан, что жители Рантасалми — самые культурные в провинции Саво, поэтому мне хоте­лось увидеть их в праздничной одежде, обычно надеваемой в церковь. Мужчины были одеты в длинные серые сермяж­ные кафтаны, некоторые были в коротких пиджаках. У жен­щин в одеянии тоже не было никаких особых украшений.

И все же кофты их были скроены по моде, с более корот­кими, чем я наблюдал в других местах, полами.

Внимание мое привлекла похоронная процессия. Все, несшие гроб, были одеты в белое: на них были длинные белые кафтаны из сермяги, перехваченные в талии пояса­ми. Должен признаться, эти похороны показались мне бо­лее впечатляющими, чем те, что мне доводилось наблю­дать в Хяме и Уусимаа, на которых все, несшие гроб, бы­ли одеты в черное. После полудня в доме священника об­венчали свадебную чету. Жених был в длинном сером каф­тане с поясом, а невеста в очень простом наряде: в юбке в красную и белую полоску, в обыкновенной саржевой коф­те и переднике. На голове ее не было никаких украшений, кроме сложенного вдвое красного платка, обхватывающе­го голову и завязанного спереди бантом. Видимо, он под­держивал волосы, заплетенные в косу и уложенные в пу­чок. [...]