Можно было бы еще многое добавить к этому, но при­дется оставить до следующего раза, так как не успею написать, пора отправляться в деревню. Хону лишь отме­тить, что если кто-нибудь надумает поехать к этим финнам записывать руны, то не пожалеет об этом. Особенно много у них свадебных песен, подобных тем, что есть во второй тетради «Кантеле»[52], многие из них необычайно красивые. Люди охотно берут деньги за свои труды при исполнении песен, потому что считают песни предметом торговли, и это вовсе не плохо, что поют за плату. У нашего же народа зачастую не выманишь песен ни за деньги, ни даром. Оче­видно, духовенство и здесь против этих песен и считает исполнение их грехом, но не столь великим, чтобы нельзя было искупить его небольшой исповедью. Я бы посовето­вал тому, кто захочет совершить поездку в эти края, осу­ществить ее зимой. Тогда ему было бы удобнее, взяв из дому лошадь и сани, довезти до места необходимые вещи. К тому же в это время года легче застать людей дома, они менее заняты работой. Да и ездить зимой безопаснее, чем летом, когда в этих местах, как уже упоминалось, ходят бродяги и беглые солдаты. [...]

Эта поездка Лённрота по сбору рун — без сомнения, важнейшая в плане составления компо­зиции «Калевалы» — началась 9 сентября. Путь от Каяни до Суомуссалми он прошел по суще­ствующему водному пути и оттуда через Вуокки, Хюрю и Вийанки в Кивиярви — первую ка­рельскую деревню русской Карелии. Посетив Вуоннинен и Вуоккиниеми, Лённрот через Чена, Кивиярви, Аконлахти и Кухмо вернулся домой. Эти путевые заметки, первоначально написанные по-шведски, Лённрот той же осенью, 18 ноября, отправил своему другу доценту Рунебергу[53] для опубликования в издаваемой им газете «Hel­singfors Morgonblad», где они и были напечата­ны в следующем году в № 54, 56-60.

В надежде на то, что тебя, а может быть и часть чита­телей «Morgonblad», заинтересуют сведения об этом гра­ничащем с Финляндией крае, посылаю тебе путевые замет­ки — результат обширной исследовательской поездки по этой губернии, совершенной мною в сентябре минувшего года. Девятого сентября вечером в сопровождении фохта[54] Викманна я отправился из Палтамо через озеро Оулу, северо-восточную его часть, в Киехкимяенсуу, где мы и заночевали на постоялом дворе. На рассвете продолжи­ли путь вверх по порогам до озера Ристиярви, а на сле­дующий день — в приходы Хюрюнсалми и Кианта.

Весь этот путь, довольно сложный из-за множества больших и малых порогов, мы прошли на лодках. В это темное время года за день мы проплывали не более трех­четырех миль несмотря на то, что в пути находились с раннего утра и до позднего вечера. Не буду называть пороги, так как думаю, что перечень нескольких дюжин на­званий никому не интересен. Некоторые пороги были бур­ные и длинные, другие — посмирнее и покороче. Каждый год с лодками смолокуров, которые спускаются вниз по реке, случаются несчастья, и это неудивительно, если учесть, что в большинстве порогов для лодки имеется только единственный узкий проход, да и тот местами на­столько извилист и крут, что кормщику подчас приходится ставить лодку перпендикулярно ее ходу, чтобы не разбить­ся о камни. На наиболее опасных порогах есть кормщики, которые живут у реки и которым вменяется в обязанность за определенную плату проводить лодки вниз по течению, а также нести убытки в случае несчастья. Насколько это опасное занятие, можно понять по выражению лица корм­щика, стоит ему приналечь на рулевое весло, специально прикрепленное к корме прочной закруткой из березовой вицы. На подступах к особо крутым и быстрым поворотам он берет в лодку помощника, который всей тяжестью сво­его тела налегает на кормовое весло, поворачивая его. Внимание кормщика во время преодоления порога пре­дельно сосредоточено — он не допустит ни на полвершка отклонения от правильного пути. Многие крестьяне сами спускаются по этим порогам. Конечно, они не знают поро­гов так хорошо, как настоящие кормщики, но их удиви­тельно зоркие и натренированные глаза уже издалека замечают все камни, даже те, что глубоко скрыты под во­дой. Там, где новичок не видит ничего кроме воды и быст­рого течения, они с довольно большого расстояния могут определить, где и даже на какой глубине находится камень. Благодаря этому умению они спускаются и по не­знакомым порогам, конечно, если те не очень труднопрохо­димые. Но не каждый достигает такого мастерства. Боль­шинство из них все же, не рискуя пускаться в путь само­стоятельно, берут кормщика. Иначе можно дорого попла­титься за свою лихость. Когда мы поднимались вверх по течению, под порогом Ийкоски, около погоста Ристиярви, встретили смоляную лодку, разбившуюся о камни. Л неза­долго до этого по реке плыли смоляные бочки, их несло течением. Финны волости Вуоккиниеми, расположенной на русской стороне, редко прибегают к помощи кормщиков, по осени сотни их спускаются с нагруженными лодками по этим порогам. Для того чтобы лучше запомнить норов каждого порога, они в стихотворной форме заучивают его особенности. Про Сийттикоски, что около прихода Хюрюнсалми, говорят: «На загривке Сийтти гладок, а вни­зу — осиный рой». Про другие пороги говорят: «Помоги бог на Юнккоски, сохрани на Каллиокоски, а по Леппикоски я и сам спущусь». Сказывают, однако, что и на Леппикоски божья помощь порою оказывается не лишней.

Когда благополучно проходят порог, то обычно выпи­вают чарку. Слава иных порогов так велика, что требуется выпить и не одну. Такой же чести, говорят, удостаивается и первый порог. Считается, что этим выражают почтение и всем последующим порогам. [...]

До 14 сентября я ехал с упомянутым выше попутчиком, расстались мы с ним в центре прихода Кианта, что при­мерно в двенадцати милях к северу от Каяни. Вместе со священниками, которым надо было проводить кинкери[55] в Вуокки, я отправился в ту же деревню. Весь путь около трех миль от прихода Кианта до этой деревни мы про­ехали по воде. Пока духовные пастыри проверяли знание прихожанами христианского учения, я в другой избе читал финские пословицы сидевшим здесь крестьянам и записывал от них руны. Дело в том, что на место прове­дения кинкери обычно собираются люди из соседних дере­вень, которых пастор на этот раз не опрашивает. Это были как бы мои «прихожане».

Трудно сказать, какого объема достигло бы полное собрание финских пословиц, но что оно получилось бы до­вольно большое, можно судить по тому, что повсеместно, где бы ни собирался народ и где бы ни читал я вслух ранее собранные пословицы, мои записи всегда пополня­лись новыми. Достаточно было привести три-четыре посло­вицы, как кто-то из собравшихся тут же припоминал новую и спрашивал, не была ли она раньше записана. Бывало, пословицы так и сыплются со всех сторон, и я едва успе­ваю записывать. Так же обстояло дело и с загадками, которым, кажется, нет числа. Большинство пословиц и загадок имеют стихотворную форму, но встречаются и прозаические. [...]